Солнце ушло.

      Чуя решается на это совершенно спонтанно - мысль приходит под ночь и на совсем не трезвую голову.       Нужно заставить Дазая сделать шаг и, похоже, теперь Накахара знает как именно. ***       - Накахара-сан?... - Ацуши удивляется, когда после совместного задания исполнитель тянет его за запястье подальше от чужих глаза - одних коньячно-карих, вторых - цвета серебра. И оба смотрят крайне ревностно - первые ещё и с таликой боли.       Накаджима чувствует, но руку вырывать не спешит - всё-же это слишком странно для Накахары - такая близость с почти незнакомым человеком.       А Накахара, и сам чувствуя этот взгляд, должен был ещё тогда понять - что-то не так. Я делаю что-то не так. Но он не понял. Да и поймёт не скоро.       - Слушай, Ацуши, тут такое дело... - и он кратко излагает свой глупый, мерзкий план, - таким тот покажется ему после, когда ничерта не выйдет - а Накаджима соглашается на разрушение одной жизни. Одной ли? ***       План состоит в том, чтобы быть как можно ближе. Как можно. Ближе. Держаться за руки, чаще обниматься, целовать друг друга в щёки, ходить на прогулки и всё это при Дазае.       Чуя пытается заставить его сделать первый шаг, только вот не знает, к чему это приведёт. Догадывается, но не знает. Догадывается неправильно. Шаг Дазай сделает. Только не такой, который ждёт от него Накахара. ***       Дазай смотрит на это, а в душе пляшут черти, в душе бушует ревность и болит-болит-болит слишком сильно, - порезами теперь не заглушить, как раньше. Кажется, ничем не заглушить.       Днём Дазай улыбается, хочет что-то сказать Чуе, но видя, как хорошо ему проводить время с Ацуши, - не решается, кусает губы, на милисекунду тускнеет, а потом снова сияет, тысячи раз в эти моменты умирая.       На самом деле, Дазай давно мёртв. Просто Чуя заставлял забыть.       Но Чуя больше не с ним, Чуя больше не рядом.       Теперь Чуя с Ацуши и он заглушает его боль от прошлого - бедный мальчик ведь тоже со своими травмами.       Билет Дазая закончился. Больше Накахара для него недосягаем. Накахара выбрал.       Ночью Дазай мечется, глухо рыдая, переходя на скуление - слишком жалостливое для человека, слишком похожее на животное.       Ночью Дазай - действительно Дазай, ночью скрываться не от кого.       Ночью Дазай не в бесконечной пытке и не вынужден улыбаться.       Ночью Дазай всё-равно видит счастливых Чую и Ацуши, счастливых донельзя, таких, каким не будет он сам.       Ночью Дазай берёт в руки лезвие. Снова и снова. ***       Почему-то осознание того, что что-то они явно делают не так, приходит в тот момент, когда на Дазае почему-то больше бинтов.       "Слишком много" - мимолётно думает Чуя, оглядывая бывшего напарника и хмурясь.       "Я сделал что-то не так?" - болезненно отзывается в груди, когда, как кажется Осаму, Накахара оглядывает его с презрением. Хочется закрыться от этого взгляда, забиться в угол. - "Или он что-то заметил?" - суицидник улыбается шире, готовый вот-вот и правда сорваться с места.       Он знает - Чуя за ним не побежит. Чуя не такой. Чуя не для него.       - Что-то не так, малыш Чу-уя? - слащаво тянет Дазай, глядя совсем опустевшими глазами. Слишком пустыми, даже не полными боли. Вот от чьих глаз действительно хочется убежать. Накахару передёргивает.       - Ничего... - он тушуется, не обращает внимания даже на очередную шутку про рост.       "Ох, малыш Чуя... Я совсем мозолю ему глаза. Пожалуй, пора заканчивать с этим." - Дазай улыбается в спину, улыбается мягко и тепло, но Чуя не оборачивается. Чуя не может отойти от пустых глаза, теперь больше напоминающих грязь.       Чуя думает над тем, что лучше он сам сделает шаг, чем будет смотреть в эти глаза дальше.       Чуя хочет видеть их чистый оттенок, сияющий словно у преданной собаки, стоит мафиози появиться в поле зрения.       Чуя хочет сделать первый шаг. Хочет. Но опаздывает.       Мысли Дазая быстрее, мысли мучают, мысли поглощают, мысли убивают своего хозяина. А хозяин и рад сдаться. Ему незачем больше терпеть, его больше ничто не движет. ***       Сегодня ночью Дазай запирается в ванной, сегодня ночью Дазай глотает таблеток больше, чем обычно, сегодня ночью Дазай, для верности, забирается на крышу.       Там же пишет записку, придавливая кирпичом, там же долго сидит, до мутных пятен перед глазами и вспоминает счастливое лицо, сверкающие голубые глаза и рыжие волосы - всё это лишь при взгляде на одного донельзя милого, такого невинного и правильного Ацуши. Всё это не для него - Осаму не заслужил этих глаз, как и их хозяина. Осаму заслужил того презрения, которое получил. Осаму слишком сильно его заслужил.       Сейчас, под звон в голове, под холод ветра и страх - первобытный страх - Дазай позволяет себе пролить слёзы. Здесь и сейчас Осаму понимает - умирать ему не хочется, совсем не хочется, да и не к этому он шёл на самом деле. Он шёл к солнцу. Солнцу, выбравшему луну. Солнцу, которое не будет светить ему. Никогда.       Он хочет жить, хотел бы, да вот только под презренным взглядом неба, вечно окружающим и наблюдающим жить не хочется, жить совсем больно. А Дазай за свою жизнь итак уже натерпелся. Хватит с него боли. Хватит отчаяния. Хватит надежд.       В определённый момент нужно найти силы всё сломать.       И Дазай ломает одним шагом в пустоту под ногами, в пустоту тридцатиэтажного здания, так приветливо раскрывающего свои ветренные, отчего-то теперь горячие, объятия. Принимающие.       Дазай думает, что зря не решался раньше.       Дазай уверен, никто не будет плакать - разве что милый мальчик Ацуши, скорбеющий по всем и каждому на его пути. ***       Утром, только проснувшись, Чуя почему-то чувствует духоту, - половина окон на ночь открыты, Накахара чувствует лёгкий сквозняк, но голова будто под одеялом и дышать трудно.       У Чуи есть план действий, он просто делает себе кофе в термос и спешит на работу, - нужно закончить отчёт сегодня пораньше, чтобы успеть пригласить Дазая поужинать.       День проходит незаметно - когда занят, всё летит слишком быстро.       Накахара успевает закончить вовремя, ровно так, чтобы успеть подъехать совсем перед уходом Осаму, ещё и на цветы времени хватит - нужно купить любимые подсолнухи, чтобы совсем удивить - Чуя помнит его любимые цветы, Чуя вообще откуда-то знает, хотя Дазай никогда он говорил.       Вообще, обмолвился Огай. Чёрт с ним, это было больше четырёх лет назад, а Чуя помнит, - и кто из них преданный пёс после такого?       Мафиози уже садится в машину, уже готовится завести её, готовится поехать, да вот только залезает в телефон ненадолго, чтобы найти цветочный - он не каждый день в него заезжает, а точнее, вообще не заезжает, а зачем, собственно? Дарить цветы некому, а себе покупать как-то и не имеет смысла.       Чуя смотрит в телефон, смотрит в сообщение от Ацуши и замирает. Замирает, потому что воздуха резко совсем не хватает и перед глазами тускнеет, вертится и белеет. Перед глазами внезапно Дазай. Дазай с грязными от пустоты глазами, смотрящими со страхом и теплотой одновременно, со слишком широкой и притворно-натянутой, словно это и не Дазай вовсе, - тот в разы лучше скрывается, - улыбкой.       Которого, как оказалось, нашли сегодня утром мёртвым посреди улицы - размазанного по асфальту. Дазая, которого гробовщику теперь придётся сшивать по кусочкам и собирать, словно мозаику, по косточкам, чтобы можно было вложить в открытый гроб.       Чуя внезапно осознаёт, - скулит, рычит, ломает руль в машине, но из головы это выкинуть не может, - что цветы больше дарить некому, признаваться некому, не для кого делать шаг навстречу - никто к нему не выйдет.       Дазая больше нет.       Мысль упорно словно зачёркивается в голове, упорно не хочет приниматься и перевариваться - мозг, нет, душа не поверит, пока своими глазами не увидит его труп.       Чтобы окончательно разбиться, осталось всего пару часов.       Чуя выходит из машины, берёт одну из служебных и за какие-то пятнадцать минут доезжает до Агентства. Ровно на полчаса раньше, чем планировал. Хах.       Время для Чуи встало ровно в тот момент, когда его ведут в морг, - тот иронично оказывается через пару кварталов, совсем рядом, - а там показывают ошмётки тело. Всё, что осталось от Дазая - кровавая каша при взгляде на которую тянет блевать и рыдать одновременно - первое от вида, а второе от понимания, что это, вообще-то, Дазай.       Накахара выходит оттуда шатаясь, выходит и громко кричит, потому что плакать - слишком банально, слишком не для него.       У него резко возникает желание уничтожить весь этот город, это проклятое место, где умер Дазай. Просто, чтобы не вспоминать, чтобы не жить.       И Накахара почти взрывается алым пламенем, почти перестаёт держать контроль, да только Куникида - теперь тоже бывший напарник Дазая Осаму, - протягивает ему помятый тетрадный лист. Предсмертную записку, оставленную для него Дазаем.       Сколько же боли в неё вложено... И сколько нежности в три слова. В последнее, написанное им предложение.       И теперь Чуя понимает, что ненавидеть нужно не этот, кажущийся теперь прогнившим насквозь город, а самого себя, - за жестокие игры с сердцем и душой любимого человека, за страх и за опоздание. За слишком позднее понимание. За последний, неласковый, взгляд в его сторону.       Чуя, сминая записку выкидывает ту в урну - скоро Дазай сам ему всё скажет.       Он отказывается от помощи Доппо и просто, кажется, на автомате, едет домой. Дома лежит пистолет, который он слишком давно не использовал. Но тот всё ещё пригоден.       "Дом". Это мог бы быть "их" дом. Но Чуя всё откровенно проебал.       Чуя застрелился в висок, - тихо, без сомнений, выпил кофе из термоса вперемешку с вином, закурил напоследок и застрелился, звуком выстрела оглушая соседей, под закрытыми веками видя ярко улыбающегося Дазая, - ему тут где-то семнадцать и он ужасно рад подаренному Чуей плюшевому медведю, добытому, в общем-то, не очень-то и честным способом - Накахаре тогда просто не хотелось проигрывать спор и потому он использовал гравитацию, без проблем вытягивая игрушку. Именно в тот день он влюбился в Осаму.       Чуя не мажет никогда, на самом деле великолепно обращаясь с огнестрельным оружием.       Это ведь Дазай его научил.