Пополам

Небо сошло с ума. Его разрывает пополам, а ливень только сильнее и сильнее. В шесть тридцать темно. Светофор. Осталось четыре минуты из семи. Ки зевает, прикрывая рот ладонью, и с трудом удерживается от того, чтобы не уткнуться лбом в руль и не уснуть. Вместо этого он косится на Минхо, который сидит, скрестив руки на груди, и смотрит на свои колени. Правильно, за окном только стена дождя, ничего не видно. Кибому всегда нравилось наблюдать за Минхо, это никогда не начиналось. Это просто было всегда, всегда. Они были вместе всегда. Дождю наплевать, небо снова рвет молния. А Ки смотрит на Минхо. Ему хватит оставшихся трех минут и пятидесяти семи секунд, чтобы вспомнить. - Ки. Мальчик не реагирует. - Ки. Взъерошив волосы, тот только делает еще один шаг вперед. - Кибом! - Что? – все же развернувшись лицом к Минхо, тот с интересом смотрит на него. Минхо подходит ближе к другу и сообщает: - Я знаю кое-что. - Что? – терпеливо спрашивает Ки. Он старше на два месяца, это не много, но родители доверяют именно ему привести их домой в семь. - Тебя на этом свете по-настоящему любят только трое. - Трое это не много, - подумав, отвечает Кибом. – А кто? - Мама, папа, бабушка и я. - Тогда четверо, - улыбается Ки и берет Минхо за руку. Времени без десяти семь. Минхо цепляется за руку друга, перебирает что-то в кармане и щурится на заходящее солнце. - Я не могу идти, я подвернул ногу, - объясняет Минхо сидя на скамеечке в парке. - И давно? – спрашивает Ки вместо сочувствия. Он стоит, скрестив руки на груди, и разглядывает друга сверху вниз. - Ближе к вечеру, - подумав, отвечает Минхо. - Ты мог бы позвонить родителям. Или мне, например. - Но я не хотел, чтобы ты опять решал мои проблемы. Минхо тринадцать, и он учится жить без Ки. Ищет что-то, что может понравиться только ему, что-то, с чем он справится сам. Они по-прежнему сидят за одной партой, и у них почти одинаковые оценки за контрольные. У них по-прежнему почти все друзья общие, а ответственность за Минхо все так же вешают на Кибома, который, в прочем, уже привык. - Я больше никогда не буду решать твои проблемы, если не хочешь, просто пошли домой, - просит Ки, вдруг устало опускаясь рядом. Тебя родители ищут, волнуются. Времени десять. - А раньше нам нужно было быть дома в семь, - вспоминает Минхо. – А знаешь что? - Знаю, у меня хорошая память. Пойдем уже. Я тебе помогу. Ки с интересом смотрит на Минхо. И ничего никогда не поменяется, вот что. Ну или когда-нибудь. Ки пятнадцать. На улице зима, уже пятнадцатый раз в их жизни. Ки смотрит в учебник, постукивает карандашом по губам, дышит на холодные пальцы. У него запястья тонкие, и, наверное, холодные как лед. Минхо тоже пятнадцать, и он не представляет, чем пятнадцать отличается от четырнадцати. Можно спросить у Ки, которому пятнадцать на два месяца больше, но тот вряд ли скажет что-нибудь стоящее. Минхо вздыхает и утыкается в учебник. Ему надоело учиться жить без Ки, он просто смирился, что такое вряд ли когда-нибудь будет. - Минхо, - зовет Кибом, закрывая книгу. – Мне надоело. - Что я могу на это сказать? – бурчит Минхо, который смотрел на Ки и учиться еще толком не начинал. Странно, раньше Ки больше нравилось наблюдать за ним. Наверное, насмотрелся уже. - Скажи мне. Кто меня любит? По-настоящему? Минхо тоже закрывает книгу и подпирает голову руками. Бабушка у Ки умерла в прошлом году, осенью, это так грустно. - Мама, папа, и я. Сейчас, когда им не пять, это похоже на признание, и, может быть, это оно и есть. А еще теперь Ки не говорит, что это мало, потому что это даже много. - А тебя так, как я, не любит никто. Это уже точно признание, но разве можно найти настоящую любовь в пятнадцать? Можно, если умрешь в шестнадцать. Но они не умрут в шестнадцать, не умрут. Можно, потому что они знакомы уже тринадцать лет. Можно. Минхо опускает голову и пытается что-нибудь придумать. - С ума сошел, что ли? – спрашивает Ки. Ему семнадцать, у него ухо проколото в двух местах, в челке разноцветные прядки, и он не любит футбол. Минхо еще шестнадцать, у него волосы пушистые-пушистые, он выше сантиметров на семь и ненавидит английский. - Нет, я нет, - пытается оправдаться он, а Ки смотрит нежно-нежно так, и Минхо чувствует, что ему на шею повесили каменную плиту и она сейчас утянет его на дно. Как в той сказке, которую читал ему Кибом, когда им обоим было по шесть. - Хорошо. Но ты все еще видишь во мне только друга, да? Минхо пробует выдохнуть «нет», но не получается, потому что голос не слушается. Это так странно, это почти болезнь, но это не она. Он жалобно тянется к Ки и хватается за него, утыкается носом в шею. А Ки наконец понимает, почему ему так нравится наблюдать за Минхо. Он осторожно обнимает его, поглаживает по спине, укачивает. Интересно, а кто-то другой сможет также? Делить свою удачу с кем-то пополам. - Ты когда-нибудь будешь ненавидеть меня? - Я? Тебя? За что? Кибом задумчиво закусывает губу, молчит полминуты. Расправляет затекшие плечи, что-то хрустит в груди. - Ты будешь ненавидеть меня, если я выпью твой сок? - Нет, просто потом отберу что-нибудь у тебя. Например, мороженое. Минхо откладывает учебник и потягивается, с интересом уставившись на Кибома. Ему восемнадцать, за окном зима, он любит Ки. - А если я буду говорить тебе гадости? - За все эти годы во время наших ссор я услышал уже все гадости, какие только можно. Я узнал о себе столько нового, что больше уже нельзя. - А если скажу тебе, что нам нужно расстаться и никогда не видеться больше? - Найду человека, который тебе угрожает, и изобью его до полусмерти, чтобы не совался к нам. - Да нет же, я сам так решу. - Тогда вправлю мозги тебе, чтобы не нес такую чушь. - Что, изобьешь меня? Неужели сможешь? - Может и смогу. Не знаю. - А если я уведу у тебя парня или девушку? - Ты собрался переехать в Антарктиду? - Точно, а если я уеду? - Найду тебя и притащу обратно домой, ну или останусь с тобой там. Посмотрим. Хотя я не хотел бы оставаться в Антарктиде, там холодно и пингвины. - Что ты имеешь против пингвинов? - Ничего, просто там холодно. - А если я сойду с ума и меня отправят в психбольницу? - Буду навещать тебя каждое воскресение. - А если перережу всю твою семью? - Сказал же, что буду навещать тебя в психбольнице каждое воскресение. Все, хватит. Минхо снова берет учебник, а Кибом немного разочарованно плюхается рядом и кладет голову ему на плечо. Ки восемнадцать, за окном зима, и он так и не нашел причину, по которой Минхо может его ненавидеть. - Ты обиделся? – интересуется Ки, заглядывая в комнату Минхо. Из-под одеяла слышится неразборчивое мычание. – Боже. Детский сад. - Не хочу слышать это от тебя, - доносится до него приглушенный голос. - Я ухожу, ведите себя прилично, - требует мама Минхо, заглядывая в комнату. Когда за ней хлопает дверь, Кибом подходит к кровати, садится на край, и толкает Минхо в бок. -Я разбил твой плеер случайно, прости меня. Я куплю тебе новый на следующей неделе. Договорились? В ответ одеяло недовольно бурчит. Покачав головой, Ки уходит в гостиную, не забыв по пути выдернуть из-под головы Минхо подушку. Домой возвращаться не вариант, уже поздно и холодно. Ночью Кибом резко открывает глаза, понимая, что что-то мешает ему дышать. Это что-то – подушка Минхо, которой тот с ответственным видом – это видно даже в темноте – душит Ки. - Что ты делаешь? – хрипит он, с трудом отталкивая Минхо, который явно сильнее, но еще не настолько сошел с ума, чтобы придушить его на самом деле. Тот бьет Ки подушкой по голове еще раз, для профилактики. - Разбираюсь с проблемами, - объясняет Минхо тяжело дыша, и плюхается рядом. Ки тут же отодвигается на другой конец дивана на безопасное расстояние и испуганно косится. - Не умеешь ты разбираться с проблемами, - говорит он, наконец отдышавшись. – Ты готов убить меня за плеер? - Нет, не за плеер, - Минхо скрещивает руки на груди, а Ки снова смотрит на него, уже внимательнее, и не понимает, что и когда он упустил. - А за что? - С кем ты гулял вчера вечером? Кибом соображает. Соображает минуты две, а когда до него доходит, начинает хихикать. Сначала тихо. Потом громче. Его смех становится безудержным. Минхо обиженно смотрит на него со своего конца дивана, и, наконец, не выдержав, кидает в него подушку, которая попадает в плечо. Поймав ее, Кибом кидает подушку обратно, и, глубже вдохнув, заявляет: - Ты ревнуешь. - Никак нет. - Ты ревнуешь меня к моей двоюродной сестре. - К двоюродной сестре? - Ага. Ты ее в последний раз видел восемь лет назад, когда тебе было одиннадцать. Не удивительно, что ты ее совсем не помнишь. - Ну да. Ки придвигается к Минхо, отбирает у него подушку и бросает на пол. -Глупый Минхо, - шепчет Кибом ему в губы, прежде чем невесомо коснуться их. Минхо гладит пальцами острые позвонки на шее, отвечает на поцелуи, отслеживает кончиком носа изогнутую линию ключиц и утыкается в шею. Бессовестный такой, думает, что сегодняшнее покушение на жизнь просто так сойдет ему с рук. Просто сейчас Ки хочет не выяснять отношения, а спать. Просто спать. И время подходящее. Да, им девятнадцать, и сейчас опять весна, и Кибом опять знает все. Ки бросает сумку на пол рядом с креслом, вешает мокрое пальто на плечики, стягивает влажную одежду, и, выдернув из шкафа футболку Минхо, надевает ее и плюхается на кровать. Его раздражает, что Минхо проскользнул в ванную первым, и совсем не волнует тот факт, что он не у себя дома. У него два дома, свой и этот, тоже почти свой. Полежав пять минут, он скатывается с кровати и идет ломиться в двери ванной. Дверь распахивается, и Кибом, бесстрастно оглядев почти голого Минхо, с волос которого капает вода, выдергивает его из ванной и захлопывает дверь перед носом. А почему нет? Чего он там не видел? - Полотенце хоть дай, - жалобно просит Минхо, робко постучавшись. Из-за двери высовывается рука с полотенцем, а потом дверь закрывается на полчаса. Выйдя из ванной, Ки растягивается на диване, закидывает ноги на спинку и выдергивает журнал из середины стопки. К удивлению Минхо журналы не падают. Покачав головой, он подходит к дивану и нависает над Ки. Тот, скользнув взглядом по обнаженному торсу, снова опускает глаза и переворачивает страницу, закинув ногу на ногу. Фыркнув, Минхо вытаскивает журнал из рук, и, забравшись на диван, устраивается у него между ног, придавливая Кибома своим весом. Недовольно поморщившись, Ки пытается скинуть его, но это все равно бесполезно. Сдавшись, тянет руки и обнимает за шею, целует в губы, скользит руками по горячей спине и забирается пальцами за пояс штанов. Минхо прижимается к нему, трется возбужденной плотью сквозь ткань, но это подобие секса ему быстро надоедает. Стащив с Ки свою любимую футболку, он проводит кончиком языка по шее, касается губами ложбинки между ключиц, спускается ниже. Зарывшись пальцами ему в волосы, Кибом спокойно лежит, зажмурившись, и улыбается уголками губ. За окном стучит дождь, а в гостиной тепло и свет не яркий. Прогибается в спине и почти беззвучно стонет, когда Минхо входит в него, откинув голову назад. Беспомощно цепляется за обивку дивана и обхватывает его ногами, прижимаясь ближе. Убрав со лба Ки челку, Минхо целует его в висок и начинает медленно двигаться, кусая губы и тихо постанывая, заставляя просить о большем. Улыбается, когда Кибом берет его за руку и сплетает пальцы, а стоны становятся громче. Ки облизывает губы, все еще чувствуя привкус энергетика, и переводит взгляд с Минхо снова на дорогу. Пятьдесят девять секунд. Память выхватывает теперь только беспорядочные отрывки, по которым сложно что-то понять. Только сам Ки понимает. Он помнит, как держал в руках дрожащего Минхо, которому приснился кошмар. Пятьдесят секунд. Минхо приходит к нему посреди ночи, с несчастным видом и разбитой губой, и он, вздыхая, гладит его по волосам, шепча что-то. Сорок семь. Он навещает Минхо в больнице, куда его увезли на скорой. Ки тогда чуть ли не передергивает, это можно объяснить. Сорок один. Ки неловко бинтует его израненные руки. Тридцать семь. Минхо, кажется, все же должен был упасть с той крыши, если бы Ки не схватил его за запястье. Тридцать. Минхо жалуется, что у него дыра между ребер. Сердце в центре грудной клетки. Двадцать пять. «Ты обожжешься. Нехорошо. Тупица» Девятнадцать. «Я согласен делить свою удачу на двоих. Это то, что я делаю уже шестнадцать лет» Десять. Тишина – она серая. Семь. Кибом жмурится до ярких кругов перед глазами и вцепляется в руль. Он чувствует, что его удача закончилась и теперь ему, а не Минхо нужна скорая. Пять. «Тебя так, как я, не любит никто» Три. Холодно. Почему под дождем нельзя согреться? Два. Всплывает детская считалочка, мало связанная с Минхо. Один. Ки слепит свет фар встречной машины, и он быстро моргает, все же поворачивая направо и чуть не сбиваясь со своей полосы. Минхо с сожалением смотрит на Ки. Протягивает руку и проводит пальцами по тонкому запястью. «Спасибо. Ты же знаешь» Конечно, Кибом знает. Ему всегда нравилось наблюдать за Минхо. За Минхо, которому еще при рождении в вену вкололи боль. Настоящую, чистую, она была, наверное, прозрачной. Так глупо было влюбиться именно в Минхо, которому он когда-то медленно, по слогам, читал сказки. А теперь они в этой воде, в этом ливне, просто тонут. Утонешь, даже если умеешь плавать, все равно. И почему они достались именно друг другу? Кибом очень хочет спросить «А почему мне достался ты?», но знает, как это будет звучать. Он так не может. Мир медленно сужается до шума дождя, до Минхо и до бесконечной дороги. Кибом уже отдал все свое тепло, и теперь просто холодно. Ему хочется забраться Минхо на колени, уткнуться носом в шею, шептать на ухо все свои секреты, даже те, которые тот и так знает, и хоть как-нибудь согреться. Ки чувствует взгляд Минхо, который уронил руки на колени и облизывает пересохшие губы. Хочет сказать что-то, но не может, захлебывается. Если они сейчас собьются, то их уже никогда не найдут. Небо снова разрывается. Кибом пропускает момент, когда Минхо тонет. На этот раз слишком поздно, чтобы пытаться его спасти. Криво улыбнувшись, Ки идет за ним.