Apres moi.

… в воздухе кружились листья, почти как 10 лет назад. Сейчас я в другом месте, я другой человек, не помнящий уже всей картины тех событий. Память, видимо, сочла нужным обнулить все то, что так терзало душу, услужливо предлагая заменить трепещущие и рвущие сердце на части моменты. Я не боялся раньше смерти. Да и признаться, я не умел жить. Тогда мне казалось, что я знаю совершенно все. Все шло так, как и должно было идти у такого, как я. Я привык просчитывать каждый шаг, каждое слово должно было произноситься по делу и максимально понятно доходить до собеседника, в моих словах не было места настоящим, живым эмоциям. Порой я думал, что был рожден на этот свет ради того, чтобы идти по прямой, как лезвие меча тропе. Мне было ясно мое предназначение, путь мой был гладким, как отлично отполированный клинок. Я получал то, что хотел. Не существовало «не могу». Деревья сыпали свои последние листья, по-злому отчаянно отдаваясь зиме. Этим осенним днем меня, словно одиноко плывущий по воде лист, прибило к тебе. Вот и на лезвии нас стало двое. Мое сердце оказалось сжатым в твоих руках, я потерпел поражение и впервые, наверное, захотел принадлежать кому-то. В твоих глазах была какая-то нечеловеческая решительность, которая сжигала все на своем пути, ты был Небом, которое умело причинять лишь боль. Я не умел раньше бояться. Эта функция была напрочь уничтожена мной еще задолго до нашей встречи. Впрочем, и после нее не давала о себе знать, но я не смог себе признаться даже сейчас, что всякий раз, когда ты уходил, меня душило осознание, что это может стать чем-то последним. Ты не умел прощаться, не умел любить, не умел касаться так, чтобы не причинить боль. Ты умел ненавидеть, подчинять. Но, должен признать, делал это виртуозно, страстно желая всем сердцем быть нужным и значимым, не был создан для того, чтобы тебя могло полюбить хоть одно живое существо. Я не умел раньше любить. Это казалось чем-то чужим, отталкивающим. Это обязывало бы к многим вещам, которые могут разрушить баланс, который так трепетно создавался годами. Это было лишним. Мне меньше всего хотелось до боли, до дрожи в коленях, до самых искренних стонов любить тебя. Я любил и не ждал ответного чувства, день ото дня осознавая, что это сильнее, чем пережитое все до этого. Калейдоскоп эмоций, которые, наверное, не пожелаешь испытать врагу, учитывая, что тем, перед кем я склонился был ты. Если бы меня спросили, что такое любовь, то я бы, наверное, сказал, что не знаю. Пресловутое тепло и желание касаться, увы, слишком пошлое и детское обозначение для таких чувств, которые по своей сути были уродливыми с самого начала и до самого конца. Здесь не было места собачьей верности ни с чьей стороны, но я и не просил. Ты всегда держался в стороне, от тебя был лишь холод, который, казалось, мог заточить в лед все вокруг. Я не знал тебя другим, но в редкие моменты ты отдавал всего себя. Слишком красиво, чтобы быть правдой. Такие эмоции скорее калечили, но ничто не могло заставить так рьяно стремиться вперед, так жадно хотеть жить, как это больное, неправильное чувство, которое жило во мне, медленно сжигая. Меня тянуло словно мотылька на твое пламя, и я знал, что рано или поздно придется сгореть, я даже был готов к этому. Я никогда раньше не думал о смерти. Не думал до тех пор, пока в один вечер не застал тебя в кабинете, ссутулившегося, с совершенно пустыми глазами. Ты не хотел больше ничего. Я понимал, что это так, но не мог даже представить себе, что увижу это так близко, и за одну долю секунды научусь бояться, бояться так, что дышать станет невозможно — каждый вдох станет настолько болезненно-горячим, что не захочется дышать вовсе, что настолько быстро произойдет утрата контроля над чувствами, что станет настолько пусто и гадко, что не будет хотеться вообще ничего. И я до сих пор помню твои последние объятия. Наверное, ты вложил в них все то, что не мог сказать, не мог дать все это время. Я чувствовал, как бьется твое сердце, в котором гасло пламя, а я был не в силах сохранить его. Знал, и ненавидел себя за это. Ты прошел долгий путь, ты смертельно устал идти. Тебя нашли утром в этом самом кабинете. Твои глаза были распахнуты, и клянусь, я не смогу забыть этот взгляд. Ты принял это решение сам. Ты не слаб, просто так бывает. Ты просто не смог больше так. Ты, наверное, даже не сожалеешь. Это состояние, когда не думаешь совершенно ни о чем. В голове и перед глазами только ты. Я бегу так быстро, как только могу, но ты догоняешь, хватаешь стальной хваткой, память вновь возвращает в тот последний вечер, на плечи опускаются твои руки, память смеется: «Ты не убежишь». Я смог убежать далеко. Я не думаю о тебе, ты не случаешься ни в мечтах, ни во снах даже. Не гложет и уже не больно. Я убежал так далеко, как только смог. Меня лечит лишь мысль о том, что твоя измученная душа обрела покой. Я не боюсь смерти, у меня даже есть причина ее ждать, ведь когда она придет, у нее будут твои глаза.