«Почему ты не берёшь трубку?» «Нам надо поговорить, Кокичи» «Ответь, пожалуйста» «Эй»
Телефон, стоящий на беззвучном режиме, снова завибрировал. Сердце пропустило удар. Наверное, зря он всё это сделал. Потому как нерешительно пилит уже пару мгновений заученную до дыр комбинацию цифр, дрожащим пальцем собираясь ответить на вызов. Нельзя. Но очень хочется. Кокичи вздохнул, внутри всё переворачивалось, завязывалось в узлы. Вдох. Выдох. Ома прочистил горло и от нервов сжал излишне длинный рукав, смотря на сенсорную поверхность с маленькой царапиной в углу. Вибрация щекотала стискивающие клетчатый чехол пальцы. Вызов сбросили. — …Ты не заставишь меня самому позвонить тебе, — хмыкнул он, разочарованно блокируя экран телефона и плеснув тёплой водой из литровой бутылки на костёр, вынудив его зашипеть и погаснуть, оставляя подростка во тьме, освещаемой лишь одинокой луной и парочкой жалких звёзд вдалеке. Он не станет звонить. Он не опустится до этого. По крайней мере в эту минуту.Гори твоё фото
26 июля 2020 г. в 12:45
Руки в грязной чёрной саже, что потом не соскребёшь, сколько не втирай хозяйственное мыло в истерзанные ладошки, надавливая и готовясь зарыдать такими же чёрными слезами, не зная наверняка, будет это мамина тушь на глазах или гадкая боль, пропитавшая всё тело изнутри.
В такие моменты обычно продолжаешь ссылаться на фрустрацию и комком вставшую в горле безысходность. Напрасно плачешь и смеёшься, всё равно ведь никто в радиусе двух сотен метров этого не увидит. Но разыгрываемый театр одного актёра стал слишком будничным, привычным, чтобы, наконец, заткнуться и перестать мучить хотя бы нестерпимо бедного себя.
Одежда пропахла костром.
Он готов скулить, чувствуя, как сильно затекли покусанные комарами ноги в донашиваемых за старшим братом шортах, но не перестаёт смотреть на играющие между собой горячие языки пламени. Моргающие в глубине синим, текущие по воздуху ярко-алым огнём.
Тошно настолько, что он и не прочь наклониться ближе и получить опасный ожог, спалить секущиеся кончики крашеных волос и тонкие ресницы. Втянуть носом неосязаемую, неуловимую ленту одного из пяти элементов и сгореть дотла, обуглиться и забыться в своей чёртовой любви.
Это была пятая. Очередная брошенная на подпалённые ветки фотография, от которой ныне остался лишь пепел и смутное воспоминание в голове.
Наверное, там он был счастлив, если то не была дорисованная простым карандашом вымученная улыбка на лице. Играл на нервах своего некогда лучшего друга, превращая его кухню в настоящее поле битвы, между делом случайно рассыпав на пол пачку пшеничной муки и измазавшись в клубничном креме. Он помнит, что фартук стащил ещё у одноклассницы в младшей школе, а мелькнувшие на фоне прихватки нашёл в кладовке на втором этаже. Колпак и вовсе был всего-навсего бумажным цилиндром, что Кокичи шутки ради нацепил на себя во время готовки.
Сожалеть не о чем.
Кадр всё равно получился смазанный, неудачный. Но почему-то глаза защипало, заставляя Ому отвернуться, рыская по сумке и выуживая оттуда ещё одну маленькую стопку снимков, распечатанных в каком-то подвале два года назад. Полиэтиленовый пакетик прячется обратно за серую ткань, а глянец готовится встретиться со своей верной смертью, блистая неровным оранжевым бликом в углу.
Выпускной в художественной школе и недовольное лицо преподавательницы рядом с хихикающими подростками;
Пикник на лугу с высокой травой, где эффектно запечатлён кричащий от страха перед жуком в салате старшеклассник и его умирающий со смеху друг;
Школьная перемена и неприкрытый широкий зевок перед кабинетом математики;
Парк аттракционов с упавшим на синюю футболку белоснежным мороженым и парень на фоне, которого скоро стошнит;
Уборка, качели, проекты, подтрунивания и фото со сместившимся фокусом.
Они все горят, исчезают на глазах. Тлеют улыбки и безоблачное юношество. Подтянув колени к себе, он сквозь пелену на глазах наблюдает, как догорает последняя связывающая с прошлым нить. Душу разрывает на части так же, как пламя сорок минут назад «разорвало» письмо-поздравление с Рождеством годовалой давности. С мягким почерком, что ни с чем не перепутаешь и характерной подписью в конце с именем «Саихара Шуичи».
Это больнее, чем он себе представлял. Строчки зазубренных писем, что были их маленькой традицией, казалось, навсегда отпечатались в памяти, маяча прямо перед вздёрнутым носом.
«В этом году ты был ещё тупее, чем в предыдущем», «Желаю дожить хотя бы до седьмого сентября, ибо я всё ещё недоволен подарком, что получил в этот раз» и прочие пакости, что после общения с Кокичи стал позволять себе стеснительный сосед по парте. Стал позволять наравне с неизменными, немеркнущими и определённо точно дружескими чувствами.
«Ты самый незаменимый человек в моей жизни».
«Я хочу знать, что у тебя на душе. Ты можешь мне доверять».
«Мне нравится твоя улыбка и я хотел бы, чтобы в этом году ты лил слёзы только от счастья».
«Ты заслуживаешь всего самого хорошего, что бы кто ни говорил».
«Спасибо за всё. Правда, спасибо».
«Я всегда буду на твоей стороне».
Всегда.
Но почему-то признание в любви в эту категорию не входило. Нервный смех и приглушённое: «Я надеюсь, ты это не серьёзно» размозжило сердце Омы всмятку. Он отшучивался и хохотал в ответ, он сбегал оттуда, как преступник, пойманный с поличным. И рыдал в подушку слишком громко вплоть до севшего голоса, ощущая материнское поглаживание по голове.
— Он просто испугался, — сказала она тогда.
Но звучало это для Кокичи как наиглупейшее оправдание.
— Гори, — сдавленно шептал он, вместо дров подкидывая подаренный рисунок, где изображён усмехающийся парень с лиловыми глазами.
Это больше неважно. Это больше не служит.
— ...Дотла.
Это должно помочь. Прошлого больше не существует. Отныне есть только настоящее. И плевать, что слёзы не останавливаются.
Фотографии кончились.
Он слишком сильно хочет избавиться, растоптать ту нежную любовь, что, он уверен, портила жизнь все эти годы. Это единственный способ спастись. Спастись от преследующего во снах желания грубо поцеловать столь несносного лучшего друга, а после зарыться в его волосы, пропахнувшие шампунем с запахом клюквы. И провести не одну вечность в чутких и острых от худобы объятиях. Но это неправильно.
Гораздо лучше прикинуться дурачком и отказаться не столько от своих чувств, сколько от самого человека. Ома слишком близко к сердцу принял его ответ. Неосознанно появилось на этом воспоминании перекрывающее обзор обугленное слово «предательство». И ничего он с этим поделать не в силах.
Но честно он об этом, конечно, никому никогда не скажет. Хотя Шуичи, вероятно, и сам способен догадаться.
Обломки хлипких веток и шишки, разбросанные среди этого крошечного леса, неприятно впивались в икры и застревали в подошве тёмно-синих разваливающихся кед. Влажноватая трава от не так давно прошедшего дождя давно помялась под весом парня, а на мелких цветках и сорняках остались резкие изломы. Он удручённо встал, пнул значок, вывалившийся из сумки, и отряхнулся, понимая, что его светлым шортам конец.
Но конец страданиям всё не приближался.
Достав из кармана толстовки смартфон, он пробежался глазами по пришедшим оповещениям, ища среди них отправителя «мама». Время позднее, но взгляд зацепился отнюдь не за минуты, потраченные на муторные тяготы жизни.