Ответь мне

Щелчок замка на входной двери звенит, отскакивая от потолка в темной и слишком тихой квартирке в полузаброшенном районе. Акира сбрасывает плащ на кресло и ерошит мокрые от дождя волосы. — Я вернулся, — произносит он тихо, скорее по привычке, уверенный в том, что его не слышно из другой комнаты. Проходит в маленький закуток, являющий собой кухню, и сваливает на стол пару пакетов со скромным провиантом. Хотелось бы нормальной еды, но он уже и не помнит, пробовал ли вообще ее когда-то. Холодно, чертовски холодно, а ведь только лишь осень. Акира трет ладони друг о друга, пытаясь согреть озябшие пальцы, а потом набирает в небольшую кастрюльку воду и ставит её на огонь. Бросает взгляд на прикрытую дверь в спальню. Ни звука. — Прости, сегодня я задержался, — говорит он и чуть улыбается, толкая дверь. Та стонет скрипучими петлями, и этот одинокий звук тут же тонет в сырой тишине. За окнами начинает темнеть и в спальне правит густой мрак, расползающийся по углам пыльным туманом, лишь тусклая настольная лампа на тумбочке у кровати отгоняет тьму, крадущуюся к простыням. Шики сидит на кровати, прислоненный спиной к стене, уставившись в небольшую щель между серых плотных занавесок, в которую пробивается свет далеких уличных фонарей. В той же самой позе, в которой Акира его оставил. Акира смотрит в его бледное лицо, желая поймать движение ресниц, но так и не дождавшись, отворачивается. Рваные капли колотят по стеклу, по дребезжащему отливу, где-то вдалеке в раскатах грома содрогаются серые полумертвые здания. Акира подходит к окну и выглядывает на улицу. Внимательно осматривает окрестности и все же отодвигает немного занавеску. Не то чтобы этого было достаточно, чтобы рассмотреть заброшенный парк, который из их окон виден совсем плохо, тем более в такую паршивую погоду, но это лучше, чем щель, бросающая на пол скупой желтоватый луч фонаря. Холодно, с окна сквозит, и Акира ёжится. Зимой придется спать под одним одеялом, как бы он не стремился этого избежать. Или перебраться в место получше. Опять. — Пришлось сделать два лишних круга, чтобы убедиться, что нет хвоста, — бормочет Акира, разминая уставшую шею. — Потом в лавку заскочил за едой. Да еще этот дождь проклятый, прямо как… Он застывает, прикусив язык. Его вдруг бросает в жар, и живот будто сводит спазмом. Зубы сжимаются почти до хруста. Как в Тошиме. В городе, проклятом всеми богами, в городе, которому не место на земле — в аду. В городе, который забрал у них все. В городе, куда так отчаянно хочется вернуться. Можно ли было о нем забыть, глядя каждый день в эти неживые алые глаза? Акира оборачивается, пожирая взглядом безразличное лицо Шики. Тот лишь устало моргает, вперившись невидящими глазами в окно. Даже не в него, а в полоску света на полу. Ресницы мажут по иссохшей коже, отбрасывая длинные тени на слишком острые скулы, и Акиру начинает трясти. От боли, от бессильной ярости, от желания разорвать свою грудь и вытянуть оттуда сердце. Зачем ему эта безжизненная кукла? Не милосердней было бы прирезать Шики его собственным нихонто? Акира сжимает кулаки, впиваясь ногтями в ладони. Чтобы забыть, как два года наблюдал за тем, как гаснет огонь в глазах беспощадного Иль Рэ. Чтобы забыть, как тот смотрел на него, когда подчинил себе его тело. Чтобы забыть, что это никогда больше не повторится, что глупая надежда Акиры — обман, которым он тешит себя изо дня в день. Нет уж, милосердия он не дождется! Акира милосердия от него не ждал, и Шики его не получит! — Посмотри мне в глаза! — рычит он, подскакивая к кровати и хватая Шики за ворот рубашки. — Ну! Молчание ползет по его предплечьям, вспарывая вены, вгрызаясь в кожу. Боже, как он боялся и желал этого взгляда когда-то! Он никогда не сможет забыть его — у Акиры ожоги от него на сердце. Что угодно, он вытерпел бы что угодно, лишь бы бояться этого взгляда снова. — Ты обещал мне! — продолжает выплевывать он весь свой забродивший зловонный яд, сочащийся даже через поры, отравляющий воздух вокруг них. — Ты сказал, я принадлежу тебе! А выходит, это ничего не значило?! Акира встряхивает безвольное тело, и голова Шики качается, ударяясь затылком о стену с глухим звуком, словно пустая коробка. Будто кукла в руках. Акира отталкивает его, и Шики падает на кровать. — Что же ты молчишь?! — Акира забирается сверху, опираясь руками по обе стороны от его головы. — Покажи мне, где мое место! Кто тут хозяин! Дыхание рвет глотку, и Акиру колотит как будто в лихорадке. Хочется ударить Шики, бить его до тех пор, пока он не почувствует ту боль, что грызет ребра Акиры изнутри и лижет его кости шершавым языком. Хочется разорвать его тело зубами. Хочется, чтобы Шики сделал с ним то же самое. Акира впивается в его бесцветные губы, терзая, проникая в рот языком, лаская, не получая в ответ ничего, кроме тихого едва теплящегося дыхания. Вгрызается в нижнюю губу зубами, прокусывая почти насквозь, слизывая металлический привкус, мешая теплую кровь со своим отчаянием. Внутри булькает и клокочет, шипит, сдавливая трахею собственным задушенным воем. Поцелуи, больше похожие на то, как дикий зверь пытается обглодать свою добычу, выматывают, и Акира отстраняется, глядя в такое чужое лицо. Прокушенная губа опухает, и алая струйка неторопливо сползает по подбородку. Шики лишь медленно моргает. За такую дерзость прежний он выбил бы из Акиры все дерьмо. Наградил бы его ослепляющей болью, огненной пыткой вперемежку с мучительным удовольствием. Но сейчас он просто моргает. И ничего. Темная пелена отчаяния застилает глаза, сжигая внутреннюю поверхность век. Акира остервенело дергает рубашку на едва вздымающейся груди, пуговицы летят в разные стороны. Тело, на которое не позволено было даже смотреть, теперь полностью в его власти — делай, что хочешь. Он бросается на него, словно бешеный пес. Кусает шею, ключицу, плечо, рвет ногтями грудь, сдирая кожу со старых шрамов, до хруста сжимает ребра. Бросается вновь и вновь, погружаясь в мутную агонию. Кровать под ними надсадно скрипит. Металлические кресты, болтающиеся на его шее, глухо звенят, ударяясь друг о друга с каждым его резким движением. Лампа падает с тумбочки на пол, мигает дважды, почти закатившись под кровать, и светит оттуда, не желая оставлять двоих в темноте, что скроет их страдания. Акире даже мерещится, что пол начинает тлеть, будто там под кроватью разверзается его личный ад. Нет, его личный ад здесь — прямо под его ладонями. Он дергает молнию на брюках Шики, практически вырывая её с корнем, и ожесточенно стаскивает с него штаны, сдирая их с тонких ног, царапая бедра, оставляя синяки. Он бросает взгляд на бледное тело лишь мельком, не давая себе и секунды задуматься над тем, что он собирается сделать. Это словно насиловать труп, но Акире плевать. Он должен растоптать его, должен уничтожить Шики, сжечь дотла. Может тогда тот воскреснет из пепла? Если Шики осознаёт происходящее, если он это запомнит, он убьет Акиру после. Плевать. Смерть от его руки лучше, чем это. Лучше, чем всё. Акира спускает свои кожаные штаны, звякнув пряжкой ремня. — Ну давай, непобедимый Иль Рэ! — кричит он, стискивая бедра до малиновых отметин. — Останови меня, скажи что-нибудь! Но Шики только медленно моргает. Смотрит даже как будто ему в глаза и моргает. Под его ресницами пустота. Акира бессильно орет, как раненый зверь. Просто кричит, стонет, словно его живот вспороли и натолкали внутрь горячих углей. Обнаженное тело под ним не такое, как прежде. Вместо крепкого пресса — впалый живот, вместо литых мышц — торчащие кости. Вялый член между ног не тот, что разрывал Акиру на части, забирая все, опустошая, подчиняя себе. Акира впивается в ставшую почти бумажно-тонкой кожу ногтями. Его собственный член настолько же безучастен. Он все еще хочет Шики, но хочет его не так. Лучше сдохнуть, чем так. — Черт! — шипит Акира и утыкается лицом в бледный живот. Слезы жгут глаза, а на губах привкус чужой крови. Капли дождя хлещут в окна, и Акира почти физически ощущает их на своей коже. Как плети, рассекающие плоть, бьющие иглами в оголенные нервы. Так, как к нему когда-то прикасались терзающие саму его суть пальцы. — Шики, ответь мне, — шепчет Акира в отчаянии, касаясь восковой кожи губами, — ну пожалуйста. Ведь я… Он никогда ему не скажет о том, что чувствует. Даже если когда-нибудь тот очнется от своего бесконечного сна. Акира выходит из комнаты, закрывая за собой дверь, и бессильно сползает по ней на пол. Тихонько бьется о деревянное полотно затылком и зажмуривается до красных пятен под воспаленными веками. Вода в кастрюле бурлит и булькает, шипит, брызгая каплями на раскаленную плиту. Акире хочется прижать к ней ладонь, которой только что касался чужого тела, и держать, пока кожа с нее не слезет полностью. — Шики, — зовет он одними губами. Его имя на вкус, как смерть. Так почему же они оба все еще живы?