Текст в очередной раз дрогнул и строчки расплылись перед глазами. Шон закрыл книгу, отложил её на стол и, устало помассировав переносицу, наклонился к рюкзаку. Противная пульсация в затылке давящей болью растеклась к вискам, перекат таблеток в пузырьке царапнул по мозгу.
Шон поморщился, откинулся на спинку кресла, чуть отъезжая в глубь комнаты. Лекарство горчило даже не смотря на сладкий чай, от гула оборудования в голове будто что-то вращалось. Свет мониторов неясными отражениями плясал на стенах и потолке, тускло блестел в серебристом тиснении на обложке.
Одна из камер подмигнула красным огоньком, сигнализируя о движении в кадре: мужчина, перескакивая по экранам, прошествовал по коридорам административного этажа и скрылся на лестнице.
Стали слышны шаги и дробящийся эхо голос:
– ...вы-хжу... да... скоро буду...
Дверь вздрогнула и рывком приоткрылась, доктор Эдисон пробормотал что-то неразборчивое и убрал телефон в карман.
– Доброго вечера, – поздоровался Шон, дёрнув губами в лёгкой улыбке.
– Да, доброго, – мужчина тяжело вздохнул.
– Жена?
Эдисон скривился, как от зубной боли.
– Со стороны чужая работа всегда кажется проще, – проворчал он и, выложив на стол ключ-карту, поспешил к выходу.
Проводив его взглядом, Шон вновь упал в кресло. Пластиковые сочленения спинки жалобно всхлипнули, рука соскользнула с подлокотника, протащилась пальцами по полу и замерла столкнувшись с крестовиной. Недвижимый, тёплый, воздух лип к коже, запах пыли и пластика забивал глотку.
19:37
Полумрак коридора на семнадцатой камере перечёркивался полосой света из-за приоткрытой двери.
Шон едва слышно хмыкнул, потянулся, прислушиваясь к хрусту в плечах и позвоночнике, и поднялся на ноги: воткнул карточку в предназначенную для неё ячейку в ключнице, запер входную дверь и поднялся в администрацию.
По этажу отчётливо растекались звуки игры на пианино, в мраморном полу рябили рыжеватые блики ночного освещения. Дойдя до кабинета заведующей, Шон постучал и осторожно заглянул внутрь.
– Мариш, ты ещё долго будешь работать?
Не поднимая глаз от разложенных на столе документов, Маришель слегка кивнула в сторону ещё одной кипы бумаг.
Каштановые волосы, обычно собранные заколкой в высокий пучок, растрепались. Лёгкая усталость обострила черты лица.
– И тебе обязательно нужно сделать всё это сегодня?
– Это моя работа. И я не хочу брать её на выходные.
– Какие-то планы? – поинтересовался Шон, пристраиваясь в одном из кресел для посетителей.
Маришель всё же посмотрела на него и сделала музыку тише.
– Чем отдых не планы? – уточнила она, чуть вскинув брови.
Тихонько фыркнув, Шон перетянул с соседнего кресла подушку и, обхватив её руками, положил на неё голову.
– Подумал, что, может быть, ты затеваешь какую-нибудь поездку? Ты ведь уже давненько ничем, кроме бумажек не занимаешься.
– Что поделать. Моя нынешняя должность носит организационный характер в большей степени, чем научный, – Маришель усмехнулась и, подперев голову ладонью, слегка прищурилась. – С другой стороны сейчас в моих руках все ресурсы музея, а значит именно я определяю направления его исследовательской деятельности.
Шон рассмеялся, теснее прижался к подушке и позволил себе прикрыть глаза.
Едва различимые переливы мелодии серебристыми искорками кружили вокруг, где-то под столом, словно кот, тихо урчал системный блок.
– Слушай, братец, будь добр, ответь честно: как давно у тебя начались боли и как долго ты уже на обезболивающих?
Вдоль позвоночника сам собой пробежал холодок.
– Ещё рано, – возразил Шон, выдавив из себя усмешку. – Погода ещё не так сильно скачет.
Маришель нахмурилась и, придвинувшись ближе, опустила подбородок на сцепленные пальцы. В глубине её зрачков зажглись голубоватые отражения от монитора, сделав светло-серые радужки почти чёрными.
– У тебя глаза, как блюдца и это не считая общей апатичности состояния. Хочешь сказать, что просто начал употреблять? Вряд ли отец...
– С неделю уже, – Шон перевёл взгляд на статую какого-то древнего языческого божка за её спиной. – Таблетки начал пить четыре дня назад.
– И какая же причина заставила тебя молчать, а не сказать мне об этом?
– До отпуска всего три дня осталось.
Маришель хмыкнула, откинувшись на спинку кресла, скрестила руки на груди.
– Знаешь, найти человека на замену намного проще, чем, случись что, объяснить почему один из моих сотрудников ходит на службу «под кайфом». Рецепт хотя бы с собой?
– Как обычно. Мне и одного ареста вполне хватило.
С её губ сорвался едва различимый смешок.
– Да-а, я помню. Конечно, ты и без таблеток вполне мог сунуться на дорогу не взглянув на светофор, но для того стечения обстоятельств нужно обладать
особым везением. Хорошо ещё, что не сбили.
Зазвонил телефон. Маришель, взглянув на экран, слегка вскинула брови и ответила:
– Слушаю... Вот как? Ясно. Сейчас отправлю.
Положив телефон на стол, она сцепила пальцы в замок и произнесла, глядя куда-то в сторону:
– Похоже, ты оставил телефон на вахте. Твой сменщик попросил отправить тебя вниз.
Шон вскочил на ноги и проверил карман.
– Похоже ещё утром в куртке оставил... – он поднял подушку и вернул её обратно в кресло. – Ладно, я тогда... пойду, да?
Маришель кивнула.
– Иди. Но только попробуй явиться завтра на работу ― уволю.
– Да, я знаю.
Неловко улыбнувшись, Шон вышел в коридор.
Спустившись вниз, он нашёл телефон ― на экране горело уведомление о трёх пропущенных. Дверь слегка дрогнула, то ли от лёгкого пинка, то ли от удара кулаком. Накинув куртку, Шон поспешил открыть.
Алекс встретил его обвиняющим взглядом из-под бровей.
– Нахера тебе мобильник, если ты его оставляешь где попало?
– Извини. Не думал, что так задержусь.
Парень скривился и, втянув шею в плечи, прошмыгнул в сторожку.
– Наверное, ты просто привык, но я не понимаю, как можно с ней общаться по собственной воле.
– Ты о чём? – уточнил Шон, слегка нахмурившись.
– Меня в дрожь бросает каждый раз как слышу её голос! Ни единой эмоции ― точно с жестянкой болтаешь.
– Я такого не замечал.
– Вот как, – Алекс развалился в кресле и, закинув ноги на стол, потянулся. – Ладно, не важно, – отмахнулся он. – Кроме неё больше никто не застрял здесь с ночёвкой? И как тут вообще?
– Кроме заведующей больше никого нет, в остальном всё как обычно. Только четвёртая камера слегка барахлила ― понаблюдай за ней ночью, возможно ремонтников вызывать придётся.
– Замётано. А с этой хернёй чё не так? – парень кивнул на панель пожарной сигнализации, где среди зелёных огоньков один горел красным.
– А-а, это... У Карсера в кабинете ремонт. Отключили, чтобы на пыль не сработало.
Алекс кивнул и перевёл взгляд на мониторы.
– Ну всё. Вали домой.
Шон усмехнулся и, подхватив сумку, вышел на улицу. Снежные хлопья сыпались с неба, хороня под своей белизной желтоватый бугристый лёд и посыпанные гравием дорожки. Здания университета и лаборатории чуть рябили в отсветах уличных фонарей.
По цепочке чужих следов Шон прошёл мимо центрального фонтана и вышел к остановке ― нужный автобус, вильнув хвостом, скрылся на перекрёстке. Из супермаркета через дорогу доносилась смесь музыки и объявлений об акциях и скидках.
Выдохнув на ладони облачко пара, Шон растёр начавшие неметь пальцы и поднял воротник. Витрины магазинов, слепили, расплываясь перед глазами. Кровь тяжело пульсировала в висках.
Послышались шаги и к остановке, тяжело дыша, вышла женщина, нагруженная пакетами.
– Молодой человек, сколько времени?
Шон достал телефон и, лишь мельком взглянув на дисплей, показал его ей.
– Я без очков не вижу! – возмутилась женщина.
Вздохнув, Шон всмотрелся в экран и цифры неохотно всплыли поверх свечения.
– Десять минут девятого, – ответил он, помассировав веки.
Минут через пять показался трамвай.
Пропустив выходящих, Шон забрался внутрь и пристроился в углу рядом с дверью. Дурманящий запах десятков духов будто бы оседал в лёгких. Воздух жужжал голосами, дрожал от движения транспорта.
Из света выплыла рука со считывающим устройством. Шон приложил к нему карточку, слегка поморщился от писка смс-подтверждения и прислонился лбом к холодному стеклу.
Огни вечернего города кружили вокруг миллионами цветастых светлячков, сливались в линии, пульсировали ослепляя и вновь сплетаясь в узоры рекламных вывесок.
Дом встретил тишиной и полумраком. Ввалившись в квартиру, Шон бросил рюкзак и куртку на пол, тяжело оперся на дверь, смахнул рукавом пот со лба. Кое-как скинул с ног кроссовки.
Боль пульсировала в голове в такт с биением сердца.
Пару раз глубоко вдохнув, Шон, опираясь на стену, добрался до спальни и сел на кровать. На ощупь нашёл на прикроватной тумбочке пузырьки со снотворным и обезболивающим, вытряхнул на ладонь по таблетке и, проглотив их на сухую, забился под одеяло.
***
Воздух, тяжёлый и липкий, захлёстывал лёгкие, вливался в них жидким цементом, вдавливая так, что, казалось, они при каждом вдохе цеплялись за позвоночник. Сердце грохотало о рёбра, гоняя по венам раскалённую кровь. Мышцы до треска сжимались на костях, хруст выкручиваемых суставов гулким эхо растекался в черепе, оплавляя мозг.
Пальцы судорожно сжались на простыне, когти разодрали ткань и впились в ладони. В нос ударил густой железистый запах.
Голод
кислотой выжигал желудок.
Шипел и растекался внутри, скручивая внутренности в тугой пульсирующий ком.
Глаза распахнулись и голова с тихим щелчком в шее повернулась к окну. Ладонь потянулась к ручке, надавила, потянула раму. Ноздри раздулись с присвистом втягивая морозный воздух.
Тело легко скользнуло на подоконник и сорвалось вниз. Ветер ударил в грудь, небрежной рукой взъерошил волосы. Покрытый коркой льда снег хрустнул под ладонями и ступнями, забился под одежду.
Ночной двор звенел пустотой. Свет фонарей растекался по стенам домов, очерчивая чёрные провалы окон.
Ледяное крошево и гравий колко поскрипывали под ногами. Проулки между домами утопали в полумраке, высокие стены карабкались к небу, над головой нависали громоздкие конструкции пожарных лестниц.
Очередной глубокий вдох наполнил лёгкие чем-то сладковато-терпким, по спине пробежала дрожь и вязкая горьковатая слюна наполнила рот. Язык пробежался по зубам, смачивая клыки.
Она была за углом.
Парень.
Стоял опершись на стену, напряжённо ссутулив плечи и часто дыша. Услышав шаги, он обернулся: заинтересованный блеск в глазах тут же сменился разочарованием.
– Вали отсюда, – проворчал он сквозь плотно сжатые зубы.
Голова чуть склонилась набок ― в шее вновь слегка хрустнуло.
– Ты чё не понял? Я сказал пошёл нахер, придурок!
Он развернулся всем корпусом, в руке блеснул нож.
Удар был слишком медленным, оказаться за спиной не составило никакого труда. Зажатое под ладонью горло судорожно дёргалось в попытке вдохнуть, смоченные ядом клыки сомкнулись на шее, вонзаясь в пульсирующую под кожей артерию.
Жар от хлынувшей крови согревающей волной прошёлся по стянутым в клубок внутренностям. Чужое сердцебиение замедлилось, тело обмякло и безвольно повалилось на землю.
Когти с лёгкостью бритвы вспороли кофту и футболку, грудная клетка хрустнула под ладонью. Следуя за линией разреза, расступилась кожа, обнажая кости в розоватых ошмётках мышц. Едва заметно вздымались и опадали лёгкие, мерно подрагивало запертое вместе с ними в клетке рёбер сердце.
Мясо упруго пружинило на зубах, сочась горячей липкой кровью, и с каждым куском конвульсивный спазм, заменивший собственные органы, расправлялся.
Загнанно дыша, Шон тяжело сглотнул и открыл глаза.
Глаза парня оказались сразу напротив: широко распахнутые, потонувшие в черноте расширившихся зрачков, они безучастно смотрели вверх и снежная пыль беззвучно оседала, растворяясь в них.
Руки всё ещё были погружены в кровавое месиво.
Шарахнувшись в сторону, Шон подскочил на ноги, врезался плечом в стену. Сгустки крови стекали с пальцев и эхо их приземления разносилось по подворотне перезвоном весенней капели.
Оглушительный визг взрезал тишину ночи острием ножа.
Вжав голову в плечи, Шон лишь мельком углядел мелькнувший за углом подол платья. В нескольких квартирах зажёгся свет, за другим поворотом послышался нескладный топот.
Ноги сами подбросили к пожарной лестнице и Шон, перевалившись через перила, припустил наверх. Спотыкаясь и перескакивая через ступеньки, он поднялся на крышу, чувствуя, как сердце трепещет где-то поперёк глотки, мешая вдохнуть.
Город спутанной гирляндой стелился внизу, улицы тонули в океане света, сливаясь в единый поток. Встряхнув головой, Шон впился ногтями в виски, зажмурился и вновь осмотрелся.
Взгляд, наконец, зацепился за знакомую вывеску кинотеатра через дорогу. Вдохнув до ломоты в лёгких, Шон обернулся и увидел очертания родной многоэтажки через пару улиц.
Лёгкий порыв ветра донёс до слуха вой сирен.
***
Сорвано выдохнув, Шон остановился на краю крыши, осматривая двор. Пустой. И тихий до звона в ушах. Только вентиляционные системы монотонно гудели на грани слышимого, да надрывалась лаем чья-то собака.
Неприступно гладкая свеча дома матово сияла в свете фонарей, лишь с одного угла топорщась рёбрами общих балконов. С разбегу перемахнув на один из них, Шон, стараясь ступать беззвучно, вышел в подъезд, спустился на пятый этаж и замер напротив своей квартиры.
Ключи, предположительно, должны были остаться на тумбочке. По крайней мере, с собой их не было точно.
Шон на пробу дёрнул за ручку и дверь, тихо скрипнув, приоткрылась, обнажая мрак прихожей. Вымученно вздохнув, он перешагнул порог и, закрывшись на внутренний замок, ещё раз дёрнул ручку, убеждаясь, что в этот раз не забыл запереться.
Воздух был холодным, при каждом выдохе с губ срывался пар.
С трудом переставляя дрожащие ноги, Шон потащился в ванную. На ходу содрав прилипшую к телу рубашку и выпутавшись из брюк, он закинул их в стиральную машинку и встал под душ. Горячие струи дробными ударами прошлись по плечам и, облизав кожу, розоватыми потоками завихрились у слива.
Внутри всё похолодело и, только когда лёгкие заныли, Шон всё же заставил себя вдохнуть. Сердце пару раз загнанно ударилось о рёбра и будто бы куда-то провалилось. К горлу подкатил комок тошноты.
Едва не выбив дверь душевой, Шон бросился к унитазу и закашлялся, склонившись над ним. Перехватившая горло судорога не давала дышать, сытое тепло, свернувшееся в желудке, волнами расходилось по телу, мягко поглаживая изнутри.
Шон согнулся пополам от нового приступа кашля. Обхватив себя поперёк живота, раздирая кожу ногтями, он, стиснув зубы, вжался лбом в пол. Пальцы с противным чавканьем вонзились в плоть и боль залила глаза тьмой.
