Футболочка

      — Хочешь, отдам тебе? Она мне все равно очень большая.       — Обычно я не раздеваю детей, но, — тянет Уэйд, щурится, делает вид, что задумался, а в итоге просто соглашается, — кто я такой, чтобы не поддаться искушению?       Следует неловкая пауза.       — Да, круто, — Питер вскидывает брови и тупит взгляд куда-то между шеей и грудью Уэйда. Собственное поведение его малость смущает, и он не знает, что сказать еще. Молчание затягивается, и Уилсон выжидающе кивает, хмыкая.       — Так что, — говорит он, ухмыляясь. Голос звучит низко и чересчур довольно. Он, наверное, еще и щурится лукаво, ехидно так, — Я могу получить свою футболку?       Он наклоняется и уже тянет руки, но Питер спешно отскакивает.       — О черт, нет, — ему приходится слабо стукнуть Уилсона по рукам, но даже это не удерживает их, и в следующую секунду наемник хватается за нижние края футболки. — Уэйд, я не хочу идти домой голый.       Ладони наемника внезапно переходят на бедра, ложась слишком удобной и цепкой хваткой.       — Ты собираешься и штанишки мне свои отдать? — линзы маски округляются в комичном удивлении, и Питер понимает, насколько же близко лицо Уэйда сейчас. Он немного теряет бдительность из-за охватившего его восторга и этого странного обожания, в котором так и не сумел разобраться за прошедший год, и руки, лежащие на бедрах, переползают дальше, притягивают ближе совсем ме-е-едлено. — А когда штанишки снимать будешь? Хочешь, помогу?       — Нет, не надо, — растерянно бормочет он, старясь ненавязчиво отстраниться и густо краснеет, не понимая, как и что происходит сейчас.       Атмосфера кажется не столько неловкой, сколько нелепой: Питер уворачивается, отклоняется от Уилсона спиной назад, пока тот тянется к нему сильнее. Хотя дальше прогибать спину, кажется, невозможно, но Коржик оказывается невероятно гибким. Это еще одна его суперспособность?       — Уэйд, — говорит он сипло, потому что отстраниться от Уилсона еще дальше просто не может, — Уэйд, на внеплановые подворотние домогательства я не рассчитывал, — и совсем теряет равновесие. Уэйд его, конечно, держит крепко, но теперь все избегающие маневры Паркера летят в жопу — ему приходится схватиться за шею наемника, плотно прижавшись телом, чтобы не упасть.       — Я тоже, — бархатно шепчет Уилсон, проводя носом по оголенным участкам шеи. Одна его рука оказывается у подростка на загривке, а потом на макушке, и медленно перебирает густые кудри. И с каких это пор Уэйд говорит таким томным голосом? У Питера мурашки проходят по коже, и он хмурится от переизбытка ощущений, — но сюрпризы — это всегда круто.       И Уэйд таки стягивает с Паркера свою ненаглядную футболочку, а подросток продолжает жаться к нему. Ну ебаный Уэйд, ну вот чего ты наделал, посмотри, до чего довел бедного малыша-Пити. А малыш-Пити недовольно сопит засранцу-Уэйду в плечо. Плечо, вроде, не против.       — Да ты ж золотце мое! — любовно тянет мужчина, — ну что за прелесть, — теперь Питер алеет, и без футболки так холодно уже не кажется. — Я так хочу тебя — натянуть, и не снимать никогда-никогда-никогда!       Под влюбленные вздохи и вопли радости Питер наблюдает исподлобья, как наемник увлеченно восхваляет его бывшую футболку. Не все же комплементы только Питеру, верно?       — Уэйд, — неуверенно-недовольно зовет он.       — Что такое, Коржик?       — Не называй меня так в ее присутствии, — Уэйд понимающе кивает, — мне холодно.       Признаться честно, отдавать мальчишке свою одежду не очень-то хотелось — смотреть на то, как он еле заметно подрагивает плечиками и жмется, чтобы согреться, было бы намного интереснее. Но Уэйд все-таки начинает стягивать с себя толстовку, а подросток, почему-то, внезапно тушуется и начинает сбивчиво объяснять:       — Уэйд... Это не совсем то, что я имел в виду, — и снова прижимается теснее.       Вот еще! Не это имел в виду. Нет уж, Уэйд свою новую футболку возвращать не намерен.       И вот они топчутся вдвоем, полураздетые, в сырой подворотне возле кирпичной стены. Озябший Питер взъерошен и недоволен, а Уэйду нестерпимо хочется всего и сразу — и футболку, и толстовку, и все-все, что когда-нибудь, в другой жизни, могло бы быть его.       — Хочешь потрогать? — он напрягает кубики пресса. Тело у него сильное, твердое, накаченное, теплое.       — Да, — без колебаний кивает Пит, и тянется прикоснуться к шрамированной горячей коже. И лезет по Уэйду вверх, к его поднятой руке с мягенькой, плотной и уютной-уютной толстовкой. Уэйд сопит и какое-то время не разжимает ладонь, но у паучка стальные пальцы, и вскоре Питер спрыгивает с его плеч, победоносно держа в руках теплую вещичку.       — Ну вот, а говоришь, что воровство не одобряешь, — тянет Уэйд, поникнув.       — А ты говорил, что не раздеваешь детей, — Питер показывает ему язык.       — Обычно не раздеваю! — акцентирует он. — Ты такой зануда.       — Ага, — Питер ютится в уэйдовой толстовке, радуясь долгожданному теплу, — а ты придурок.       — Зато не занудный, — напускает обиженный вид Уэйд и треплет Питера по голове, когда тот начинает смеяться.