У любви есть имя

Шэнь Цинцю нервно складывал и раскладывал веер, хотя больше хотелось кого-нибудь им избить. От волнения тряслись руки, да его всего целиком потряхивало, но решение было принято. Сегодня он расскажет Бинхэ обо всём — о своей смерти, возрождении в новелле, Системе и прочих радостях. Сегодняшний вечер станет переломным моментом — он даже не пытался представить, что будет потом. Как отреагирует Ло Бинхэ? Примет спокойно? Будет зол? Юань лишь надеялся, что Бинхэ не оставит его. Глубоко вздохнув и осознав, что мысли начали панически бегать по кругу, Цинцю поднялся прогуляться. Мог ли он когда-то подумать, что причина, по которой он решит наконец во всём признаться, будет такой глупой? Это была полная и однозначная победа! — Цинцю, — тепло шептал ему на ухо Бинхэ, обняв со спины. Цинцю завозился в его руках, устраиваясь поудобнее и продолжил проверять работы учеников. — Цинцю, — жалобно заныл Бинхэ, в самое сердце поражённый таким невниманием. Пришлось прикусить щёку, чтобы не улыбнуться — его муж слишком милый! — Цинцю, — с опасной провокационной ноткой выдохнул Бинхэ, скользя губами по шее. И, поднявшись выше, прихватил зубами мочку. — Или мне стоит вновь начать называть тебя Шицзунем, чтобы ты взглянул на меня? — Угрожаешь? — всё же не сдержал улыбки Цинцю. — Интересуюсь, — деловым тоном отозвался Бинхэ, словно и правда взвешивал варианты. Отложив кисть в подставку, Цинцю повернулся, оставляя мягкий поцелуй на щеке Бинхэ. Тот, довольный инициативой, сразу же перенаправил её в русло поинтереснее, подставив губы и втягивая в настоящий, взаимный поцелуй. — Только, — смог на мгновение оторваться Цинцю, задыхаясь, — никакого продолжения. Мне действительно нужно проверить эти работы именно сейчас. — Этот муж сделает всё, как пожелает Цинцю, — практически промурлыкал Бинхэ и не стал тратить время зря. И если у Шэнь Цинцю неприятно заскреблось что-то в глубине сердца — он проигнорировал это, занятый делом поважнее. Да, он смог наконец убедить Бинхэ перестать называть его Шицзунем, когда они наедине. И особенно когда они в постели! Больше никакого ощущения участия в некачественном кинковом порно с ролевыми играми, да! Ло Бинхэ, правда, обернул это в свою пользу, нагло шантажируя его возвращением к старому обращению или произнося "Шицзунь" на людях так, что колени Цинцю мгновенно превращались в желе. Но, справедливости ради, когда Бинхэ действительно ошибался, по привычке называя Шицзунем, он выглядел очень виноватым. Через столько лет этот учитель наконец смог одержать победу и перестать быть учителем, юху! В честь такого не грех было бы закатить грандиозный праздник и весь вечер отжигать под Бритни, но всё, что он мог себе позволить — позвать Шан Цинхуа и культурно распить пару кувшинов вина. — Значит, ты и в этом сломал моего сыночка, — язык у Самолёта немного заплетался. — Знаешь, братан, он слишком тебе потакает! Цинцю закатил глаза, держась намного лучше. — Не называй его своим сыночком, я снова начинаю ощущать себя в низкобюджетном порно. — Сразу видно, как мало порно ты смотрел, бро, не то что… Повисла неловкая пауза, когда мозг Цинхуа наконец смог догнать его язык, и до того дошло, что он тут пытается сказать. Цинцю милостиво промолчал, обмахнувшись веером. — Бинхэ и сам понимает, что это скорее новый этап в наших отношениях, делающий нас ближе, так что он не обижается. Цинхуа с энтузиазмом ухватился за эту оливковую ветвь, спеша перевести тему. Не то чтобы Цинцю так же милостиво собирался не подкалывать Цинхуа этой информацией до конца жизни. Это была победа? У бессмертных горных лордов бывает изжога? Потому что, кажется, у него она была. Исключительно в те моменты, когда Бинхэ ласково или страстно произносил его имя. Ну, волшебный мир — волшебная изжога. Нет, Цинцю отказывался латать логические дыры в этом высказывании. Ему просто нужно время, на самом деле ведь Бинхэ и правда очень много лет называл его исключительно “Шицзунь”, такие перемены новы не только для Бинхэ, но и для него самого. Да. Просто нужно привыкнуть. И ничего, что Бинхэ уже несколько месяцев зовёт его Цинцю — просто привычка слишком глубоко укоренилась, чтобы так быстро забыться. Но и возвращаться к старому он тоже не хотел — то, что Бинхэ согласился называть его по имени действительно знак нового этапа отношений. Возможно, Бинхэ наконец перестал излишне превозносить его, они стали равны в его голове. И что же, Цинцю просто возьмёт и скажет “Прости, но давай вернёмся на предыдущий этап, мне почему-то некомфортно”. Ну уж нет уж! И не стоит забывать про плохое порно! Запрокинув голову, Цинцю громко простонал. — Бинхэ, — в отчаянии позвал он. — Цинцю чего-нибудь хочет от этого скромного мужа? — невинно поинтересовался Бинхэ, легчайше касаясь своими губами его губ, но не давая себя поцеловать. Цинцю убьёт его! Если не умрёт раньше сам. Пожалев, что под рукой нет любимого веера, Цинцю ладонью ударил Бинхэ по плечу. Тот нагло усмехнулся и перехватил руку, оставляя череду мягких поцелуев на запястье. — Бинхэ! — прорычал Цинцю. — Цинцю? — и в глазах у этого демона были все огни Бездны. — Двигайся, мать твою! — Ох, но я ведь двигаюсь, — хлопнул он ресницами, демонстративно выводя бёдрами чуть более широкий круг, чем до этого. Небесный столп задел простату ощутимее, но всё ещё недостаточно. — Цинцю чем-то недоволен? Этот муж старается быть аккуратным. — Бинхэ, если ты сейчас же не прекратишь издеваться и не трахнешь меня как следует — я встану и уйду! — выпалил он полнейшую глупость. Сейчас у него бы и ноги свести не получилось, не то что встать на них и куда-то пойти. Бинхэ, к счастью, позволил ему сохранить хоть какое-то достоинство. — Так вот чего Цинцю хочет. Тогда этот муж просто не может не повиноваться. И наконец сделал нормальный толчок. Будь проклята практика и ореол главного героя и будьте благословенны они же. До конца этой пытки удовольствием он мог только стонать, материться и громко выкрикивать имя мужа. Который в ответ мурлыкал ему в ухо это сраное “Цинцю”. А вот выносливость точно будь проклята. — Большое спасибо Цинцю за эту ночь, ты был великолепен. Этот Бинхэ никогда не устанет благодарить богов за то, что ты со мной, — гладил его почти утром по спине Бинхэ, особо задерживаясь на пояснице и осторожно вливая немного духовных сил. Кровяные паразиты тоже работали на то, чтобы снять болевые ощущения, но в целом Цинцю всё равно чувствовал себя выброшенной на песок медузой, только вместо отвратного песка была отличная грудь Бинхэ. “Ага, богов. Скорее старушку Систему”, — мысленно фыркнул он, игнорируя желание сказать Бинхэ не называть его так. Это пройдёт. И то, что ему становилось больнее — тоже пройдёт. Нужно лишь немного подождать. Без Бинхэ было тоскливо, грустно, погано и серо. Цинцю сам себя ругал последними словами за то, что стал такой разнеженной девчонкой, которая хворает из-за того, что не видит возлюбленного. Но его муж был очень липким, и Цинцю нежился в его внимании, как цветок в солнечных лучах, пока это самое солнце не ушло на долгих полтора месяца. Цинцю чах и очень хотел вновь оказаться в объятиях Бинхэ — и пусть хоть кто-то попробует его за это осудить! Но Бинхэ, к сожалению, был очень занят в демоническом царстве, разгребая восстание, которое поднял какой-то там лорд на востоке, и разруливая последствия. Цинцю в который раз вздохнул над почившим Синьмо, позволявшим по мановению руки перемещаться куда захочешь. Увы, ему оставалось только сидеть на Цинцзин, обучать адептов, да попивать чаи, то с Юэ Цинъюанем, то с Лю Цингэ. И очень-очень скучать. Бинхэ перед уходом ныл и так цеплялся за Цинцю, словно он не Повелитель демонов, который сейчас поведёт армию против неугодных, а маленький мальчик, которого пытаются оторвать от материнской юбки. Ох, его почерневший лотос такой нежный и хрупкий во всём, что касается их отношений. — Ну же, не лей слёзы попусту, — отстранил Цинцю лицо Бинхэ от своего плеча, утирая целые реки на щеках большими пальцами. — Мы скоро снова увидимся. — Больше месяца — это не скоро, — пробурчал Бинхэ. Цинцю нежно улыбнулся. Слишком мило, дорогой главный герой, пожалей сердце этого старого учителя! — Но ты не можешь пренебречь обязанностями. Бинхэ вздохнул. — Этот Бинхэ будет очень-очень скучать по своему Ци… — Этот муж тоже будет сильно скучать, — непреклонно, но мягко перебил Цинцю. Не в такой момент! Не в такой, он не мог объяснить почему, но слышать это имя сейчас совершенно не хотелось. Глаза Бинхэ засияли робким счастливым светом: — По своему мужу, — тихо закончил он. Цинцю сам потянулся поцеловать его, а Бинхэ послушно позволял вести. Каждое напоминание о том, что они в браке, что Цинцю никогда его не покинет — отзывалось тысячей фейерверков в этом хрустальном сердце. Ничего, когда-нибудь Цинцю сможет изгнать любую неуверенность Бинхэ в себе, когда-нибудь они дойдут и до этапа, где Бинхэ смело называет его мужем. Ещё через неделю Бинхэ наконец смог уладить все дела в демоническом царстве и немедленно сорвался к Цинцю. Был поздний вечер, когда дверь в бамбуковый дом неожиданно распахнулась, и Цинцю в одном лишь одеянии для сна оказался сметён с ног ураганом. Послав порыв духовной силы, чтобы запереть дверь, Цинцю обнял Бинхэ за шею в ответ. Куда-то ниже он просто не дотягивался — Бинхэ обхватил его за талию и поднял, так что Цинцю возвышался над ним на добрых полметра. — Я скучал, — выдохнул ему в грудь Бинхэ. — Я так сильно скучал. Мне казалось, что я дышать не могу без тебя. — Я тоже, Бинхэ, я тоже, — искренне выдохнул он, постучав по плечу. Бинхэ намёк понял и осторожно усадил его на постель, сам усаживаясь у ног, словно верный пёс. Из объятий он, однако, не выпустил даже на мгновение. — Цинцю, Цинцю, я люблю тебя, Цинцю, я так люблю тебя, — частил он, покрывая поцелуями всё, до чего мог дотянуться, будто умрёт, если прекратит делать это. “Нет, нет, нет!” — негодующе отзывалось болью сердце Цинцю, словно в него втыкали ножи. — Бинхэ! Замолчи! — своими руками остановил его Цинцю. В глазах Бинхэ замерло хрупкое выражение боли и ужаса, разбившееся однако сразу, стоило только склониться и жадно поцеловать его. “Замолчи и поцелуй меня наконец”, — воспринял это Бинхэ. “Не произноси это имя в такой момент!”, — на самом деле кричал внутри себя Цинцю. Нет, это не было победой. Это было полнейшее поражение. Он подошёл к делу основательно и провёл эксперимент. — Шисюн, не мог бы ты назвать меня по имени? — вежливо попросил он при следующем чаепитии с главой школы. Юэ Цинъюань растерянно хлопнул глазами, совсем не подобающе его статусу. — Сяо Цзю? — наконец неуверенно позвал он. Цинцю отвернулся, чувствуя себя максимально неловко. — Нет, шисюн, другое имя. Юэ Цинъюань прочистил горло. Атмосфера вызывала желание забиться под низкий чайный столик и кричать, но Цинцю держал лицо. — Цинцю? Ты что-то хотел? Шэнь Цинцю прислушался к ощущениям, но ничего. Совершенно. Всё как и должно быть. — Нет, ничего, шисюн, просто проверял кое-что. — Цинцю, ты же знаешь, что можешь на меня положиться? Я всегда помогу тебе. Цинцю вежливо кивнул в ответ. — Безусловно. Но тут помочь было нечем. Ладно, вторая попытка. — Назвать тебя по имени? — нахмурился Лю Цингэ. Над его головой разве что знаки вопросов не летали, настолько ощутимым было недоумение. — Именно об этом я и попросил, — величественно подтвердил Шэнь Цинцю. — Цинцю, — отчего-то дрогнувшим голосом позвал Лю Цингэ, когда он уже думал отказаться от этой затеи. — Ещё раз, — попросил он, внимательно анализируя свои чувства. — Цинцю. Что это за игра такая? — всё же не выдержал Лю Цингэ. Мда, полное и абсолютное ничего. Может быть, это потому, что так его называют те, кто знал оригинального Шэнь Цинцю? Ну или просто не очень-то близкие ему? Настало время для последней проверки. — Самолёт! — без стука влетел он в кабинет главы Аньдин. Шан Цинхуа панически пискнул, взмахнул руками и повалил внушительную стопку бумаг, которая мгновенно погребла его под собой. Повисла пауза. — Ты жив? — поинтересовался Цинцю, подходя ближе к недвижимой кучке. — Я представляю, сколько мне придётся заново это перебирать и сортировать — я мёртв, — отозвался изнутри Цинхуа. Цинцю хмыкнул, мановением веера с долей духовных сил сдувая бумагу с того места, где должно было находиться лицо друга. Цинхуа выглядел как человек сожалеющий о каждом из своих жизненных решений, но это было привычным его состоянием. — Тебе бы в отпуск, — скептически осмотрел бумажные башни по углам Цинцю. — И обучить наконец своих адептов так, чтобы не справляться со всей работой самому. Хочешь дам несколько советов? — Умереть на пять лет, скинув на них всё управление? — ехидно фыркнул Цинхуа, всё же стряхивая с себя документы и возвращаясь в сидячее положение. — Нет, спасибо, как-нибудь без этого обойдусь. Цинцю сдержал желание огреть его веером. Вот так и пытайся помочь ближнему, Самолёт неблагодарная скотина! — У меня к тебе дело, — постарался отбросить негативные чувства Цинцю. Нужно следовать плану. — Да я уж догадался, что ты ко мне так влетел не потому, что хотел скорее увидеть. Чего тебе, братан Огурец? — Назови моё имя. У Цинхуа на лице появилось какое-то сложное выражение. — Что ты опять натворил? Цинцю раздражённо выдохнул: — Ничего я не натворил, мне просто нужно кое-что понять! — Ладно, но потом ты мне расскажешь, что же ты такого понял, — покачал головой Цинхуа и, дождавшись неохотного кивка, всё же выполнил нужное. — Цинцю. Рад тебя видеть, Цинцю. Приходи почаще, Цинцю. Цинцю, ты же знаешь, что ты мой лучший бро, как бы я выживал без тебя в этом месте. Цинцю, а… — Достаточно! — рявкнул Шэнь Цинцю, прерывая этот поток. — И? — вскинул бровь Цинхуа. Цинцю мученически поднял глаза к потолку. — Мне некомфортно, только когда меня так называет Бинхэ, с остальными почему-то всё нормально. — Ты серьёзно удивлён, что у тебя особое отношение к тому, как тебя называет твой, на секундочку, муж? — Самолёт, — опасно низким голосом позвал Цинцю. — Что? — Заткнись. Совершенно неутешительные результаты. Итак, он должен был признать — ему плохо от того, что Бинхэ называет его Цинцю. Особенно, когда он делает это, проявляя чувства, а его милый муж проявлял к нему чувства практически постоянно. Полная катастрофа. Казалось бы, за все эти годы он уже привык к тому, что теперь он Шэнь Цинцю, это имя не вызывает отторжения, воспринимается как своё. Во все моменты, кроме тех, когда Бинхэ признаётся в любви или пытается заласкать до полусмерти. Тогда же сердце совершенно нелогично разрывается. Словно Бинхэ вовсе и не его зовёт. Словно не ему признаётся в любви, не он сейчас в постели, не его кожу Бинхэ так благоговейно целует, не его обнимает, и не он зовёт Бинхэ в ответ. Полный! Блядь! Провал! Но ещё ужаснее всё стало в тот момент, когда Цинцю, методично потрошащий собственную душу в поисках ответов, понял, что ему хотелось бы слышать вместо этого. Ему безумно хотелось услышать, как Бинхэ называет его Шэнь Юань. А-Юань. Как он признаётся в любви именно Юаню, как это имя стонет на пике удовольствия. И этого никак нельзя было добиться не рассказывая Бинхэ всё то, что он так долго боялся даже затрагивать. Пиздец. И именно по этой тупой причине его тупого сердца, поднявшего бунт из-за тупого имени, он и оказался в этой тупой ситуации. — Цинцю? Не вкусно? Ты почти ничего не съел сегодня, — вырвал его из мыслей обеспокоенный голос Бинхэ. От очередного “Цинцю” он не выдержал, разламывая в руках палочки. Глаза Бинхэ расширились. — Бинхэ, нам нужно поговорить, — он явственно увидел, как в душе его мужа поднимается уровень паники, так что поспешил успокоить. — Не волнуйся, я не собираюсь никуда уходить, я просто хочу наконец рассказать кое-что. Кое-что из-за чего захотеть уйти можешь уже ты, — не успел вовремя прикусить язык он. Ну, сказанного не воротишь. Бинхэ серьёзно взглянул на него. — Цинцю, нет ничего, что заставило бы этого мужа пожелать покинуть тебя. — Не называй меня так! — воскликнул он, захлопывая веер. Нервы были совершенно ни к чёрту. — Пожалуйста. — Хорошо, — медленно отозвался Бинхэ. — Я…, — начал было Цинцю, но понял, что не может собрать разбежавшиеся куда-то мысли в слова. — Я уберу со стола, а когда вернусь — мы поговорим, — как всегда понял его состояние Бинхэ и поспешил дать время и пространство. Цинцю благодарно улыбнулся. Ему было очень, очень страшно сейчас. В одно мгновение вся его размеренная счастливая жизнь с любимым мужем могла рухнуть, как карточный домик. Но Бинхэ ведь пообещал не оставлять его. Но Бинхэ ведь даже представить себе не может такого. Мысли панически разбегались. Бинхэ вернулся из кухни, бесшумно опускаясь напротив и терпеливо ожидая разговора. Цинцю взглянул на него — такого прекрасного, идеального и любимого — и усилием воли успокоился. Всё, что он может сейчас — довериться Бинхэ. А ему Шэнь Юань доверял больше, чем самому себе. — Бинхэ, прежде чем я начну рассказ, я бы хотел повторить, что пойму, если ты захочешь меня покинуть после такого, — он резким жестом поднял ладонь, прерывая так и рвущиеся из Бинхэ возражения. — И прошу меня не перебивать, мне и так сложно собраться с мыслями. Так вот, я пойму, хотя мне очень этого не хочется. Пожалуйста, помни, что я правда очень сильно люблю тебя — это никогда не было каким-то притворством. В глазах Бинхэ водоворотом вертелось волнение, настороженность, ожидание и безграничное терпение и любовь. Шэнь Цинцю болезненно улыбнулся ему. — На самом деле меня зовут Шэнь Юань. Я родился совсем не здесь, даже не в этом мире, — начал он свою исповедь, подрагивающими руками сжимая веер, словно он мог его спасти. К тому моменту, как он закончил говорить, на улице уже сильно стемнело. Они сидели в темноте, и тишину нарушал только звук ветра в бамбуковых листьях, да тихий стрёкот насекомых. Шэнь Юань рассказал Бинхэ всё — о настоящем себе, о дрянной новелле “Путь гордого бессмертного демона”, о собственной смерти, перерождении и Системе. О том, как уже тогда, впервые увидев Бинхэ, он проникся к нему тёплыми чувствами и как сильно не хотел сбрасывать его в Бездну. О том, что слишком сильно полагался на сюжет оригинальной новеллы и забыл, что его Бинхэ — вовсе не Бин-гэ. Он ничего не утаил, стараясь быть предельно честным, раз уж всё равно решился. И, закончив говорить, уставился на свои руки, всё ещё нервно крутящие веер, но не видя их — не только из-за темноты, но и потому что реальность плыла перед глазами и шумела в ушах. — Скажи что-нибудь, — взмолился он через несколько минут удушающей тишины, обессиленно опуская тяжёлые веки. Зашуршала одежда — Бинхэ молча поднялся со своего места, и Цинцю ощутил, как разрывается на части сердце. Это было больно. Это было немыслимо больно. Но вместо того, чтобы уйти, Бинхэ осторожно разжал мёртвую хватку на веере, откладывая его куда-то, и взял руки Цинцю в свои, бережно поглаживая дрожащие пальцы. Цинцю осмелился открыть глаза, с надеждой глядя на сияющие алым радужки напротив. — Шэнь Юань, — было первым за несколько часов, что сказал Бинхэ. Первым, что он сказал после того, как услышал всю историю жизни Цинцю. — А-Юань, — с необычайной нежностью выдохнул он. И его имя, произнесённое его мужем — ощущалось, как самое правильное, что есть на свете, как то, чего не хватало, как последняя часть души. Шэнь Юань позорно всхлипнул, чувствуя, как неконтролируемо текли по щекам слёзы. Бинхэ мгновенно притянул его к себе на колени, надёжно укрывая в своих объятиях и целуя в макушку, позволяя плакать на своём плече. — Я люблю А-Юаня, — бессовестно прошептал Бинхэ, совершенно не помогая успокоиться. — И как я и говорил — нет ничего, что заставило бы меня покинуть тебя по доброй воле. — Ты не злишься? — настолько хриплым голосом спросил Цинцю, что сам поморщился от его звука. Бинхэ усмехнулся. — Пожалуй немного. Я много чего сейчас чувствую и о многом думаю, но самое главное то, что ты расстроен, и я хочу позаботиться о тебе, успокоить и утешить. Остальное может и подождать, а мой любимый А-Юань — нет. — Я люблю тебя, — искренне вырвалось откуда-то из самого сердца. Цинцю нашёл в себе силы отстраниться от надёжного плеча Бинхэ и утереть слёзы. Чёртовы нервы. — Давай я сделаю тебе успокоительный чай, а потом мы пойдём спать? — предложил Бинхэ, но Цинцю покачал головой, цепляясь за его ханьфу. — Не уходи. — Хорошо, тогда сразу спать, — мгновенно согласился Бинхэ. Сегодня вечером они словно поменялись местами и теперь плаксивым цветочком, требующим заботы, стал Цинцю, а здравым, понимающим и рассудительным — Бинхэ. Бинхэ тем временем на руках донёс его до спальни, помог переодеться в одежду для сна, оставив целомудренный поцелуй над сердцем, и быстро разделся сам, не отходя от Цинцю и на шаг. — Доброй ночи, А-Юань, — прошептал Бинхэ куда-то ему в макушку, прижимая к себе всё так же крепко, как и всегда. — Увидимся в царстве снов, — уткнулся лбом ему в грудь Цинцю, чувствуя, как под рукой, лежащей на шраме, быстро бьётся сердце Бинхэ. Всё ещё любящее его — не важно Шэнь Цинцю он или Шэнь Юань. И Шэнь Цинцю или Шэнь Юань — он любит Бинхэ в ответ.