Пять главных правил, которые я нарушил

      Тут даже можно начинать без вступлений. Я, Драко Люциус Малфой, сознаюсь в своих грехах. У меня их, конечно же, много, даже намного больше, чем у обычного волшебника, но есть несколько, которые я особо выделяю из всех остальных. О них и пойдет речь в этом письме, в этой поэме, посвященной в никуда.       Первая «какая-то-там-магловская-заповедь» гласит: «Не убивай ближнего своего». Что ж, если говорить о проклятии Авады, то это распространяется и на магический мир, только вот я не могу сказать, что убивал кого-то из волшебников. Я убил немного по-другому — самого себя. Не в прямом смысле, конечно, ибо если бы я был мертв, то это письмо не было бы написано. Я убил в себе того самого милого мальчика, который во всем видел только хорошее и постоянно надеялся, что так хорошо будет всегда. Я убил в себе человечность, которая позволяла мне здраво мыслить и переносить все мучения людей на себя. «Эмпатия», кажется так называют это маглы. Как жаль, что этого во мне больше нет.       Какие-то там еще заповеди гласят, что нельзя красть, завидовать и клеветать, но я вряд ли отнесу их к еще одному нарушенному правилу. Хотя… к черту. Да, я крал, потому что мне просто так хотелось, даже не ради материальной выгоды. Просто мне нравилось видеть лица людей, когда они обнаруживали пропажу. И вишенка на торте — когда они узнавали, что это был я. В этом случае, в ход шла клевета. Я врал, как мог, просто чтобы спасти свою шкуру, и чтобы дать преподавателям понять — это не я. Они верили. И наказывали невиновных. И да, мне это тоже нравилось, скорее всего, потому что я всем часто завидовал.       О, еще помню «не желай жены ближнего своего». Без понятия, кого можно считать своим «ближним», но я уже сотни раз уводил девушек своих сокурсников, совершенно без угрызений совести, жестко их трахал, порой даже без их разрешения, а потом бросал. Нет, мне не было стыдно, я просто любил смотреть, как они, словно сломанные куклы, ходят от одного парня к другому, пытаясь найти прощение или спасение, в зависимости от тяжести ситуации. Думаю, я просто чертов садист, но это было самым лучшим моим развлечением.       Остальные заповеди у маглов хреново звучат и связаны с их странным Богом, поэтому про них я больше не буду. Я лучше возьму одно свое «правило» из смертных грехов. Так вот, это будет гордость. Полагаю, здесь даже ничего говорить не надо — я был, и возможно до сих пор, высокомерен, как черт. В семье Малфоев изначально было такое воспитание — гордись тем, что ты лучший. Ты чистокровный, прекрасный, идеальный волшебник. И тебя воспитывали с расчетом на то, что ты вечно будешь продолжать чистокровную линию и распространять это высокомерие, так что буквально заставляли гордиться, как могли. Надо сказать, это очень сложно вывести. Это как пятно от кофе — не вымывается даже после нескольких чистящих заклинаний. А вообще, мне надо пить поменьше кофе.       Но есть еще одно главное «правило», которое я нарушил. Не заповедь, не смертный грех, даже не знаю, указывается ли оно в какой-либо божественной литературе. Хотя, все равно я не верю в Бога, такой бред могли и правда выдумать только маглы. Так вот. Я влюбился. Вот и все. А грех это потому, что я не просто в кого-то влюбился, а в самого героя чертовой магической войны, который фактически ее выиграл. И еще, я послал в жопу все эти священные писания, потому что это парень. И мне уже все равно, что скажет этот выдуманный людьми Бог, ведь я счастлив.       Я люблю, когда он с утра спросонья лезет ко мне в объятия, даже не понимая, что творит. В эти мгновения я еще сомневаюсь, что мне так повезло и всеми силами стараюсь проснуться. Но позже, когда он, все такой же сонный, растрепанный, и совершенно голый, садится сверху на меня, я осознаю, что ни в каком, даже самом лучшем сне, я такого не увижу. Каким-то непостижимым мне образом, он заставляет меня забыть, каким на самом деле подонком я раньше являлся. Все мои правила и здравый смысл перестают существовать, потому что на первый план выходит только его учащенное дыхание и удовлетворенные стоны.       А когда он, совершенно обессиленный после оргазма валяется рядом, я опять начинаю думать, что все это гребаный сон. И тогда мне приходится делать то, что я больше всего теперь ненавижу — задавать вопросы. Но на все вопросы, я в любом случае получаю…       … «Я тоже тебя люблю».

***

      — И что это?       Блондин раздраженно почесал за ухом и недовольно уставился прямо на собеседника.       — У тебя очки перестали работать? Это исповедь. Это поэма. Это…       — Ой, да заткнись. Зачем ты мне это дал?       — Просто захотел. Может, мне теперь тоже начать спрашивать, зачем ты мне даешь по утрам?       Гарри засмеялся и мягко стукнул Малфоя по голове.       — Ты за эти слова точно отрабатывать будешь. А вообще, спасибо, что поделился, — смутился он.       — Жду не дождусь отработки своей смены, — широко ухмыльнулся Драко. — А теперь выкинь или сожги эту ересь. Не хочу, чтобы хоть кто-то ее прочитал. И пошли уже отсюда.       Малфой отвернулся и размеренными шагами пошел по улице, не оборачиваясь к Гарри. А тот, еще раз радостно посмотрев на светлую макушку, осторожно сложил листочек и положил в карман своей куртки.       Да черта с два он это сожжет.