***
… Накахара Чуя рождается в тот момент, когда кто-то пытается помешать существованию Арахабаки под руководством правительства, которое собиралось использовать его для экспериментов, касающихся необычных Способностей и потустороннего мира. Накахара Чуя — это крепость, по толщине стен которая может соперничать со стенами корабля-броненосца. Он является самым физически одаренным из всех людей в Японии, возможно, даже во всем мире. Даже его внутренности безжалостны, они - доспехи, которые никто не может пробить, они - масса силы, которая существует только для неизбирательного уничтожения всего. Только Накахара Чуя может уничтожить Накахару Чую. Бог — это сосуд, Бог — это доспехи. Бог на земле. Бог на поле битвы, на земле, собирающий кровь и кости своих врагов. Только Накахара Чуя может уничтожить Накахару Чую. Пока в один прекрасный день сердце Накахары Чуи не сбивается с ровного ритма. И первая царапина любви пробивает доспехи бога.***
Накахара Чуя знает, что использование всей силы Бога — Порчи — в то время, как его тело мучительно человеческое, означает, что в конечном итоге его тело испортится, подвергнется коррозии. Любовь — это крайняя слабость. Дазай Осаму смотрит на настоящую силу Чуи и смотрит на него самого с благоговением вместо страха и отчаяния. Дазай Осаму смотрит на Чую и видит глупого человека, который предпочел бы быть обычным человеком, чем обладать силой Бога. Чуя привыкает, что кто-то смотрит на него и как на Бога, и как на человека. Таким образом, Чуя позволяет Дазаю иногда преследовать его, позволяет Дазаю подумать об использовании силы Бога для его гениальных для любого человека стратегий. Таким образом, Чуя использует Порчу, когда Дазай уговаривает его сделать такой выбор, использует Порчу и не рассказывает Дазаю о том, что его внутренности чувствуют, как будто они разрушаются понемногу, как его разум чувствует, что его пожирают понемногу, как все его существо имеет ощущение, будто оно постепенно исчезает в небытие.***
Но, конечно, Чуя — это Бог. Боги не влюбляются в людей, которые не являются особенными. Поэтому неудивительно, что Дазай быстро узнает о влиянии Порчи на тело Чуи, на его разум, на его душу. Это немного удивительно, но Дазай решает внезапно прекратить их совместные миссии, а затем увеличить расстояние между ними после этого открытия. Сердце Чуи ревет, когда он понимает, что это способ, которым Дазай спасает его от его желания угодить и впечатлить Осаму, что это способ, которым шатен говорит Накахаре больше не использовать Порчу ради него.***
Прошло четыре года после того, как Дазай покинул Портовую мафию. Иногда воспоминания Чуи говорят ему, что он дружил с Дазаем с самого детства. Иногда воспоминания Чуи говорят ему, что он уже попробовал тело Дазая во всех возможных случаях. Иногда воспоминания Чуи говорят ему, что он пытался помешать Дазаю уйти, отрубая ему ноги, чтобы он никогда не мог убежать. Единственное, в чем все его воспоминания сходятся, так это в том, что он любит Дазая. Это утешительная мысль — его любовь настолько заразила его, что эта единственная оставшаяся в нем вещь не может быть испорчена.***
Это почти удивительно, что Дазай появляется именно в тот момент, когда несоответствий в воспоминаниях Чуи становится слишком много. Дазай снова показывает себя с грохотом, с цепями, удерживающими его запястья, а внутренности Чуи вспыхивают желанием присвоить тело Дазая целиком, чтобы тот никогда не смог уйти снова, так же как его сердце трепетало от ярости, что кого-то вроде Дазая удерживали здесь против его воли. Враждующие желания — это боль, и Чуя предпочитает не думать о них, впадая в ярость и ударяя бывшего напарника с помощью рук и ног.***
Это почти слишком хорошо, чтобы быть правдой, что они могут вернуться к чему-то похожему на их партнерство в прошлом, твердо оставаясь на двух противоположных концах силового баланса Йокогамы. Время на земле Чуи культивирует в нем особую ненависть к таким вещам, как судьба и время, поэтому он отказывается думать о том, что он влюбился в Дазая, или тот факт, что его время отмеряется остатками песка в песочных часах, является просто частью судьбы, ее махинацией. Но это слишком сильно похоже на это. В конце концов, Чуя использует Порчу, потому что другого выбора нет, ведь он хочет, чтобы Дазай преуспел и выжил в борьбе с Достоевским.***
— Ты действительно идиот. — говорит ему Дазай сломанным голосом, который ему совсем не подходит. Маска гениальности и апатии Осаму сорвана, оставив миру только самую внутреннюю уязвимую сторону — того, кто отчаянно хочет найти красоту в мире, чтобы он мог в нем жить, того, кто с удовольствием научится любить кого угодно, пока этот человек пообещает никогда не переставать любить его. — Ты использовал Порчу, хотя… Я использовал Порчу, потому что я доверял тебе. Это правда — не только потому, что он доверяет Дазаю, чтобы он не спешил с верной смертью. Он также верит, что Дазай достаточно человечный и бесчеловечный, чтобы не поддаваться искушению использовать силу Бога сверх минимальной необходимой потребности. Он верит, что Дазай не будет злоупотреблять этой привилегией обладать любовью Бога. Но, говоря это сейчас, в этих обстоятельствах, когда разрушенное тело Чуи рассыпается, находясь в объятиях Дазая… — Не будь таким самодовольным. — говорит Чуя таким ужасно мягким голосом. Он хочет кричать на Дазая, но его горло слишком сухое, а в груди слишком туго для нормального вздоха. — Это не твоя вина. Это мой выбор. — Ты спас меня. — Это мой выбор. Чуя знает, что он мог просто отвести взгляд, просто позволить Достоевскому выполнить свой план по уничтожению Дазая и, следовательно, устранить единственное реальное препятствие для его планов. Чуя мог бы позволить Достоевскому преуспеть в своем желании избавиться от всех способностей в мире, потому что это означало бы дать ему шанс увидеть, как жить, как нормальный обычный человек. Вместо этого Чуя решил использовать Порчу в последний раз, решил отдать свое сердце, разум и жизнь дикости Бога, который без разбора уничтожает, чтобы спасти Дазая. Чуя все это знает. — … Потому что ты любил меня. — говорит Дазай, голосом чуть выше шепота. Над ними рассасываются облака, пробиваются лучи лунного света и освещают остатки поля битвы. Серебряный лунный свет делает лицо Осаму бледным, словно он тот, кто истекает кровью вместо Чуи. — Ты сделал это, потому что любил меня. — Не любил, придурок. — Чуя думает, что это немного несправедливо, что ему удается приземлиться в объятия Дазая в таких обстоятельствах. Он теряет ощущения в конечностях, поэтому он даже не может по-настоящему насладиться теплом руки Дазая на своей щеке. Глаза Осаму широко раскрыты, вся его детская невинность показана из глубины его души, чтобы существовать в этот момент. — Я люблю тебя, даже если ты — безобразный преступник. Дазай качает головой, не в состоянии говорить, хотя он выглядит так, как будто он действительно хочет отрицать тот факт, что он плачет, даже если слезы постоянно текут из его глаз. Он смотрит на Чую, как будто он смотрит на чудо, которое просто вообще невозможно понять никак. — Что? Не говори мне, что ты не знал? — Чуя улыбается, несмотря на паршивое самочувствие. Из-за Порчи он лишился способности свободно двигаться, поэтому он просто откидывает голову назад, чтобы он мог встретиться со слезящимися глазами Дазая и смотреть в них как можно дольше. — Тогда сегодня хороший день. Наконец-то у меня есть кое-что, что я знал до тебя. — Я не… — Думаешь, что кто-то кроме меня может любить твою жалкую задницу? — Мы всегда сражались… — все тело Дазая дрожит, когда он прижимает к себе рассыпающееся тело Чуи, словно Осаму тот, кто медленно исчезает в небытие. — Мы всегда… — Я всегда ненавидел тебя. — признается Чуя с печальной улыбкой. — Я всегда ненавидел тебя за то, что ты заставлял меня любить тебя. Дазай выдыхает, всхлипывая, из-за чего слезы падают на лицо Чуи: — …Я тоже. Чуя улыбается столько, сколько может. Он не уверен, действительно ли его рот слушается его. За пределами маленького мира, который они создали для них двоих — члены Портовой мафии, Вооруженного детективного агентства, некоторые члены Гильдии, некоторые представители отдела специальных способностей, все, кто участвовал в финальной битве против Достоевского, — все с болью смотрят на убитого Бога в руках человека. Чуя немного разочарован тем, что не может попрощаться с Кое-ане-сан, Боссом Мори и его подчиненными. Лишь немного, потому что он все же предпочел бы провести последние из своих оставшихся моментов в объятиях Дазая, своего последнего кусочка эгоизма. — … Эй… — шепчет Чуя, и это, должно быть, было беззвучно, потому что Дазай наклоняется и прижимает их лица. Соленая влажность, окрашивающая лицо Чуи, и кровь на лице Чуи, окрашивающая лицо Дазая. — Давай встретимся снова. В следующей жизни. Улыбка Дазая напряженная. Чуя знает, о чем думает Дазай. Если Чуя будет полностью стерт сейчас — и Арахабаки возвратится на землю, не будучи связанным с какой-либо человеческой конструкцией, то вероятность того, что кто-то сможет повторно запечатать Арахабаки, сломать печать, заставить Арахабаки образовать сосуд, который является Накахарой Чуей с той же личностью, воспоминаниями, сердцем, разумом и душой, как у Накахары Чуи… Почти невозможно. Чуя целует Дазая так нежно, как только может. — Мы же соукоку, не так ли? — Чуя продолжает целовать Дазая, когда он говорит с последним вздохом, потому что очень важно, чтобы Дазай понимал, чтобы он не полностью сосредоточился на том, как тело Чуи сейчас окончательно разваливается. — С моим упрямством и твоими стратегиями… — Чуя… — Даже если бы у меня были разные имена, разные тела, разные жизни… — Чуя чувствует, как его легкие рушатся, скручиваясь в ничто. — Даже если бы я оказался в самых разных местах… Я бы, конечно, определенно… влюблялся бы в тебя каждый раз. Дазай может только молиться, поскольку глаза Чуи закрываются, поскольку Порча уже разрушила большую часть его тела, а его кожа и кости превратились в полую шелуху. — Не… не оставляй меня, я не смогу… Чуя… — Я не буду… я просто… немного отдохну. — Чуя прижимает губы к губам Дазая, хотя его шея и щеки уже ощущаются как пыль. — Имей немного терпения… на этот раз… подожди меня, хорошо? Мы снова будем… вместе… В тот день, когда мир возрождается, освободившись от влияния Достоевского, Накахара Чуя умирает.***
Венера на поле битвы
***
Черный, белый, красный. Он плывет по горам, бежит по лесам, сносит здания. Это огонь, который кипит в глубинах моря; это ветер, который создает штормы, которые родились из-за границы; это вода, которая душит и стирает с лица земли. Это катастрофа, катастрофа, конец. Это воплощение разрушения, существующего исключительно для того, чтобы разрушать и уничтожать все вокруг. Это тьма, ослепительная сила и неумолимый красный огонь. Стремится разрушать, стирать, сражаться. Стремится появиться на поле битвы. Это стремиться существовать. Любопытно, что он жаждет встретить определенное существо. Он мечтает о человеке с черными, как черное дерево, волосами, с бледным, как снег, лицом, с красными, как кровь, глазами. — Д-Дазай… О-Осаму…
***
Накахара Чуя рождается внутри дракона. Первое, что он видит после пробуждения, — это лицо человека, к которому он так сильно стремится. Человек, который его будит, одет в белое — белый плащ, белую рубашку, белые штаны, белые повязки. Человек смотрит на Чую, как на чудо за пределами человеческого понимания. Глаза человека полны невыплаканных слез — нет, он сейчас плачет, его лицо душераздирающе красиво, когда он плачет, встречаясь глазами с Чуей. Мужчина падает на колени перед Чуей, его голова запрокидывается, чтобы они не теряли зрительный контакт. Чуя поглощает способности, хранящиеся внутри дракона, в самой чистой форме всех способностей в мире. Он не знает, почему он это знает, но знание кажется правильным. Чуя — это Бог, это сосуд, это доспехи, это оружие, это поле битвы, это Бог. Что еще более важно, Чуя протягивает руку человеку, стоящему на коленях перед ним, пробивая броню из золотого, красного, черного и белого цветов. Самое главное, что Чуя любит человека перед собой. Это знание, которое глубоко укоренилось в нем, было выжжено в его сердце, которое бьется внутри доспехов. Руки Чуи нежно берут мокрые щеки человека, который его разбудил. — Д-Дазай… — имя перекатывается прямо на губах Чуи, даже если его голос прямо сейчас ломается и больше похож на рычание. — О-Осаму… Слезы Дазая не прекращаются, даже когда Чуя, наконец, вырывается из дракона, который его окружает. Чуя понимает, что его конечности короче, чем он помнит в последний раз, что он не носит никакой одежды, в отличие от Дазая, который в полностью белой одежде, но это не имеет значения. В любом случае, он обвивает себя вокруг Дазая, его лодыжки цепляются за Дазая и прижимаются к его спине. Его руки — когти, которые цепляются за плечи Дазая, приземляясь на его затылок. Его рот — зверь, кусающий губы Дазая, чтобы отметить его и потребовать его для себя. Все это время, Дазай обнимает его, легко дает кровь, которой жаждет сумасшедший Бог внутри Чуи. Больше не один человек не является достаточно сильным, чтобы прямо бросить вызов Богу, но Осаму достаточно силен, наряду с Чуей, который по воле судьбы существовал в мире, так же, как существовал Осаму, и они встретились. Дазай существовал, чтобы призвать Порчу и огонь к отступлению вместо того, чтобы позволить уничтожить сосуд, каким был Накахара Чуя, которого Дазай Осаму много, много, бесконечно много раз пытался воскресить. Как только горло Чуи превратилось в нечто менее чудовищное и во что-то более способное к обычным хриплым тонам, которые всегда очаровывали всех, он пробормотал слова любви и наказания прямо на ухо Дазая: — Какого черта ты сделал, Дазай? — руки Чуи сжимаются вокруг тела Дазая, он чувствует себя хрупким и неуничтожимым одновременно. — Какого рода испорченные вещи ты сделал? — Это единственный путь. — говорит Дазай шепотом, хотя они единственные живые души в окрестностях всего города. — Я не жалею об этом — это мой выбор. Для возможности воссоздать дракона — чистую форму всех Способностей, нужно отобрать, по меньшей мере, у половины населения этого мира среди всех пользователей Способностей их особенности — это означает, что Дазай действительно был очень занят. Само тело Дазая не чувствует себя старше, чем в прошлый раз, когда Чуя в последний раз дотронулся до него, но почти отчаянная решимость в его глазах говорит о столетиях отчаяния. Если Чуя прав, Дазай каким-то образом сумел найти способ перенести свое сознание между различными параллельными вселенными, причем все Дазаи старались вернуть его всеми возможными способами. — Ты сделал это, потому что любишь меня. — Это правда. — признает Дазай, выглядя слишком невинно, несмотря на то, что он стоит на коленях среди рек крови, несмотря на то, что экспериментальный объект вокруг них горит черно-бело-оранжево-красным, несмотря на то, что… Есть бесчисленное множество людей — как ученых, так и испытуемых, — которые сейчас окружают их трупами. — Я буду рад сделать это снова и снова. Чуя чувствует, что внутри него что-то вспыхивает, как яростный удар молнии. Дазай, который всегда находил жизнь бесцельной и бессмысленной, тот же самый Дазай счел приемлемым бродить вечно, чтобы найти способ снова встретиться с Чуей. Точно так же, как любовь отравила Чую изнутри, любовь также развратила Дазая до такой степени, что его внутренности были коренным образом изменены. — В этом нет необходимости. — говорит Чуя, бормоча эти слова, когда он целует Дазая в губы. — Ты сделал свою часть. Впредь… Чуя чувствует, как Бог внутри него стонет в благодарности и восхищении, когда он рассматривает количество разрушений и жизней, которыми Дазай пожертвовал, чтобы они могли встретиться снова. Бог разрушения, разрушающий даже самого себя. Чуя может жить с этим. Пока он вместе с Дазаем. — … Я позабочусь о том, чтобы мы больше никогда не разлучались. Даже если это означает уничтожение целых миров и целых вселенных… Даже если это означает уничтожить даже самого себя… Даже если это означает уничтожить все… — …Затем…. — Дазай улыбается, выглядя бесконечно моложе, теперь, когда он не беспокоится о том, что эксперимент в этом мире провалился, как и в прошлые сорок четыре тысячи раз. — Пошли домой, Чуя. С переплетенными руками и сердцами они двинулись с поля битвы в свой новый дом.***
«Вы принимаете голубую таблетку, история заканчивается, вы просыпаетесь в своей постели и верите всему, во что хотите верить. Вы принимаете красную таблетку, остаетесь в Стране Чудес, и я показываю вам, как глубоко уходит кроличья нора».
***
Чуе всегда не нравилась концепция простого подчинения судьбе и времени. Все происходящее немного похоже на это, когда он заканчивает тем, что выбирает Дазая каждый раз, даже если есть другие способы, которыми он может существовать без боли, без щели в его доспехах, не покидая сумасшедшего поля битвы, которое требует бедствие внутри. Но опять же, Чуя полагает, что сама любовь тоже поле битвы.***
— …Ты? Ты — Босс Портовой мафии? Одежда Чуи на нем намного более свободна, потому что его тело, видимо, все еще приспосабливается к тому, чтобы быть переведенным из царства Богов на землю людей. Чуя думает, что выглядит как проклятый ученик начальной школы — и, судя по испуганным взглядам людей, которые видят его, когда он ходит рука об руку с Дазаем в его полном облачение в деловой костюм… он действительно выглядит чертовым ребенком. Они двое ходят по магазинам — среди дизайнерских брендов, которые принимают только одного покупателя за раз — за одеждой и всем остальным, что захочет Чуя. Манипулирование парой учреждений, посвященных исследованиям способностей, по-видимому, очень прибыльный бизнес, прекрасно заполняющий карманы Дазая. Чуя на самом деле не привык к тому, что кто-то его так сильно баловал, потому что в прошлый раз, когда он был в сознании на земле, у него был собственный источник жирных зарплат в качестве Исполнителя мафии. Но с другой стороны, Чуя может чувствовать, что Дазай очень любит тратить деньги на покупку кучки вещей для него и любит шокировать любого, кто видит их вместе. — Думаю, я бы отлично справился с этим. — Тебе даже раньше не нравилось быть частью мафии! — Это было до того, как я узнал о том, что ты находишь меня очень горячим в черных костюмах. — Я нахожу тебя горячим, независимо от того, что ты носишь. — признается Чуя с злобной усмешкой, специально громко произнося это, как только они проходят мимо заядло подслушивающей продавщицы. Чуя обычно ненавидит так открыто и легко восхвалять Дазая, не заставляя его работать на себя, потому что Дазай — это тот тип человека, который вымогал бы тысячи миль, как только он пробует вкус даже дюйма. Но Чуя не так уверен, что он хотел бы стать свидетелем того, как Дазай захватил всю мафиозную организацию только из-за их схем одежды. — Это заставляет меня хотеть сжечь твою одежду. — В этом магазине есть гардеробная. — с готовностью отвечает Дазай. — Я не заинтересован в том, чтобы дать им бесплатное шоу. — говорит Чуя с закатыванием глаз, хотя на самом деле он не протестует против Дазая, медленно трахающего его здесь. Дазай посмеивается, прежде чем стать серьезным. Инстинктивно Чуя обращает внимание, потому что серьезный Дазай — редкое удовольствие. — … Пребывание в Портовой мафии означает, что ты будешь часто сходить с ума. Чуя моргает, прежде чем на его лице появляется легкая улыбка. Он был готов к тому, что его увезут в какой-нибудь тропический лес или какой-нибудь отдаленный остров, где он будет заперт наедине с ни с кем другим, кроме Дазая, до конца своих дней. Он с нетерпением ждал этой идиллической жизни, если честно. Но Чуя предполагает, что он всегда был человеком действия, всегда был Богом разрушения. Он знает, что Дазай на самом деле не заинтересован в том, чтобы быть главой организации, а тем более Портовой мафии. Но он предлагает сделать это, просто чтобы Чуя мог иметь более легкий доступ к разрушениям, которых так жаждет Бог внутри него. — …Ты действительно любишь меня. Дазай прижимает его за талию: — Не говори мне, что ты не знал? Ты большой тугодум, Чуя. — Просто. Заткнись и поцелуй меня. — требует Чуя, не обращая внимания на то, что они находятся на публике. С улыбкой Дазай слушается и поклоняется своему Богу.