***
Жизель внешне покорна, вежливо делает реверанс, пряча под густыми ресницами холодный взгляд. Белоснежные перчатки сдерживают в своём плену руки, точно вторая кожа. Огонь в глазах — осенняя листва, ковром распластавшаяся под каблуками. Пальчики цепляются за подол, игриво показываются лодыжки, но обманываются этим лишь родители и глупые-глупые аристократы. Только задаются тщеславные родители вопросом, который рокочет искушающим шёпотом дьявол. «Кто кого? Кто кого?» Тсуна ступает со свойственной ей уверенности, отец задыхается, чувствуя себя жертвой, чей силуэт плывет в глазах кобры, заключённой в человеческое тело — с узкими зрачками, хищным взглядом и неприсущей девушкам этого места стойкостью. Дечимо Вонгола давит восторженную улыбку в кулачке, замечая явное родительское неодобрение. Хочет оскалиться, но чувствует, как отец сокращает расстояние и сжимает её запястье излишне жёстко, в каждом его слове сквозит разочарование и злоба. Десятая закрывает на это глаза. Распахивает уже горящий неприязнью янтарь, чей нездоровый блеск заставляет отступить назад и выпустить руку. Его ноздри гневно раздуваются, он рвёт и мечет, но привлечь внимание публики боится, яростно смыкает челюсти. Шепчет тихо, но Тсуна с любопытством наклоняет голову, радужка вновь горит зеленью, кожа источает тонкий аромат душистых трав, что немного, совсем малость сбивает с толку: — Ты — причина всего. Ты моё горе и мой самый огромный провал. Ты позор нашего рода. Тсуна сожжёт его, будет в воздухе витать запах сгоревших в саду растений и плоти, искрами превращённой в угли. Как те, что любит увесистой кочергой мешать в камине служанка. Жизель сделает это слишком поздно и попадёт в ловушку, ключ от замка которой давно проглочен монстром.***
Картер с ней холоден и по-особому жесток. Он считает, что имеет право распускать руки, изменять ей с другими женщинами и диктовать свои правила, стойко игнорируя её мнение. Думает, что все беды идут от неё. Надеется, что сломает очередную девушку морально, а та с радостными глазами родит ему наследника. Тсуна злится тихо, во время секса прикрывает глаза и отворачивается, руками сжимая шею так, что ногти вонзаются в кожу острыми иглами и царапают, обжигают. Не чувствуя себя в безопасности, Донна старается пробудить как можно больше Пламени, но то идёт с явной неохотой, заставляет рычать от обиды и огорчения. Картер продолжает её ломать. Она вскоре начинает его травить. Тучная служанка следует за её мужем цепной псиной, грязной лживой сукой, покорно ластящейся к ногам, испачканным грехом, грязью и зловонной дрянью. Жизель может её ударить. Когда бьёт — бьёт наотмашь, так, чтобы щека горела, как поленья в огне. Её поливают помоями перед главой этого дома и отсылают в другую комнату. Пламя хочет вырваться, но вязнет в оковах, золотых-золотых, как янтарный виски на дне её бокала. Савада играется с алкоголем, скалится яростно, пытается понять, когда будет способна на куда большие поступки, чем может сейчас. Игривость под градусом разрастается пьянящим маревом, Тсуну ведёт, буквально тянет на шалости — и она не заставляет ждать. Искрящееся любопытство её пожирает, в нём утопаешь и ни капли не жалеешь о содеянном. Жизель ступает в подвал мягко, задумчиво опирается на покрытые мхом стены и в полумраке находит то, что её так манило к себе. Внутри разгорается пожар. Пламя ревёт и просится наружу уже не просто настойчиво — скалит клыки, жалит, точно ядовитое насекомое, и смещает ленцу с покоем с трона. Во мраке горят два жёлтых глаза. Яркие, как драгоценные камни. В них без лицемерных прикрас видна настороженность, плещется усталость. — Я тебе помогу, — произносит Тсуна хриплым голосом, опускаясь перед решёткой на колени. — Иди ко мне. У неё бешено бьётся сердце и дрожат руки, когда падает наземь замок, разрушенный чужой силой. Маленький мальчик обнимает её крепко, чтобы она никуда не ушла. «Не бросай меня!» — кричит его тело: цепляющиеся за ночную сорочку пальцы, трясущиеся плечи и искривлённые от испуга губы. — Я хочу тебе верить. Пламя ревёт.