На кухне

      Жёлтоватый электрический свет единственной из трёх работающей лампочки как следует освещал небольшую кухню примерно на треть, оставляя большую часть помещения в некоем таинственном полу-мраке. Брагинский стыдливо извинился за это сразу, как только они сюда зашли, объясняя, что запасные лампочки у него есть, а вот времени...       А вот времени, как это всегда и бывает, практически нет. К тому же, к нему редко когда — считай, никогда — заходят гости. Посему этот недостаток несильно теребил его совесть... Вплоть до нынешнего момента. Сейчас же Иван готов был сиюминутно всё бросить и полезть наконец-то менять эти несчастные, перегоревшие ещё давным-давно лампы, но Алиса, к его удивлению, лишь отмахнулась, прося не дурить и успокоиться. Не такая уж она и строго-важная особа, да и "свалилась" на него слишком нежданно-негаданно...       Отношения между ними всегда были так себе, но разве же мисс Кёркланд всерьёз настолько бездушна, что не может понять его усталости? Плевать, что в другой обстановке они бы не без ликующей радости поубивали друг друга к чертям. Сейчас, в этот поздний вечер, когда стрелка часов всё ближе и ближе подходила к двенадцати, когда разум уже неспеша, плавно окутывала лёгкая дымка сонливости, никому из них не нужно кровопролитие. Лишь простое, человеческое понимание. Можно даже и без глупого сочувствия — это ведь не до противного "ванильный", сентиментальный роман, где двое в конце, непременно, вместе. Главное, чтобы молчаливое и немногое тёплое, потому что, по секрету, душа уже покрылась тонкой коркой льда и неумолимо замерзала под ней... Главное, без каких-либо последующих далее обязательств. Они просто не в состоянии их на себя взять. Ни сейчас, ни, тем более, завтра...       Пахнущий каким-то банальным ягодным ароматизатором пакетизированный чай (хозяин дома охотно предложил бы своей гостье более любимый им самим заварной, если бы только маленький стеклянный чайник с изображёнными на нём цветущими подсолнухами не был пуст по той же причине, что и до сих несменены «осветительные-не-зелёные-груши»), к великому изумлению, почему-то не вызывал ни отвращения, ни желания выплеснуть его в лицо тому, кто посмел предложить ей сию гадость — и плевать, что напиток до сих пор достаточно горячий. Лишь заботливо согревал изнутри, даря чувство тихого умиротворения, которого порой всем так не хватает... Алиса полу-затуманенным взглядом обвела слегка обветшалые, прескучные светло-бежевые стены, несильно потрёпанную гарнитуру, зацепилась глазами за — как предсказуемо! — яркое "созвездие" красочных сувениров-магнитов на холодильнике (когда она после вспоминала об этом уже у себя, то лучше других в её памяти непонятно почему воссоздался небольшой фрагмент карты и пальмы — деревянный магнит, когда-то привезённый им на память из Сочи*), и неожиданно для самой себя обнаружила, что всё не так уж и плохо, как ей некогда казалось. Наоборот, очень даже неплохо...       Что же это с ней? Поддалась чарам царящей здесь атмосферы канувших в реку прошлого-небытия советских времён, когда «небо было выше, трава — зеленее, а они все — якобы добрее»? С ничего купилась на откровенно дешманский уют? Мисс Кёркланд было прекрасно известно, что у Брагинского имеется «нормальная квартира», а точнее — целый двухэтажный дом, в котором он обыкновенно и принимал гостей. Но сейчас что-то пошло не так, и она очутилась не в уже знакомой, в меру роскошной обстановке, а здесь, в этой полуразваленной, сроду не видевшей ремонта хрущёвке (чему, к слову, впоследствии, оказалась даже рада). На кой чёрт ему вообще сдалось это нищие страшилище? Иван отчётливо видел этот вопрос на её аккуратном, правильном и слегка кукольном лице, а потому немного смущённо пояснил, что ему хочется быть поближе к простым людям. Что эта квартира — некая отдушина, его «секретное место», где он чувствует себя не так одиноко из-за плохой шумоизоляции. «Секретное место», где можно расслабиться, побыть самим собой и отдохнуть от суетного внешнего мира, который, согласитесь сами, грязен, временами кровав и бессмыслен.**       «Странный он, — на неуловимую секунду подумалось Алисе, — только что сказал, что здесь шумно, а теперь рассказывает про какой-то там отдых...» Подумалось это как-то невольно и несерьёзно — бесцельно, говоря иначе. (И то только потому, что в её мировоззрении подобный отдых от всего и всех предполагал за собою, непременно, тишину родного, напоминающего маленький старинный особняк, дома. Тишину, нарушаемую разве что лишь негромкой классической музыкой, стуком старых напольных часов да еле слышным позвякиванием вязальных спиц при случайном их ударе друг о друга). Можно было бы и как-нибудь пошутить, и по привычке съязвить, но не хотелось. Да и, по правде, даже размышлять о чём-то таком ядовитом не хотелось, потому что...       Она, в самом деле, как никогда прежде понимала его в этот неспешно перетекающий в ночь летний вечер. Кроме того, мисс Кёркланд не мало удивляла эта внезапная, пусть и не полная, но всё же откровенность. Это было так неожиданно и трогательно, что Алиса, не замечая за собой, вдруг притихла, ощущая, как глубоко внутри творится нечто ранее ей неизвестное. Что-то странное, необычное, необъяснимое. Она, как всерьёз заколдованная, всем существом внимала его ровному, спокойному голосу, пропуская каждое слово, казалось, через само сердце и силясь всё запомнить... Не для того, чтобы после использовать это ради личной выгоды, нет: одна только мысль об этом теперь выглядела неуместно, глупо и дико. Просто...       Когда ещё они смогут вот так просто сидеть друг напротив друга без причины, без колкостей, без свидетелей, без корыстных помыслов и не менее подлых наставлений от руководства? Не нужно прилагать усилия, чтобы понять: явно нескоро. Возможно даже, что более никогда. Это естественно и обычно нисколько её не задевает. Сейчас же от осознания повеяло ненавязчивой грустью, которая, к слову, тотчас же утопилась в чае, растворяясь в нём, как кубик сахара, ибо грустить ей, по сути, было не о чем. Между ними никогда не было чего-то нормального, а значит, ничего и не потеряно. Ну а это — лишь исключение из правил, которое быстро пройдёт. И всё вернётся на круги своя. Да, грустить ей не о чем...       Чисто русские — случается ли в других уголках земли нечто похожее? — разговоры на кухне обо всём на свете. Раньше Алиса знала о них лишь понаслышке да некоторым фильмам, которые смотрела не часто. Теперь же это происходило наяву.       Теперь же она могла с уверенностью заявить, что в этом, взаправду, скрывается что-то удивительное. Можно даже сказать, волшебное. Таинственно-магическое. В чём секрет? Неужели в позднем времени суток, имеющим свойство делать людей более искренними? Или в столь плохом освещении? Или в самой комнате? (Почему тогда именно кухня?) Может, что-то добавлено в чай? Нет. Всё это — не то. Здесь явно нечто иное. Понятное разве что одному лишь Брагинскому. А может, недоступное и ему. Никто точно не знает...       За окном шумел ветер и страдающий от бессонницы город. За стенкой ругались соседи. Из крана, громко ударяясь о раковину, капала вода. Суетный мир, от которого так хотелось спрятаться им обоим, казалось, таким образом желал напомнить о себе. Однако его всё равно никто не замечал: вселенная уменьшилась до размеров этой небольшой кухни, ставшей наиуютнейшим местом из всех когда-либо существовавших и ныне существующих. На душе было как никогда болезненно легко. — Прости, что привёл тебя сюда. — Зачем-то вдруг ещё раз некстати извинился Иван. — До того дома слишком далеко, а тут, как ты заметила, совсем рядом...       «Странный он», — мисс Кёркланд поставила опустошённую, но всё ещё хранящую тепло чашку на укрытый ромашковой скатертью деревянный стол, впервые за всё это время поднимая на своего псевдо-коллегу глаза, на дне которых сейчас так незащищённо плескалась её раскрывшаяся нараспашку душа. Странный, потому что сколько ещё можно извиняться? Да и за что ему вообще нужно просить прощения? Вроде бы взрослый человек, а чего-то стыдился, совсем как мальчишка. — Не стоит. — Коротко произнесла она, и неожиданно для себя добавила: — Мы оба сильно устали после собрания, поэтому я благодарна тебе за то, что ты вообще разрешил мне переночевать у тебя, а не прогнал к чёрту разбираться со своей проблемой самой...       (Найти отель или гостиницу на одну ночь достаточно несложно. Просто в этот раз всё пошло не по привычному ей сценарию, из-за чего номер оказался незабронированным перед началом той деловой встречи. А после неё мотаться по городу в поисках было чем-то немыслимым: только не в том состоянии, в котором Алиса была... К слову, теперь она чувствовала себя гораздо лучше: подремала немного по дороге, потом ещё здесь...       Наверное, поэтому, несмотря на переменчивые наплывы сонливости, спать, на деле, уже особо и не хотелось. Наверное, поэтому они сейчас и сидели здесь вместо того, чтобы лечь. Но, постойте: Брагинский ведь, кажется, не спал... Неужели ему совсем не хочется? Ей стало как-то совестно: пока она дремала на заднем сиденье, он сидел за рулём. Пока она дремала в кресле, он стоял за плитой и готовил им ужин... Кто бы знал, что Иван окажется настолько заботливым? Если она расскажет другим, то значительное большинство не поверит).       Мисс Кёркланд, взаправду, не думала, что скажет нечто подобное вслух. Что сама внезапно так просто разговориться. Ей почему-то стало неловко за эту случайно вырвавшуюся фразу, однако хозяин дома лишь благодарно улыбнулся, развевая все лишние тревоги. — Ерунда. — Отмахнулся он, чуть пожав широкими плечами. — Не чужие всё-таки... — последнее было произнесено практически шёпотом, но всё равно достаточно слышно.       Его лицо вдруг исказилось так, будто слова резко приобрели горький привкус. Брагинский опустил глаза, не задерживая взгляда на чём-то конкретном, а смотря куда-то сквозь действительность. Вот так одним коротким предложением можно убить всю атмосферу и редкую безмятежность...       Алиса не нашлась с ответом, отчасти пристыженно (это прозвучало, как некий своеобразный укор), отчасти раздражённо (а чего ей, собственно, стыдиться и в чём её вина?) отворачиваясь и вновь бесцельно осматриваясь по сторонам. В гудении холодильника стало казаться что-то тревожно-тоскливое. Соседи разошлись во всю: кто-то из них, судя по доносящимся звукам, в горячке ссоры нечаянно что-то задел, и это что-то, само собой, упало и разбилось, из-за чего следом с новой силой разразилась отборная брань. Наконец закричал кто-то третий, разогнавший обоих. Через пару минут всё окончательно стихло. Осталось только монотонное гудение холодильника, гул проезжающих вдалеке машин да капающая вода. Чайный аромат окончательно выветрился и теперь вместо него слышался какой-то другой. Сильно похожий на тот, что царил и в её уединённом доме, там, в родном, заеденном глупыми стереотипами Лондоне. Что же это? Ах да, точно... То был запах печали, въевшийся в подкорку стен. Его сложно с чем-то спутать.       Они — хозяин дома и его нежданная гостья — в самом деле, были очень даже похожи. Настолько похожи, что сейчас ей казалось странным то, что она не замечала этого раньше. А может, всё же замечала, но не хотела этого признавать? Подобное явление вполне имело место быть, особенно если знать историю их противоречивых взаимоотношений. Чего с ними только не было за всё время знакомства: если кто-то вдруг и решится составить полноценный список, то для этого ему потребуется длиннющий свиток. Хотя можно схитрить и уложиться в одну единственную строчку: сплошное отсутствие понимания и тьма вызванных этим горестей. Да, не чужие... — А помнишь... — Тишина, к удивлению, стала нагнетать, и потому мисс Кёркланд невольно начала говорить, снова устремляя на него взгляд своих зелёных, сверкающих чем-то неопределённым глаз.       «Не надо», — со слабой мольбой перебил Иван, смотря на неё с тем невесомо-мягким укором, с которым опытные матери обычно смотрят на своих несильно нашаливших детей. Алиса и сама понимала, что не надо. В прошлом было слишком много "соли" и ошибок. Нежеланных. Дурацких. Тех, которые бы лучше и не вспоминать никогда...       Непонимание, в самом деле, крайне опасное и страшное явление. Сколько кровавых войн из-за него было начато? Сколько людей уже погибло и сколько погибнет ещё просто потому, что всем так сложно найти грёбаный компромисс? А главное... Сколько чувств и сердец было похоронено заживо просто потому, что их не сумели вовремя услышать, вовремя понять?.. — Не надо, — отчего-то вполголоса повторил он. — Я знаю, момент располагает: слышала, небось, что у нас кухня вместо кабинета психолога. — Брагинский добродушно усмехнулся, но слишком быстро утратил всю мимолётную, болезненную весёлость. — Но всё же, не тереби старые раны: они ведь так никогда не заживут. Да и... Важно ли всё это сейчас? Обстоятельства, даты, люди... Сама же сказала, что мы оба устали. Так зачем?..       «Не зачем», — тут же подумалось ей. Всё перечисленное — лишь мелочные глупости, в своё время заставившие их натворить глупости побольше. Вся эта политика, вся эта гонка за каким-то призрачным успехом — двуличный маскарад, где правят какие-то гадкие интрижки. Мелочи, глупости... Она сама себе в ту секунду вдруг показалась какой-то маленькой и глупой. Она. Сама себе. С её-то самомнением и деловитостью. Маленькой и глупой. Ох, Алиса, ну что с тобой, в самом-то деле, творится? Чудеса, да и только. Всему виной тот отвратный чай... — Ты прав. И чего только на меня нашло? — как можно безучастнее произнесла она. «Всё хорошо, я понимаю», — ответили его глаза. Теперь ей стало неловко из-за того, что даже в этой ситуации она только что попыталась нацепить привычную всем маску...       «Странная квартира, — подумалось ей. — И разговор странный. И всё вокруг...» По правде говоря, во всей этой "идиллии" чем-то странным — точнее, неестественным и чужеродным — была только сама мисс Кёркланд. Она ощущала это до сих пор, даже спустя столько проведённого здесь времени. От того и вся эта сковывающая неловкость. Однако, между тем, здесь было слишком легко, совсем как дома. А ещё здесь на поверхность всплывало всё то, что до этого так старательно скрывалось на глубине, в тёмных углах. Да, странная квартира. И всё происходящее странно, неизведано. Слишком ново для них обоих. — Как давно ты живёшь тут? — какой-то глупый, ненужный вопрос. Говорить. Просто говорить. Потому что тишина всё ещё давит. Иван чуть нахмурился, будто припоминая. А на деле он просто думал, как бы ему ловчее ответить. С памятью, к сожалению и счастью, проблем у него пока не имелось. — Не так уж и долго, как тебе могло показаться. — Наконец ответил он и тут же от себя прибавил: — Можешь считать, что я свихнулся, а здесь всё-таки лучше, чем там. Дышать намного легче...       (Там — светскость, манеры, вынужденная дипломатия. Прислуга, что тенями еле слышно перемещается туда-сюда; прислуга, нанятая лишь потому, что в одиночку справиться с такими апартаментами нереально; прислуга, обращающаяся к нему чересчур официально даже спустя годы работы и одним только этим навевающая на него гложущее чувство безысходности. Там — «искусственость», и даже цветы в клумбах будто не живые, а пластмассовые. Там — режущий глаза своей «мёртвостью» блеск начищенных до блеска хрустальных фужеров и прочей недешёвой посуды...) — Если ты и свихнулся, то я следом, хоть это и не заразно. — Алиса и не подозревала, что в ней ещё осталось так много честности. У неё столько безупречно выученных ролей и красиво-прекрасных, безукоризненных масок, что даже сама их обладательница уже с трудом вспоминала истинное лицо. И вот после всего этого она выдала такое чистосердечное заявление... Да, видимо, свихнулась. Но, чёрт, какая разница? На рассвете всё исчезнет, как сон. А они не без тяжёлой радости сделают вид, что ничего и не было. Как и положено...       (Здесь — открытость, неотёсанность, простые человеческие отношения без прикрас и излишне хитрых выдумок и махинаций: понравился — заходи, будем зваться приятелями, нет — катись отсюда на все четыре и забудь ко мне дорогу. Здесь — самообслуживание везде и во всём да царствование взаимовыручки: те самые походы к соседям за солью, мукой, рюмкой... Здесь — крики «Эй, ты!», да различные прозвища: «Мутный вчера опять начудил. Выделиться он хотел, понимаешь ли... А Кабан ему во всём поддакивает. Спелись, паразиты!..» Здесь — откровенный балаган, зато живой, без притворства. Здесь — есть-то всего пара бокалов: один практически нетронутый, всегда чистый, потому что «нелюбимый», а другой, напротив, извечно тёмный от чайного осадка...       Здесь — каким-то чудом уцелевшая былая «незамкнутость», старые и теперь неумолимо быстро стирающиеся из характера людей общинные привычки. Такое, справедливости ради, в наше время крайне редко где можно найти. Ему как-то удалось. И только чуть позже мисс Кёркланд хлопнет себя по лбу от того, насколько же она была слепа в тот вечер, ведь Брагинский не нашёл, а создал).       Ответное признание произвело на него неизгладимо-сильное впечатление. Иван даже чуть приоткрыл от изумления рот, позже складывая потрескавшиеся губы в улыбку: самую светлую из всех, что Алиса когда-либо видела на его лице. «Спасибо», — прочиталось в глубоких глазах цвета молодой горной лаванды, и мисс Кёркланд отзеркалила его улыбку, совсем как луна отражает солнечный свет.       Таким вот манером они проговорили-промолчали всю ночь. Брагинский охотно рассказывал ей о соседях и некоторых смешных случаях, некогда в стенах этого дома произошедших. Алиса, в свою очередь, слушала его внимательно и прилежно, как если бы она была ученицей, а это — каким-нибудь уроком, в нужный момент задавала вопросы, добавляла свои комментарии, время от времени увлекаясь и начиная рассказывать что-то в ответ: про соседскую наимилейшую собаку, которую постоянно чем-нибудь угощает; про то, как спросонья однажды случайно перепутала диски и вместо Бетховена на весь дом "заорал" хеви-метал... Не разговор, а какая-то сущая обыденная ерунда. Зато без фальши, зато больше не холодно. Где-то в районе трёх, выйдя из-за стола совсем уж приятелями, они совершили небольшое путешествие до кухонного пластикового окна: вышли бы на балкон, не будь он одним для всех.       Там стояли уже молча, со звенящей в голове пустотой думая каждый о своём — по правде, ни о чём — как это всегда и бывает после долгой, сопровождаемой искренне-неподдельным смехом, болтовни. Нашлась наполовину пустая пачка сигарет. «Не знал, что манерные леди тоже курят», — сказал в полушутку Иван, искоса поглядывая на неё. «Отстань», — лениво и беззлобно в ответ бросила мисс Кёркланд, затягиваясь. «Не дамские ведь» — «Не велика разница» — «Как скажете, непризнанная королева табака».       Она укоризненно и недовольно нахмурилась, и уже хотела было глазами метнуть в него испепеляющую молнию, но... Случайно натолкнулась на его добродушно посмеивающийся взгляд, и тотчас растеряла весь «праведный гнев». Оказалось, что на него, на деле, довольно трудно злиться. Особенно, когда он смотрит вот так...       Наивная романтика догорающей в огне сигарет ночи. Свежий воздух ударил в голову, только-то и всего. Да, это далеко не банально-сентиментальный рассказ, но почему тогда всё так похоже? Они смотрели друг на друга намного дольше обычного, но это почему-то не напрягало... Прежнее чувство неловкости вернулось лишь когда непонятно где раздался какой-то неясный звук, возвращая их обоих к реальности, заставляя отвести глаза в разные стороны. Глупости. Почему они сейчас вели себя, как невинно-неопытные дети, если давно не являлись ими? Странно...       Им ведь только что было так радостно и беззаботно. Почему же сейчас в поток мыслей проникала несусветная чушь, заставляющая глупо краснеть? Ничего плохого ведь не произошло...       Они просто говорили. Просто были рядом. Что не так? Ах да, точно... Неопределённость, всплывшая на поверхность, стоило только наступить тишине. Они просто говорили. Просто были рядом. Должно ли за этим последовать нечто большее? Алиса уже и не помнила, какого это... Вот так с ничего сближаться с кем-то всего за несколько часов. Заходя в квартиру, сидя за столом, она была твёрдо уверена, что это никак не повлияет на их дальнейшие отношения. Что с восходом солнца это растворится вместе с ночной темнотой, и они просто забудут. Сейчас же стало понятно, что это не так-то и легко, как казалось... — Можно ли мне запомнить тебя такой? — вдруг спросил он, выпуская серо-призрачное кольцо дыма и туша сигарету об стоявшую на подоконнике серебристую пепельницу.       Мисс Кёркланд непонимающе взглянула на него. «Что ты имеешь ввиду?» — читалось на её расстерянном лице. Брагинский как-то неоднозначно усмехнулся, отчего прежняя расслабленная улыбка приобрела оттенок болезненности. Дурной знак. Наверное... — Ты слишком хорошая сейчас. — Как-то уж чересчур свободно, будто не признаваясь, а всего лишь констатируя общеизвестную истину, полу-грустно, полу-радостно, пояснил он, поворачиваясь к ней. — И мне бы очень хотелось и впредь знать тебя именно такой... — короткая пауза, очередная усмешка. Над самим собой. — Замечтался, верно? Лучше забудь... — снова тот же горький привкус. Зря только затушил сигарету — смог бы его перебить. А впрочем, какая разница? И то, и другое — отрава. Одна — для тела, другая — для души. Да, всего лишь отрава... Этакие вредные конфеты для взрослых.       Алиса совершенно не ожидала подобного. Потому расстерялась, позволяя румянцу нескрываемо вспыхнуть на бледном лице... Ненадолго — не школьница всё же, за столько лет успела научиться держать себя в руках. Беглый взгляд на окрестности — расположенную напротив подъезда старую детскую площадку, растущую возле окна берёзу, припаркованные автомобили — точно поиск у них поддержки. Внутри будто поселилась неугомонная кошка, тут же начавшаяся громко мяукать и яростно царапаться. Кажется, она чего-то просила. Ещё немного смелости, искренности... — Зависит от того, нужны ли тебе ложные надежды. — Она ещё несколько секунд покрутила сигарету в тонких пальцах, а после затушила её, как это ранее сделал он. Противная "кошка", видимо, даже и не думала успокаиваться, царапая ещё сильнее. Тогда мисс Кёркланд прибавила: — И от того, что будет с нами дальше...       Заходя в квартиру, сидя за столом, она была твёрдо уверена, что от этого ничего не измениться. Сейчас же Алиса в полной мере ощутила, насколько сильно поспешила тогда с выводом. Тот, о ком она не желала даже слышать, превратился в приятеля, от которого не хочется уезжать. — Твой рейс, — отозвался Иван. — Дальше будет лишь твой рейс и косые взгляды. — Её недоумённое выражение лица вновь его рассмешило. Пришлось объясниться: — Ты явишься невыспавшейся после ночёвки у меня. Не так поймут, насочиняют слухов...       Воображаемую кошку стремительно затопило такой же нематериальной волной негодования. Однако мисс Кёркланд не была бы собой, если бы не совладала и с ней: — А я скажу, что у тебя не кровать, а чёрт знает что, на котором нереально спать. Они же знают, что здесь всё не для людей. — Полу-шутливо, полу-серьёзно заявила она, получая в ответ мрачный взгляд и резко загоревшуюся в нём угрозу. Но страха не было, да и самой угрозы, как таковой, тоже: Брагинский слишком отходчивый. Либо просто уставший так бурно реагировать на каждое нелестное слово... — Тьфу, блин, сглазил-таки! — с несерьёзной досадой сказал он, слегка посмеиваясь. — Тебе явно нельзя говорить, что ты хорошая — тотчас исправишься, доказывая обратное. Как это там назвал Хонда?.. — Он говорил не обо мне, а об Артуре... Который проклянёт нас обоих, если узнает об этом. — Теперь к Алисе незаметно вернулся её привычный, будничный тон: слова начали несильно, но ощутимо холодить. — Впрочем, это не важно: я не обязана перед ним отчитываться, так что всё в полном порядке. — Хорошо, если так. — Брагинский не хотел, но всё-таки зевнул, прикрывая рот ладонью. Они оба вновь отвернулись к улице, внезапно ощутив наплыв усталости, которая, на удивление, нисколько не тревожила ранее.       Восходящие лучи солнца уже робко принимались за свою работу: раскрашивание стен и всего вокруг в ярко-солнечно-жёлтый цвет. Пора расходится. Нужно привести себя в порядок, проверить сумку, позавтракать и, может быть, всё-таки немного поспать перед отъездом. Да, пора собираться... — Спасибо за всё, — не сговариваясь, произнесли одновременно. И так же в одно время: — Не за что. — Глупая стеснённость, затем сдержанный, но искренний смех.       В конечном счёте, он проводил её до аэропорта, наплевав на окружающих и слухи.