такая любовь

      Можно люди считать себя счастливицей , если Огата Хясуноске, рядовой снайпер седьмой дивизии выбрал тебя? Она не могла ответить на этот вопрос однозначно, и хоть никто его не решался его задать, они бы все равно не получили в ответ больше, чем грустный вздох. Когда Огата решал зайти в свой любимый публичный дом, вперёд него входила дурная слава; истории расползались со скоростью саранчи и вызывали волнения в определённых кругах с низкой социальной ответственностью: о молодых девушках, выбегающих из комнаты в слезах, с красными следами на лице и испуганными глазами, о необычных предпочтениях снайпера и его огромном ненасытном хуе. Многие из них, конечно, были преувеличением, но никто не решался проверить которые.       Огата провёл в поисках сексуального удовлетворения долгий военный год, захаживая в бордели на каждой городской стоянке, где работницы были совсем не готовы к энергии, бережно накопленной за время неподвижных посиделок. Кроме одной. - Привет. - Огата заходил в комнату, публичного дома, как к себе домой, не неся в своём голосе ни капли стыда или смущения. - Надеюсь, ты получила мое сообщение. Он скинул китель на циновки в обыденной манере, будто заходит к себе домой, видя любимую женушку, склонившуюся над домашним алтарем. Огата окинул взглядом комнату, которая порядком изменилась за время его долгого отсутствия. Его глаза скользили по потолку, со вкрученными в него металлическими крюками, по стенам, увешанным картинами с изображением животных острова, наконец, на девушку, сидевшую к нему спиной. - Я вас ждала, господин Хьякуноске. - наконец произнесла она, сидя на коленях разворачиваясь в пол оборота. - Для Вас все подготовлено.       Она улыбнулась, рукой проводя по шелковому мешочку с изображением зимней сливы, смотря на снайпера из-под ресниц. Этот взгляд вызывал в мужчине смешанные чувства: возбуждение, выработанное месяцами, как у собаки Павлова, и отвращение, в первую очередь к самому себе. Проститутка продолжала постукивать тонкими пальчиками по плотной ткани сиреневого цвета, не сводя темных глаз с Огаты, который занес руку к пуговице на стоячем воротнике рубашки.       Она привстала на колени, протягивая свои руки вверх: - Позвольте мне. - Не прерывая зрительного контакта, девушка с мягкой улыбкой расстегивала пуговицы одна за другой, смотря в омут темных не моргающих глаз.       Огата Хякуноске был не самым разговорчивым человеком. Из его уст редко можно было услышать нежные слова или стандартный смол ток, поэтому все их прелюдии проходили в гробовой тишине, с редкими комментариями вкрадчивым женским голосом. Ей нравился Огата, нравилось его крепкое тело, его спокойное задумчивое лицо, как он закрывает глаза, когда кончает и рассказывает короткие истории, пока одевается. Даже его предпочтения, вызывающие в других страх, отторжение или жалость, вызывали в ней теплое чувство тоски, каждый раз когда она вспоминала продольные шрамы по обе стороны розовых от напряжения щек.       Быстрые пальчики расстегнули последнюю пуговицу, и руки скользнули вверх, освобождая тело от белой ткани рубашки. Ладони бережно, чуть касаясь проводили по ключицам, сильным плечам, ниже по предплечьям, пока льняная ткань не рухнула на пол. Огата глубоко в своих мыслях продолжал безмолвно смотреть сверху вниз на это представление, напрягая мышцы в местах соприкосновения. - Я не больно люблю сюрпризы. - Глубокий голос снайпера ни на ноту не изменился, пока его штаны вслед за рубашкой летели на пол, и он остался обнаженным до трусов перед полностью одетой девушкой, смотревшей на него, как лисица на добычу. - Этот Вам понравится. - усмехнувшись сильнее, она потянула его за руку ближе к себе на теплые циновки, подтягивая таинственный мешочек.       Проститутка опустила легкую руку на грудь мужчины подталкивая его назад, заваливая на спину. Хякуноске поддался, падая спиной на шершавую бамбуковую поверхность пола, разрешая девушке забраться сверху.       Он положил широкие ладони на округлые бедра, пробираясь пальцами под полы кимоно , удобнее пристраивая девушку на своем члене. - Покажи мне. - Он медленно задвигался, чувствуя пульс в паху, передвигая руки с задницы на промежность девушки, которая не теряя времени достала «подарок» из чехла.       Вид кроваво красной веревки в ее руках, заставил Огату непроизвольно сглотнуть и пробежаться влажным языком по нижней губе, касаясь пряди волос, неудобно выбившейся при падении. И без связывания, в женских глаза он уже выглядел побежденным — лежащий на полу под ее небольшим весом, с крепким стояком, упирающимся в зад, первыми влажными капельками появляющимися на границе роста волос и с, вечно аккуратно уложенной, растрепавшиеся прической. Девушка позволила себе занести руку, двигаясь в сторону непоседливой пряди, лежащий не на своем месте, но не успела и дотронуться темных волос, как ладонь Огаты крепко перехватила ее за запястье и переместила ниже, ближе к паху, второй рукой уводя прядь в основную массу прически.       Все еще держа в руках веревку, она немного нагнулась, обжигая горячим дыханием щеки мужчины: - Значит начнем с Ваших рук.       На запястья легли первые петли, крепко прижимая их друг к другу. Огата косился вверх на быстрые движения руками над его головой, щурясь от давления. Не прерывая поступательных движений бедрами на его члене, узелок вился от скрещенных рук ниже к шее, обводя ее кругом, как удавкой. Снайпер дернулся от не самых приятных картин, разыгрывающихся в его голове под удушающей петлей, но в ответ на импульс получил не сигнал к повешению, а влажную дорожку под язычком, обводящим острую челюсть, переходящий на шрамы, уверенно двигающийся к губам. Огата не любил целоваться, но всегда открывал губы под требовательными поцелуями своей персональной проститутки; она впивалась в него жадно, покусывая до кровавых вкраплений.       Шея, грудь, торс, пах — узелок за узелком, тело Огаты увивалось ромбовым орнаментом, крепко сжимая кожу, пробираясь между ягодиц прямо в зад, пока девушка, потягивая за веревки медленными пальчиками снимала с мужчины трусы. Хуй Огаты, о котором слухи никогда не врали, выпрыгнул из-под белой ткани, подрагивая под давлением крови, но скоро был опоясан брошенной петлей. - Не осторожничай. - Снайпер прервал тишину, переводя глаза вниз, на бережные ладони, очерчивающие мышцы на паху. - С Вами — никогда. - улыбнулась она, проводя пальчиком по носу и губам, спускаясь на отросшую бородку.       Глаза намертво зафиксированные на его, похотливые, собственнические; рука, одновременно, крепко до боли затягивающая петли на основании члена.       Медленно и верно ее пальчик продолжал путешествие по груди, пока не дошел до головки, с сочащейся смазкой. Его красный от напряжения хуй дернулся под подушечкой, оставляя между ними длинную ниточку. - Господин, похоже Вам это нравится. - девушка с улыбкой медленно двигалась вверх, пока Огата с дрожью не почувствовал ее мокрое влагалище на мошонке.       До боли томительно, он чувствовал боль от каждого вздоха, отдающегося в паху, перечисляя все свои грехи. Нет, не он заслуживает ни капли этого удовольствия, ни единого импульса посылаемого из мозга, ни толики серотонина, который тоннами вырабатывался в его истосковавшемся теле при взгляде во властные глаза партнерши с низкой социальной ответственностью.       Проводя влажной головкой по половым губам, она спускалась ниже к лицу партнера, чуть соприкасаясь носами: - Чего Вы желаете, господин Хякуноске? Не уж-то вы проглотили язык, - девушка по лисьи улыбнувшись, шевелила тазом, раздразнивая мужчину больше с каждой секундой. Насаживаясь или снова поднимаясь. Огата, не сдерживаясь, хрипел, с шумом выдыхая диафрагмой, в поисках удобной позиции, которой - в его случае - попросту не существовало. По шее начал расползаться знакомый румянец, поднимаясь выше к лицу, пока шея не была залита бордовыми пятнами.       Огата любил такие «наказания» из-за которых становилось больно шевелить шестеренками в голове и тело наливалось разгоряченным железом, обжигающем при каждом соприкосновении с женским телом. Сейчас тугие веревки, оплетающие мышцы, измывались над его возбуждением еще больше: без возможности потрогать партнершу, передать ей удобный ритм, он чувствовал себя загнанной крысой, которую черный кот крутит в своих лапах.       Когда девушка дала ему войти, перед глазами снайпера взорвались тысячу красных фейерверков, будто он резко встал, просидев в засаде два часа. Она задвигалась медленно, затем бойко, опираясь руками о сжатую веревками грудь. Они медленно, но верно начинали натирать, принося Огате сладкую желанную боль. - Ударь меня по лицу. - Он произнес, закусывая губы, когда от очередного прыжка на его хуе, веревки на груди сдвинулись, больно зажимая сосок. - Вы точно этого хотите, господин? - Из тяжело дышащих губ, вырвался риторический вопрос. - Просто ударь меня по лицу. - Бессильно сжимая кулаки, повторил мужчина, ни в силах сделать большее. - Ну кто же так просит, господин Хякуноске. Его глаза закатились в раздражении, а кулаки за головой костяшками ударили по полу: - Пожалуйста. - Я вас слушаю. - улыбка разрасталась на женском лице. - У Вас неплохо получается, господин. - Умоляю тебя.. - Сделать что? - Умоляю, ударь меня. - он не успел договорить, получив желанное.       На его снежно бледное лицо опустилась ладонь, не щадя нервных окончаний. От неожиданности Хякуноске сдвинул связанные руки ближе к макушке. Почти в библейской отверженности они подставлял то левую, то правую щеку, которые все больше наливались кровью, пока на глаза не выступила влага, а по краешку губы не поползла слюна. Красные пятна неравномерно расползались, освещая его лицо в полутьме. Проститутка продолжала двигаться на его члене, раздавая пощечины, смешивая сладкую боль с приближающимся оргазмом. - Вас давно пора было наказать, господин Хякуноске, удивительно, что земля не горит под вашими ногами. - она шептала ему прямо в ухо, и слова кололи, как и тысячи иголочек пляшущих на его щеках.       Лицо пылало от пощечин и дискомфорта прилипших черных прядей волос, пока тело вбиваемое в циновки пухлыми ягодицами слева и справа испытывало жгучую боль от натирающих красных веревок, смешивающихся с первыми вкраплениями крови. Девушка выгибалась все больше освобождаясь от одежды, но не позволяя Огате увидеть все ее прелести, пока мужчина изнывая от напряжения, все ближе приближался к оргазму. - Я Вам позволю кончить, господин Хякуноске, но только сегодня. - задыхаясь через каждое слово, подскакивала девушка, дрожа , пока не вцепилась сомкнувшимися мышцами в член Огаты.       Он закатил глаза, пока весь его мир вращался вокруг хуя в мокрой пизденке, с напряженным стоном выпуская воздух. Снайпер, покусывая припухшие красные губы, обильно кончал прямо внутрь, подрагивая всем телом, сжимая большие пальцы в кулаках до хруста в суставах.

***

- Ваше тело будто рассказывает историю. - Девушка прислонившись грудью к спине Огаты нежно водила спиртовым раствором по старым шрамам и свежей выступившей крови на красных полосках кожи. - Вам не больно? - Так и должно быть. - Мужчина зафиксировав глаза на наматывании портянок, отрезал весь мир от занимаемого им кубометра, думая о том, что уже сделано и что предстоит сделать.       Молодая проститутка не могла читать мысли или заметить хоть блеклый намек в его до души замерзших глаз, но всегда, слыша дежурное «до встречи», надеялась, что однажды вместо извращенных пыток, он попросит ее дать ему любовь, которую он не заслуживает.