Не уходи

Я хорошо запомнил этот день. Нас было семеро: мальчишки, оставленные в полуразрушенном районе вместе с матерями, сестрами, бабушками и теми, кто был не в состоянии идти в бой. А ведь они говорили, что нас не коснется эта война. Или им было что скрывать. Вскоре после обеда появились солдаты. Они собирались забрать тех, кто остался. Когда им ответили, что все мужчины давно ушли, они указали на нас. Помню, ты прижимал меня к себе, стараясь защитить. Мой милый младший брат. Пускай ты был смелее и сильнее меня, я слишком хорошо понимал, насколько хрупок и раним твой внутренний мир. Битвы для других, не для нас, маленьких потерянных во времени детей. Никто не думал о том, что это вовсе не игрушки. Впрочем, у нас не было выбора. Ни у кого. Даже у меня, единственного, кто остался; остался только потому, что никому не нужны больные и слабые солдаты. Ты уходил, оборачиваясь и крича, что обязательно найдешь отца, вернешься вместе с ним ко мне и к матери, чьи горячие слезы я чувствовал на своей шее, ты старался улыбаться мне, глупый. Отец погиб полгода назад, хорошо, что ты пока не знаешь. Эта война уже забрала у меня слишком многое, ничего не оставив взамен. А что будет с тобой? Когда все это закончится? С того дня прошло пятнадцать лет, а я все еще порой вижу его во сне. Вижу, как один из людей в военной форме кладет руку на твое плечо, разворачивая тебя вслед за другими. Потому что ты больше не имеешь права оглядываться назад. Я не плачу: слишком неожиданно, слишком резко все произошло. С того момента я больше ни разу не заплакал. Тяжелее всего было когда мама умерла. Она и так чувствовала себя все хуже и хуже с того момента, как лишилась мужа и одного из сыновей. Старалась оберегать меня, а потом, видимо, решила, что дальше я справлюсь сам. Вокруг творилось что-то непонятное. Если раньше военные действия шли где-то на границе, то сейчас найти убежище можно было разве что в одном из уже разрушенных районов, где, по сути, было почти негде спрятаться. Но мы выживали. Я до сих пор не понимаю, как моя астма меня не убила. В двадцать лет я оказался в каком-то подобии банды, не отбросов, а просто тех, кто, как и я, пытался найти для себя место в этом мире. Тогда я начал узнавать новости: столица превращена в нечто вроде гигантской военной базы, в которой пусть и жили мирные, но они скорее просто поддерживали работу магазинов, заводов и прочего, без чего было бы невозможно существовать; солдат модифицируют, уровень технологий позволил использовать то, о чем военные раньше могли только мечтать; война перешла на новый уровень, запрет на использование ядерного оружия скоро будет снят. Без лишних слов было понятно, что происходящее выходит за рамки привычного. Давно вышло. Все мужчины воевали, женщин практически не осталось. Приблизительно в это время в мои руки попал фотоаппарат. Не детская игрушка, а хороший, профессиональный, снятый с погибшего фотографа, которого волею судьбы занесло к нам. Я решил, что это шанс, и не ошибся. Через год мне удалось стать корреспондентом, одним из тех, кто имел доступ в те места, где непосредственно велись боевые действия. Я и представить себе не мог, насколько мало информации до нас доходило. Это была не просто война. Это было планомерное уничтожение всего живого в пределах досягаемости. Но я не испугался, хотя переживал, что болезнь не позволит мне работать: пронесло. Об астме практически никто не знал, да она особо и не мешала. Все это время я хотел найти тебя, брат; ловил обрывки новостей, искал твое имя в списках погибших. Ничего. И даже тогда я не отчаялся. Я понимал, что если продолжу пробираться дальше, возможно, смогу попасть в один из крупных городов, а оттуда – в центр страны, в крепость. Я несколько раз едва не погиб, перепугался на славу, но, кажется, после событий юности удача решила не отворачиваться от меня. Время шло, я двигался вместе с ним. Стараясь не отставать и не забегать слишком далеко, рискуя своей жизнью. Я толком и не заметил, как достиг своей цели, а потом остановился, растерявшись и не зная, что делать. Сейчас мне двадцать шесть, хотя я не очень-то и изменился с детства, разве что волосы отрастил; по крайней мере, мне так кажется. Этот город слишком большой и непонятный, совсем не такой, каким я его себе представлял. Из-за временного затишья здесь очень много людей, я бы даже сказал, слишком много. Кажется, что нечем дышать. Нет, это не приступ, просто с непривычки. После камня и бетона разрушенных городов тут слишком много металла. Не могу понять толком, где заканчивается одно здание и начинается другое; обнесенному со всех сторон стенами городу остается только расти ввысь. Снять гостиницу оказалось очень сложно: места бронировались заранее, а даже в самых убогих заведениях называли тройную цену. Мне удалось договориться с одним из съезжающих, немолодым мужчиной, так же, как и я, ищущим своих родственников. Уже несколько лет он был в отставке. Мы поговорили, обменялись новостями и мнениями. Оказывается, он был отцом одного из наших с тобой друзей, братишка, так что мне в очередной раз чертовски повезло. Номер был слишком маленьким и неудобным, но это всяко лучше, чем ночевать на улице. Мой сегодняшний сон был о тебе. Ничего и не изменилось: тебя все еще нет ни среди живых, ни среди мертвых, а я выхожу каждый день на улицы, пытаясь найти хоть какие-то зацепки. Иногда стройными рядами проходят солдаты. Признаюсь честно, в первый раз это зрелище меня поразило: на тех границах, где мне приходилось снимать, я никогда не видел такой экипировки. Кто-то из стоящих рядом обмолвился, что часть всего этого и не костюмы вовсе, что сейчас практически все молодые бойцы подвергаются изменениям в специально созданных для этого лабораториях, часто настолько значительным, что даже от их личности ничего не остается. У них нет имен, нет памяти, нет лиц, есть только инстинкты. Я надеюсь, что тебя нет среди них, мой дорогой брат. Как и все дни до этого, я выхожу на улицу. Меня уже знают местные торговцы, я частенько захаживаю к ним, если не за покупкой, так поговорить. Там, где я живу, питаться слишком дорого, а тут найдутся те, кто за хорошую беседу согласится скинуть пару монет. Иду другой дорогой, но снова выхожу на проспект. Судя по всему, ворота сейчас открыты: нескончаемым потоком в город льются толпы солдат и беженцев. Неужели проиграли? Стою какое-то время, слушаю людей. Нет, кажется, в этом плане все в порядке. Вздыхаю и иду назад, все равно с такого расстояния ничего не разберешь, а сердце уже устало отзываться на каждую новую возможность. Я стараюсь верить, но эта вера гаснет против моей воли. Останавливаюсь, прислонившись плечом к стене. Прохожие куда-то исчезли, только негромкие шаги за спиной, размеренные, четкие, ненатуральные. Закрываю глаза, грудь словно сводит судорогой, понимаю, что воздух куда-то исчез из легких. Не помню, пытался ли я дышать, только почувствовал чьи-то руки, подхватывающие меня у самой земли. Ах, если бы это был ты, я согласился бы умереть прямо сейчас…