О чувстве меры, обмороках и горчице

- Мракоборец Голдштейн! – раздраженно рявкнул Грейвс, пощелкав перед лицом Тины пальцами. – О чем вы сейчас думаете? - А? Что? Простите! – девушка встрепенулась и подняла на своего руководителя испуганный взгляд. – Я думаю о ед… единственном, что нас с вами сейчас тревожит. О деле Хромого Коула. О чем же мне еще думать? Она нервно, почти истерически рассмеялась и как-то подозрительно пошатнулась. Персиваль нахмурился. - Вы что, пьяны? – спросил он угрожающим шепотом, наклоняясь к самому уху удивившей его своим поведением подчиненной. Тина энергично помотала головой. - Что вы, мистер Грейвс! – она испуганно округлила глаза и комично прижала руку к груди, точно готовая дать клятву вечной трезвости. – Я… Просто… Это все женские глупости… Голдштейн стушевалась, а Персиваль окончательно рассердился. - У меня в отделе чтобы никаких глупостей, Голдштейн – ни мужских, ни женских! – веско сказал он, прожигая несчастную Тину тяжелым взглядом. Та отчаянно закивала, точно китайский болванчик, а потом вдруг обмякла и медленно осела на пол. Грейвс еле успел подхватить ее, чтобы избежать травмы от столкновения с твердой поверхностью пола. Взгляд его из тяжелого трансформировался в совершенно беспомощный.

***

Тина пришла в себя в лазарете и мысленно обругала саму себя всеми нехорошими словами, которые только припомнила. Это было ужасно глупо: довести себя так обычным голоданием, Куинни ведь ее предупреждала, что надо знать меру даже в стремлении к идеалу. Увы, чувство меры у Голдштейн было развито очень плохо. Когда она думала об этом с донельзя сокрушенным видом, в палату решительным чеканным шагом зашел Персиваль Грейвс. В его руках был умопомрачительно пахнущий сверток из газетной бумаги. Тина тихо застонала и закрыла глаза. - Это нечестно! Мои любимые хот-доги… - прошептала она жалобно, готовая капитулировать. - Съедите все до последней крошки как миленькая! – грозно распорядился Персиваль. – И чтобы больше я такого не видел, понятно? - П-понятно! – запнувшись, ответила Тина, и протянула руку к соблазнительно пахнущему свертку. Стоит отметить, что распоряжения начальства еще никогда не выполнялись ею с таким рвением и усердием. А Грейвс, созерцая перемазанное горчицей женское лицо, думал совсем о другом, но о чем именно – этого мы, конечно же, никогда не узнаем.