Когда друг сговорился с врагом

      Рука скользила по груди, обходя встопорщенный сосок. Шершавая ладонь терлась о член, не позволяя ему опасть, но и не давая желанного удовольствия. Вторая пара рук крепко держит задницу, сжимая до боли, раздвигая, открывая доступ к анусу. Парень дергается, старается уйти от прикосновения. Ему одного достаточно было, а теперь второй присоединился! Рука отпускает член, два пальца проникают внутрь, заставляя выгибаться, прикусывая губы. Из-под повязки на глазах ничерта не видно, но он и так знает, кто где.       Гоголь сначала целует в шею, спускается ниже и только тогда кусает, больно и до крови. А Дазай просто долбит пальцами, "растягивая", держа второй рукой и не позволяя отстраниться. Пальцы сжимаются на чувствительном соске, оттягивая, а Фёдор возбуждается только сильнее. Да откуда у него вообще этот мазохизм?! Мысли прерываются, когда ноготь внутри намеренно царапает, а сосок так и продолжают терзать, чуть ли не выкручивая. Он запрокидывает голову, но не стонет. Не дождутся!       Маленькая передышка, когда пальцы наконец вытащили из натертого ануса, вытерли о ягодицы. Гоголь куда-то отстранился, руки перестали властно сжимать зад, а через пару секунд головки коснулось что-то холодное. Фёдор дергается снова, но Дазай сзади держит крепко, пока Гоголь вставляет затычку и надевает тугое кольцо. Эти суки даже кончить нормально не дадут! Гады, блин! Как так вообще получилось? Когда эти двое успели сговориться?       Связанные за спиной руки не позволяют сесть нормально, когда его толкают на постель, тут же раздвигая ноги. Гоголь устроился спереди, возя влажной соленой головкой по губам. Дазай снизу подхватывает под ноги, думает, а затем переворачивает на живот, поднимая зад. Гоголь не особо против. Он устраивается под ним, сжимая ребра коленками, ждет. Осторожная тварь.       Осаму пристраивает член между ягодиц и сразу входит. Так больно... Гоголь хоть растягивал нормально. Выгнуться не получается, зад принимает в себя весь член, на который даже презерватив натянуть не потрудились. Первые толчки грубые, но не глубокие. Сухие стенки просто не пускают, заставляя терпеть и сжимать зубы. И только выждав минуту Коля толкается в рот, вскидывая бедра, двигаясь самостоятельно.       Главу Крыс поставили в коленно... лицевую, ха-ха, и ебут в две дырки, еще и член заткнули! Дазай не нежничает с врагом, он резко вжимается до громких шлепков, пока из задницы не вытекает кровь, пачкая яйца и размазываясь по бедрам.       - Не любишь играть с собой? - Ухмыляется Дазай, наотмашь шлепнув по ягодице. Фёдор стонет, дергаясь от боли, но ответить колкостью мешает вцепившийся в волосы Гоголь. Тот врывается в горло, перекрывая дыхание. А от следующего шлепка перед глазами искры летят, - Ждешь, пока тебя выебут? - Хмыкает Осаму, резко толкаясь в задницу. Ждет, как же! Гоголь просто лезет по ночам, возбуждая своими выходками, а потом заваливает в постель, оттрахивая до криков.       И Достоевский позволяет. Ему тоже приятно, когда мягкие горячие губы смыкаются на его члене, берут глубже. Когда пробивает дрожь при касании чувствительной точки, а член так приятно скользит между стенок.       Но то, что происходит сейчас, ему вот ни капельки не нравится. Когда Коля завязал ему глаза и начал ласкать, осторожно связывая руки, он никак не рассчитывал, что в какой-то момент появится Дазай, прижмется сзади со словами: скучал без меня, крысеныш?       Волосы наконец отпускают, освобождая уставший рот. Коля кладет ладони на ягодицы, стискивает пальцами и поднимается.       - Хей, я тоже хочу туда!       Осаму поднимает на него взгляд, затем наклоняется, опаляя дыханием шею. Достоевский ждет, замерев под ним. Зубы больно смыкаются на коже, явно оставив яркий след. Приходится снова кусать губу - чтоб не вскрикнуть. Эта тварь и так получила слишком много.       Коля куда-то встает. Судя по звуку, делает что-то рядом с кроватью, пока Дазай продолжает вбиваться в тело, давя на лопатки, прижимая, ограничивая движения. Фёдор уже готов крикнуть, сорваться на короткий стон, потому что член детектива просто выбивает из груди весь воздух. Парень сжимается, кусая подушку, запрокидывает голову, еще чуть-чуть, и он бы кончил, распластался бы и ни на что не отвечал. Но блядское колечко пережимает под головкой, не позволяя упасть без сил. Член тянет, сжимаются мышцы, горят после ударов ягодицы. А Осаму с какой-то странной улыбкой смотрит на это, сбиваясь с ритма, прижимаясь грудью к спине. Рука подхватывает ногу, отводя ее в сторону, открывая больше пространства внутри. Фёдор жмурится, дернув ножкой. Лежать вот так, позволяя брать себя, как какую-то куклу, для него просто немыслимо! Но чувствовать заполненность внутри так приятно...       - Радость моя, тебе удобно? - Гоголь подцепляет веревку и развязывает узлы, - Держи руки.       Осаму останавливается, смотрит куда-то наверх. Член с влажным хлюпом проскальзывает между ягодиц. Кровь неприятно стекает по яйцам, капает на постель.       - Давно готовился? - Дазай выворачивает руки, пока развязывают веревку, а потом прижимает их над головой. Гоголь стягивает запястья туго, царапая кожу.       - Руки хоть освободите! - Хриплый голос и довольные усмешки.       Дазай склоняется над ним, прошептав в ухо:       - Смирись, куколка.       И тут же получает ногой по спине, а Достоевский руками - по ягодицам. Детектив и клоун шлепнули его одновременно, не дав даже ответить.       - Не упрямься, золотце, - Кто-то перевернул его на спину, кто-то приподнял за поясницу, - Просто расслабься.       Фёдор хотел было возразить, что расслабиться, когда тебя насилуют два парня, не очень-то легко, но его губы заткнули поцелуем, снова приподняли за бедра и помогли подняться. Руки резко дернули вверх так, что пришлось встать на цыпочки.       - И как тебе такое в голову могло прийти? - Хоть на глазах и повязка, лицо юноши повернулось к Гоголю, - Когда успел притащить его? - Кивнув на Осаму, Федя выгнулся, получив очередной шлепок по заднице.       - Если не хочешь, чтобы тебе засунули твои трусы тебе же в рот, то лучше помолчи, - Гоголь прицепил связанные руки за что-то наверху, натянув веревку так, что пленнику пришлось встать на носочки.       Запястья тут же начало саднить, но освободиться не представлялось возможным. Чужие руки легли на грудь, продолжая оттягивать соски, выкручивая нежную плоть. Вторая пара снова сжала ягодицы. Фёдор открыт перед ними, подрагивает, когда член Гоголя задевает собственный, выгибается от боли, стоит сильнее сжать сосок. Его зажали с двух сторон, кусают в плечи, в шею, оставляя метки и засосы. Стоять трудно, повиснуть еще хуже - веревка больно впивается в кожу.       Но эти двое задумали кое-что гораздо интереснее. Гоголь впивается зубами в шею, а сзади слышится свист. Достоевский вскрикивает, тут же сжимая зубы, а Дазай усмехается, любуется покрасневшими ягодицами. Не повернуться, даже не вырваться - Коля держит крепко, пока Осаму снова шлепает холодной, слишком жесткой плеткой.       - Прекрати, придурок! - Федя ахает, когда зад снова обжигает болью, - Тц...       Будь возможность, он бы переборол гордость и моляще глядел на Николая, прося прекратить этот кошмар, но так унижаться перед врагом - ни за что. Дазай все равно не остановится. Садисту нравится смотреть, как тело извивается от каждого звонкого шлепка, как раскраснелись зад и бедра. Но какая радость закончить только на этом?       - Сначала я, - бросает Гоголь. Ноги отрывают от пола, заставляя схватиться за веревку. Достоевский обхватывает ногами узкие бедра, позволяя члену тереться о разгоряченные ягодицы, прежде, чем войти. Ох, Коля сил не пожалел, натягивая юношу на себя. Федя уткнулся в теплое плечо, поскуливая от резких толчков. Да, так лучше. Боль есть, но его хотя бы не рвут.       Гоголь держит под ягодицы и вбивается в него, пока у парня перед глазами не начинает плясать от кайфа. Головка члена трется о живот при каждом толчке, еще пара минут, чтобы кончить. Но где-то на краю сознание вспыхивает ужасная мысль, что кроме члена в зад пихаются длинные пальцы.       Вскинув голову, Фёдор поворачивается, как может, но стянуть повязку не получается. Дазай, ухмыляясь, пропихивает пальцы дальше, придерживая ногу свободной рукой. Осаму оттягивает горячие стенки, пристраивается.       - Коленька, пожалуйста. Ты же не позволишь сделать со мной такое? - Быстро шепчет шатен в ухо Коленьки, когда другая головка касается входа.       Гоголь молчит, только замедляется, гладит поясницу, желая успокоить. Осаму же врывается в него одним толчком.       Больно. Двое внутри - это уже слишком! Не закричать просто невозможно, не дергаться тем более. От каждого движения словно током бьет. Больно! Черт побери, БОЛЬНО! Его подвесили на руках и ебут два парня! Два члена врываются в дрожащее тело, выбивая крик. Сильные руки сдавили до синяков бедра, каждый тянет на себя, а он просто повис на них, без сил расцепив ноги. Просто позволяя ебать себя, как шлюху.       - Ну не надо, - губы нежно касаются щеки, стирая мокрую дорожку. Фёдор не заметил, как от боли потекли слезы, - Не плачь.       Боже, он бы прямо сейчас Гоголю голову оторвал за такие слова. Дазай сзади лыбится, резко толкнувшись вперед. Из сжатых губ вырывается тихий болезненный стон; Федя дергает ногами, инстинктивно пытаясь отстранится, но Дазай держит крепко, движется быстрее, чем Гоголь, болезненно кусает в плечо.       - Отпустите меня, мать вашу! - Достоевский жмется к Гоголю, не желая поднимать на него взгляд, - Коля, хоть... ты? ­- А что Коля? Ему хорошо. Сговорился с этой псиной, предатель чертов! Хотелось просто скулить и хныкать, но такого он себе не позволит. Они никогда не дождутся от него подобного унижения!       - Такой милый, когда стонешь, - Дазай прижался сзади с резким толчком, - Продолжай, пожалуйста.       - П-пошел ты, - Федя выгибается, когда по телу проходит яркая вспышка удовольствия. Довольный стон сдержать так и не удалось. На радость насильникам. Крыска краснеет, когда взгляды пересекаются; его снова подхватывают под бедра, два члена скользят, растягивая горячие стенки, выбивая вскрики и шипение.       - Феденька, - Коля уткнулся носом в изгиб плеча, выстанывая имя любовника, - Федь, - зубы больно сомкнулись с другой стороны, заставляя выгнутся и запрокинуть голову. Внутри разлилось что-то теплое, влага закапала вниз, стекая по бедрам.       - Коль, я убью тебя, - шепчет Достоевский, прикусив губу. Ему-то кончить не дадут. Два садиста!       Дазай резко вбивается в напряженное тело, кончает следом - тоже внутрь. Оба, уставшие, прижимаются с двух сторон, нагревая и без того разгоряченного парня.       - Отпустите меня уже! - Голос ослаб, руки противно саднит, а член внизу так больно тянет, до дрожи в ногах, до поджавшихся ягодиц.       - Мы еще не закончили, - ухмыляется Осаму, - Правда, Гоголь?       Тот кивает, ухмыляется и опускается перед Фёдором на колени. Достоевский едва достает пальцами до пола, вздрагивая от любого касания. Возбуждение так и не спадает, обжигая между ног горячей волной.       Детектив пристраивается сзади, поглаживая стиснутые ягодицы.       - Только посмей войти - придушу, - шипит Федя и распахивает глаза, когда по ягодицам снова ударяют плетью.       Гоголь ухмыляется, смотрит снизу вверх, поглаживая узкие бедра.       - Предатель, - Достоевский снова вздрагивает, запрокидывая голову, прикрывая глаза. Боль сзади обжигает с каждым ударом - силу эта детективная скотина не пожалела. Он уже заходится на грани, готовый закричать, теряя остатки гордости, как набухшей головки касаются влажные губы.       - Правильно, - особо резкий шлепок, - не сдерживай стон, крыска, - несколько сильных ударов обрушились на многострадальную задницу, а Гоголь взял глубже, причмокивая от обилия смазки.       Федя едва удержался на ногах. Перевозбужденный член стал настолько чувствительным, что малейшее касание приносило невероятное удовольствие, а то, что выделывал язык Коли, просто сносило крышу.       - Так нравится? - Гоголь поднял на юношу довольный взгляд, - Ты прекрасен, - Его-то вообще не смущает прильнувший сзади Дазай, который ласкает истерзанные им ягодицы.       - Придурок, - Федя пытается дернуться, но только мешает Гоголю отсасывать, а Осаму держит крепко.       - Ты слишком плохо себя ведешь, - рука поднялась выше, Достоевский инстинктивно отстранился, - Лучше бы стонать продолжал, - палец давит на сосок, отворачивая красную плоть в сторону, - У тебя очень милый голос, - Осаму пересекается взглядом с Гоголем, тот кивает в сторону, и Осаму уходит...       Сзади слышится истеричный смех.       - Ты давно этим запасся? - Дазай продолжает ржать, снова накрывая глаза черной лентой.       - Давно, - нежные губы касаются головки, - Разберешься?       - Конечно, - между ягодиц скользит что-то прохладное, трется и ввинчивается внутрь.       Федя, хрипло ахнув, подался вперед, но его удержали, пропихнули до самого конца.       - Гоголь! - Достоевский готов зарычать, мелко подрагивая в сильных руках, - Какого черта?       Тот лишь ухмыляется, скользя языком по члену. Так приятно, когда горячий рот плотно обхватывает перевозбужденный член, зубы совсем чуть-чуть корябают, а руки ласкают поджавшиеся яйца. Достоевский запрокидывает голову, прикусывая губу, забывая, что они тут не одни. Он бы уже кончил, если бы не эта мерзкая затычка!       Шлепок по ягодицам напоминает о ухмыляющемся гаде. Что-то щелкает и игрушка внутри приходит в движение.       - Оса-аму! - Фёдор сводит ноги, сжимаясь в чужих руках, - Ублюдок!       - Заткнись, - детектив вырывает вскрик резким шлепком, - О! У него и скорости есть!       - Господи! - Он стонет в голос и выгибается, когда Осаму резко сменил скорость. Вибратор вжался в простату, посылая в нее мощные вибрации, - Боже, убери это, прошу...       Сзади усмехнулись. Руки снова легли на ягодицы, Гоголь тоже стал действовать усерднее. Федя вскрикивает, когда по коже опять проходится жесткая плеть.       - Не надо... - Фёдор вздрагивает от каждого удара, сжимается, двигая игрушку вперед-назад, - Ах, Боже! Коленька! Сними ее! Прекратите!       Разве его кто послушает? Осаму отпускает удар за ударом, Гоголь быстро двигает головой, игрушка то и дело касается чувствительного места, а Достоевский теряет остатки терпения. Он вскрикивает снова, едва не теряя сознание от пульсирующей в висках крови.       - Федь? - Коля отстраняется, смотрит как-то жалостливо. Достоевский чувствует, что затычку снимают только тогда, когда кончает на губы Гоголя. Тот, усмехнувшись, вытирает лицо о его живот и смотрит снизу вверх.       - Тц, слишком быстро, - саркастично заметил Дазай, прекращая хлестать ягодицы.       - Это всё? - Коля уже начал отцеплять руки юноши от потолка и любуясь его измученным лицом.       - Я еще хочу.       - Стоп, что?!       Достоевского снова толкают на постель, он падает как раз между широко расставленных ног Гоголя, упираясь связанными руками во вспотевший живот.       - Стойте, да сколько можно! - Рот невозмутимо затыкают членом. Гоголь - сволочь - любит минет. Ему нравилось прятаться под стол Достоевского, дразня его поглаживаниями и легкими поцелуйчиками, пока парень работал. А особое удовольствие доставляло нервное подергивание над ним, когда в кабинет кто-то входил. Достоевский ни разу еще не выдал того, что творилось под его рабочим столом, разве что бледные щеки слегка розовели.       - Кх, Коля, отпусти! - Парень вжался лицом в теплый живот, уходя от прикосновений сзади.       - Не упрямься, зая, - влажная головка маняще терлась по губам, призывая скорее взять ее в рот.       - Я не, - размыкать губы было плохой идеей - между ними тут же проскользнула влажная плоть, а пальцы сжались на волосах.       Федя не так уж и против отсасывать этому козлу - ведь потом он и сам получит удовольствие, вот только прилипший сзади Осаму никак не радовал.       - Расслабься немного, - нет-нет-нет! - Не бойся, - Осаму соизволил поцеловать парня в щеку и сразу вошел, раздвигая руками ягодицы, - Умница.       - Бедняга, даже стонать не можешь, - Рука на макушке не позволяла отстранится, Гоголь так и толкался в рот, не давая не то, что застонать, даже дышать толком.       Руки Осаму шершавые, не особо приятно, когда он скользит по животу, поднимаясь наверх, к соскам, по спине, надавливая и вжимая в колени Гоголя.       - Черт, Осаму! - Дазай с силой опустил руку на бедро, заставляя прикусить губу и выгнуться.       - Заткнись.       Гоголь снова просунул член между губ, но почти сразу же выпустил. Голова упала на прохладную постель.       - Хей, так не пойдет, - Руки Гоголя обхватили полувялый член и задвигались быстро-быстро. Достоевский лишь хрипло ахнул, распахнув от неожиданности глаза.       - Тц, не возбуждает мой член внутри? - Детектив резко толкнулся, выбив тихий стон,       - Или тебе мало?       - Разумеется ему тебя мало, - хихикнул Гоголь, отпуская чуть затвердевшую плоть.       - Стойте, не надо! - Парня прижали к постели две пары рук, а второй член ласково потерся между ягодиц, - Гоголь, я тебя убью. Обоих!       Тот молча вошел, рывками вгоняя член до конца.       - Боже! - Осаму развернул лицо Феди к себе, с садистким удовольствием наблюдая изломанную линию бровей, распахнутые губы, крепко зажмуренные глаза.       - Нравится? Так лучше? - Гоголь не переставал шарить руками по телу, то играя с сосочками, то давя на головку снова опавшего члена.       - Смотри, и правда нравится - стонет гораздо громче, - Осаму снова шлепает и ловит на себе злобный взгляд.       Он уже задыхался, не желая выносить того, что с ним делали. Снова потекла кровь; по ощущениям гораздо больше, чем в первый раз, хотя это, похоже, от боли. Горячие руки то ласкали сосочки, то опускались и быстро дрочили. Федя не мог даже спокойно лежать и терпеть это изнасилование. Два ублюдка доставляли ему удовольствие, но скулить, когда в твою задницу вбиваются сразу два члена, не позволяла гордость, да и сил уже ни на что не хватало.       - Милый, возьми-ка в ротик, - Коля сунул ему два пальца между губ, а чья-то рука перехватила член, - Ну же.       - Тц, не хочу, прекрати.       Надувшись, Гоголь с силой пропихнул пальцы и задвигал в сухом рту, безуспешно стараясь смочить.       - Тебя долбят во все дырки, а ты так мило стонешь под нами, - Дазай массировал уретру большим пальцем, прижимаясь сверху.       - Заткнись, - едва Гоголь вытащил пальцы, отпустив подбородок, парень просто уронил голову на руки.       - Ох, Феденька, - Коля сорвался. Прижав всхлипнувшего Достоевского к постели, Гоголь сорвался первым, вколачиваясь, даже забив на скривившего лицо Осаму. Детективу не особо понравилось то, как соседний член постоянно двигал его собственный, но всхлипы и стоны доносились каждый раз, когда Гоголь слишком сильно давил на чужую головку своей.       - Боже, прек... переста... - Достоевский попытался то ли встать, то ли выгнуться, но тут же упал обратно без сил.       Осаму без брезгливости вытер руку о постель, оттолкнул развалившегося на парне Гоголя и, вжавшись в ягодицы, кончил на спину.       Федя не шевелился. Ему было просто все равно, что те станут делать дальше. Помешать им он все равно не сможет.       Но Осаму вроде продолжать не собирался, а клоун и вовсе улегся на постель, подтянул юношу к себе и прижался, в упор игнорируя постороннего возле кровати.       Онемение быстро расползлось по измученному телу, слипались глаза да и вообще осталось лишь одно желание - поскорее завалиться спать. Вот только оставалась одна единственная проблема, на решение которой совсем не хотелось тратить время.       - Может, еще увидимся, - Достоевский с трудом разлепил глаза. Осаму, слава тебе Господи, уже одетый и собирающийся свалить, потрепал его по волосам.       - В твоем БДСМ-кошмаре.       Ответом ему был смех. Федор опять прикрыл глаза, но одеяло грубо сдернули, руки прижали к постели.       - Убирайся! - Как будто бессильное шипение кого-то остановит.       - Да-да, ухожу-ухожу.       Осаму подхватил с пола кусок веревки и затянул на покрасневших запястьях.       - Тебе мало что ли? Отвали, Осаму! - Дергайся не дергайся, а тебя уже поймали. Ну чего еще ему надо? И так ебал уже часа два!       - Не волнуйся, зайчик, я уложу тебя в кроватку и уйду.       Чего сделает?       Одеяло отодвинули, открыв вид на блестящую от пота и не только пота задницу. Ягодиц коснулось что-то прохладное и скользкое, скользнуло внутрь. Федор резко развернулся к Гоголю - тот спал без задних ног. Зря он его всю неделю гонял без передышки - Осаму нещадно запихал в рот приличный кусок одеяла - не добудишься.       - Батарейки скоро сядут, так что не волнуйся, - сильный шлепок на последок, Федя выгибается, поворачивая голову. Осаму ушел, бросив пульт совсем рядышком, прямо на кровати. Вот только со связанными руками хрен дотянешься. И шут этот не проснется. Черт!..       Гоголь разлепил глаза часа через четыре. Игрушка давно выключилась, но уснуть никак не получалось. Как и развязать руки.       - Господи, что с тобой? - Сквозь смех проронил Коля, приподнимаясь на кровати, - Ого, - он даже присвистнул.       Злобный взгляд из-под складок одеяла был ему ответом.       - Бедняжка. Долго он тебя?       - Как можно так спать?! - Федор потер опухшие запястья - они болели даже сильнее, чем рот.       - Помочь?       - Я сам.       Поднявшись, Достоевский, шатаясь, направился в ванную. Гоголь не мог видеть, как тот, встав в воде на колени, вытянул за шнурок дурацкую игрушку. Он присоединился после того, как звенящий грохот оповестил о безвременной ее кончине.       - Приятно нежиться в ванной после долгого секса, да, Федь? - Гоголь приобнял своего парня со спины, прижимая к себе.       - Иди нахер.