Компот с репейником

      Душная комната в маленьком покосившемся домике, свет в окне и танцующая по воздуху пыль. Казалось, начнёшь двигаться, и эта жара тебя поймает. Деревянные полы скрипят от каждого шага, несколько заноз в ногах из-за них. Смесь запахов глины, дерева, травы и чего-то едва уловимого не то говна, не то цветов.       Нужно было отлежаться всего пару дней. Последняя перестрелка изрядно потрепала его. Драпать пришлось буквально с места в карьер. Вонючий, злой, он оказался в этой деревушке без денег и связи. Это и хорошо, и плохо одновременно. Гипотетически его сейчас нельзя было отследить, а с другой стороны, на вторые сутки голод давал знать о себе всё сильнее. Этот заброшенный дом стал добротным укрытием на ночь, но съестного тут не было. Даже, на худой конец, картошки или остатков запасов. Хозяева либо умерли, либо покинули это место уже пару лет как.       Можно было бы залезть к какой-нить бабке на огород и поживится, чем сможешь. Какое сопротивление окажет старуха против мужика? Но не хотелось, возможно, впервые в жизни у нашего героя проснулась совесть или сострадание. Понять он их все равно не мог до конца. Поэтому нашлось более простое решение, чем самокопание.       На речке смог отмыться и вручную простирнуть одежду. Сильно это не помогло, но от запаха избавиться смог. Сытая жизнь добавила веса на бочка, но воспоминания более далекие ещё хранили в себе опыт выживания. Неловкие движения выглядели со стороны так, если бы медведь пытался освоить балет, но природное упорство и грация позволили упасть всего два раза.       Деревня была не очень большая, старые дома, заросшие участки; пока гулял, приметил парочку особенно тоскливых.       — Хозяева! — кричал, находясь за калиткой, может, не очень хороший вариант, особенно, если хозяева глухие пни, но с его массой и в целом протокольной рожей — это создавало видимость защиты. На ор вышла сухонькая старушка.       — Чёй орешь, не на рынке же! — бодрый голос, хромающая походка и старенькое, выцветшее платье.       — Так далеко же, вдруг спите, — с улыбкой выдал, общаться со стариками не любил от слова совсем, нравоучения надоели до сблёва. Но договориться мог хоть с чёртом.       Старуха сплюнула себе под ноги.       — Чего хотел?       — Работник я, сделаю, что скажете, оплата едой, — лаконично, без лишних ухищрений.       — Да? И чёй–то ты не в городе работаешь, а тут побираешься, как собака?       — Так жизнь сложилась? — не то спрашивая, не то утверждая.       — Добро, заходи, как звать-то тебя?       — Колька я, — забор страдальчески заскрипел, пропуская работничка.       Бабка была явно не из робкого десятка. Гоняла, как родного. За день «Колька» поправил забор, наточил косу и выкосил весь сорняк, который был на участке. К вечеру четверть двора была уже больше похожа на что-то ухоженное. Взмыленный, голодный он хотел придушить старуху, однако трудовая повинность хорошо прочистила мозги, события последних дней выстроились в системную картинку. А когда едкая старушка позвала ужинать, казалось, шёл он туда быстрее, чем драпал от своих проблем. Хозяйка не поскупилась, накормила досыта. Честно признаться, рассчитывал только на картошку из погреба или с десяток морковок. Но на столе был борщ, лепешки, свежий хлеб и даже компот.       — Чем бохаты, — на вопросительный взгляд ответила старушка.       Ели молча, лампочка Ильича слабо освещала хату маленькую, но чистую. На дом старушке хватает сил, а на огород уже нет. Старость подбирается медленно, просто однажды ты уже не можешь делать то, что привык, и всё. Смиряйся, как хочешь. От таких мыслей лепешка встала где-то в горле.       Старушка не задавала вопросов, но за месяц «Коленька» уже привык к новому ритму. Похудел, загорел. Репейник гоняла его, не щадя.        — Лопаешь за четверых, так же и работай.       — Спорить не стал. По сути, он и правда объедал бабку. Всё-таки здоровому мужику надо больше, чем сухенькой женщине.       Домашнее хозяйство требовало немало сил, продовольственные запасы тоже постепенно истощались, поэтому приходилось вникать в хитросплетение деревенской жизни. По вечерам они частенько стали рубиться в карты. Соперница оказалась азартна, да и говорить в игре стало проще. Наверное, так он хотел бы прожить жизнь. Тихо и уютно. Работая, чтобы ждали, нуждались. Что-то внутри поднимает на смех такие мысли.       Голова переваривала, вычисляла. Его не слабо покоцало в последней разборке. Расслабился, за это, в принципе, и поплатился. Деньги, женщины, вино. Сгубила его, как фраера, собственная жадность. Можно было ввязаться опять во всё это, но не хотелось. Риск был чудовищный. Если за его голову ведут охоту, то оставаясь в этой деревне и видя размеренную жизнь, он только ставит под удар Репейник. Старушка, конечно, бесит, но не на столько.       Пару дней ушло на составление плана. Для реализации ему потребовались старые связи. Часть этих людей уже давно в могиле, но были живые, и кое-кто даже сохранил к нему лояльность. Но он не хило подосрал себе тем агрессивным стилем ведения бизнеса, которого придерживался последние несколько лет. Никто не ждёт его с распростёртыми объятиями. Однако язык денег универсальный, ему было что предложить…       Было трудно: сначала убедить в жизнеспособности своего мероприятия, а позже разруливать всю кутерьму с бизнесом. К моменту его возвращения весь трафик уже разорвали, формально он был уже мертв. Это несколько развязало руки. Для многого.       На всё ушло два года. Как бы это странно не звучало, его новое увлечение — это поднимать целину. Не отгрохать огромный дачный вип-поселок, а именно хозяйством. Бахчи и теплицы, отстроить дома, отремонтировать дороги, в деревню потянулись люди из соседних деревень. Сначала за легкими деньгами, правда с алкашнёй разговор был короткий: притапливал в речке ближайшей и, уже вытаскивая еле живого, внушал, что если ещё такое повториться, оставит в мешке, как котенка, и никто не найдет. Деревенские мужики побаивались Кольку. Страшный он в гневе был, но поговаривали, без надобности не зверствовал. Проблемы решал. Алевтина Павловна прожила ещё добрых десять лет в чистоте и уважении. Заботился о ней, как о родной, хотя никакой родственной ласки между ними не было, до глубокой старости они рубились в карты и разговаривали, обсуждали прочитанное.       День, когда её не стало, воспринял как должное. Хоронили всем селом, всё-таки за десять лет пообвыкли рядом жить, знали друг друга, да и много хорошего сделала эта женщина с характером репейника. Когда все ушли поминать, он долго ещё стоял на кладбище. Мысленно рассказывал то, что хранил в себе почти 13 лет. Как жил, как его жизнь привела в деревню, сколько говна совершил в жизни и наверняка гореть ему в аду за это. И благодарил. Это знакомство и рука, которую она протянула голодному, грязному, злому мужику, спасли его. И если он смог отплатить хотя бы этот долг, то ноша его будет чуть легче.       До конца своих дней жил аскетично, работал, пока позволяли руки и зрение, умер тихо в своей кровати. Из нажитого набор посуды на одного и похоронный костюм, который подготовил заранее. Провожали его всем селом, кто знал лично, кто-то был наслышан. Похоронили не далеко от старой ухоженной могилки какой-то старушки. Такова была его просьба.       А жизнь продолжала свой мерный ход, со временем это место разрослось до поселка городского типа, а потом и до города, и никто даже не подозревал, какие события стали основой для той жизни, которою они вели. Подростки страдали и влюблялись, ссорились с родителями, новые дети появились на свет. И только две могилки на холме, поросшие травой и с покосившимся крестами, как будто наблюдали за тем, как жизнь продолжается.