«только обещай украсить свою голову венками, когда вырастут цветы над черепами»
сирень душит май сладким запахом и протыкает штыками соцветий небо. сквозь лилово-зеленый куст за окном неба этого не видать. и тошно. приходится закрыть форточку и шторы, чтоб не видеть и не чувствовать. не отвлекаться. доктор накануне сказал, чтоб я чаще принимал лекарство. еще чаще. больше. увеличивать дозы. держаться за жизнь сначала пальцами, потом цепляться ногтями и оттягивать неизбежное. в груди тесно. врач говорит, что-то с сердцем. то ли опухоль какая, то ли еще что – так или иначе болезнь стариков, не моя. впору бы решить, что кто-то проклял и пожелал, чтоб меня скорее не стало на этом свете, но кому такое в голову взбредет? меня все любят. нет, к чертям такие мысли. нечего мистифицировать обыкновенное свойство организма – свойство умирать. я мог бы погибнуть во время любой из военных кампаний от шпаги французского офицера или от картечи, но придется тихо расставаться с жизнью в камерном аду своей спальни с видом на скромный садик. страшно ли умирать, когда за подоконником расползается рай наяву? страшно. у рылеева долго молчим. говорю товарищам сразу, с порога. нечего кормить их пустыми обещаниями и надеждами. хочется умереть, когда «надо», чтоб и победителем, и героем, но приходится чуть раньше. впрочем, может успеем? сейчас май, скоро лето. смотр. ухватимся за идею пестеля и… нет, не ухватимся. с моей кончиной дело не остановится и, как бы мне этого не хотелось, я не главное звено в этой цепи. я только один из. обида больно проходится бритвами по ребрам, скребет и выпиливает дорогу изнутри наружу. приходится заливать ее вином, топить насильно, надеяться, что это ее притупит. притупляет. укрывает под волнами спокойствия насовсем, когда миша хлопает в ладоши. миша приходит последним. он не знает. не хочу, чтобы знал. не хочу знать, что он узнает. пусть обманывает меня и смотрит так, как сейчас: будто все в порядке. у миши всегда все в порядке. разумеется, это все напускное, но в его «все в порядке» всегда хочется верить. и я верю. верю, когда он шляется с бутылкой по комнате и клянется, что если подлить немного шампанского в вино, то ничего не случится. верю, когда он падает на софу, плескает вино на мундир и строит такую трагическую мину, будто завтра же его за это повесят. верю каждому его взгляду. улыбке. жесту. верю, потому что не верить и оторвать взгляд от этого невозможно. господь не вселяет столько веры, сколько один распущенный подпоручик. а распущенный подпоручик снова хлопает в ладоши и не догадывается о том, что его только что не сравнили, – нет-нет – а поставили выше бога. я умираю, и богохульство – самый малый мой грех. - давайте флиртовать? предложение по-бестужевски глупое, но все уже изрядно пьяны и не принимают игру всерьез. кто-то раздает карты. начинается спокойно. меняемся с трубецким, как друзья, с рылеевым, как любовники, но в шутку. он это знает. я тоже. оба смеемся одинаково. пьем еще. и еще. на следующем кругу сталкиваюсь с мишей. вглядываюсь в свои карты в исступленном отчаянии. игра вдруг перестает казаться забавной. хочется рассказать ему, что он дурак и бог, и все это в нем прекрасно. хочется спросить, откуда он такой взялся, но самое глупое, я ведь знаю – из нижегородской губернии. бог из кудрёшек. до стыда нелепо. а бестужев сидит сосредоточенный, будто бы над тактической картой, и непривычно хладнокровно ждет моего хода. выбираю едва ли не глядя. - сирень. сирень, потому что май. потому что навязчивый куст. потому что из-за открытых окон и духоты запах везде. сирень, потому что «я боюсь рассказать, как я тебя люблю». в ответ приходит георгин: «мы с тобой две волны, что в одну никогда не сольются».***
в гортань впивается изнутри. царапает, соскабливает, раздирает до крови. глотать еду больно. давлюсь лекарствами, веду дела из дома и не принимаю гостей. за окном май режет воздух, а я пытаюсь проглядеть небо сквозь сиреневый куст. голубые осколки режут глаза, въедаются под кожу. каждый вечер думаю, что эта ночь последняя. но в мае принято маяться. и маяться мне, судя по всему, еще долго. пальцами касаюсь шеи, щупаю так, будто что-то смыслю во врачевании, но один черт никаких посторонних предметов в горле нет. нет ничего, что может царапать. ничего, что может встать поперек гортани, перекрывать воздух и рвать изнутри. только сиренью пахнет. очень. сиренью пахнет настолько, что сирень эта проклятая снится мне в кошмарах. снится, будто я умер, и из моего тела прорастает сиреневый куст, а потом оказывается, что я еще живой, и растет он на живую из моих костей, рвется сквозь кожу. а миша… миша смотрит и говорит, что все в порядке. что так все и надо. я верю. не сопротивляюсь. позволяю гадкой сирени драть меня на куски. лежу всю ночь не шевелясь. жду смерти. утром евсей срубает сирень, потрошит землю и вытаскивает корни. говорит, что я стал совсем бледен и нездоров. спрашивает: «может, врача?» что может врач? он мне все сказал еще в начале мая. цепляюсь и оттягиваю неизбежное. а остатки сирени лучше сжечь. на следующий день дождь прибивает сиреневый пепел к земле. на небе – сиреневые тучи. от сиреневости мира не тошнит – рвет на куски изнутри. запахиваю шторы и слышу треск тонких прутьев. запястья гнутся с трудом, и сквозь кожу видно, как ветки обвивают кости и стягивают жилы. кровь едва мечется по венам, а те – сиреневые. бог проклинает меня за сирень и за себя. проклинает и смеется своим бестолковым бестужевским смехом, и смех этот разбивается о стены, о зеркала, скребется в окна, заползает внутрь, впитывается в кровь и удобряет-удобряет-удобряет сиреневые ростки. а те растут. растут подло, изнутри стягивают легкие с такой силой, что вздохнешь – и лопнут. раскрошат изнутри ребра, и придется отхаркивать мелкие белые осколки, красную с сиреневым кашу. сирень душит меня сладким запахом и протыкает штыком соцветия горло. напротив сидит миша. давно? когда он вошел? кто его пустил? говорит:«ты плохо выглядишь» говорит: «чем ты болен?» внутри меня цветет сирень. миша улыбается и качает головой. говорит: «от сирени не умирают». говорит: «буду ждать у рылеева. вечером.» говорит: «пофлиртуем?»***
вечером через подоконник переступаю в рай. пью вино с шампанским. смотрю на пепел. сирень под веками пускает ростки. пускает корни в мозг, заседает короной изнутри.стреляю в висок.