Все определено

По коридору отеля летят шаги. Они принадлежат мужчине, который выбегает к лестнице; одной рукой он поддерживает незастегнутые штаны. За ним спокойным широким шагом следует черный силуэт. Преступник в суеверном ужасе оглядывается на него и чуть не срывается вниз по лестнице, но успевает ухватиться за перила и устремляется вниз, перепрыгивая ступени. Как только он достигает первого этажа, звучит выстрел. Преступник сдавленно вскрикивает, выпускает штаны и, крутанувшись на месте, падает на пол. Полковник Мортимер молниеносно выхватывает пистолет — тот выстрел принадлежал не ему. Он сосредоточивает внимание на дверном проеме, из которого его жертву настигла чужая пуля, и ставит в известность того, кому она принадлежала: — Я выслеживал этого человека неделю, потому что живым за него давали в два раза больше. Вам придется возместить мне ущерб. Ему отвечают не сразу. Сперва невидимый соперник неспешно приближается к проему, позвякивая шпорами. Затем, Мортимер слышит, как он щелкает спичкой. — Я так не думаю. Подстрелил ведь его я, — заносчиво замечают из-за косяка. — Согласно правилам нашей профессии и вся награда за него полагается мне. Но я оставлю ее тебе. — Мортимер опускает пистолет еще до того, как его старый друг вышагивает из зала. Мэнко упирается об косяк локтем и выдыхает дым. — По случаю нашей встречи, — заключает он с улыбкой, от которой кончик сигары, зажатый между его зубов, приподнимается. Мортимер тепло улыбается ему в ответ. — В таком случае, я заплачу за выпивку. Мэнко приветственно притрагивается к поле своей шляпы. — Старик. — Рад тебя видеть, мой мальчик. Мортимер спускается по лестнице, чтобы пожать Мэнко руку, но тут сбоку от них раздается нервический вздох. Это оказывается побелевший хозяин отеля, держащий перед собой пистолет, который, впрочем, ходит ходуном в его руке. Он смотрит сперва на раскинувшееся прямо между ними безжизненное тело преступника, а затем поднимает взгляд к ним самим. — Все в порядке, — утешает его Мортимер. — Он был плохим человеком. — — — Их оружейные ремни отложены на стол ко шляпами — так выглядит доверие между равными в этих местах. Мортимер проходит мимо того стола, к разожженному, уютно потрескивающему камину (декабрь уже наступил), к которому Мэнко вытянул свои длинные ноги. Мортимер подает ему бокал с виски — Мэнко принимает его рукой без кожаного наручника и их пальцы вскользь соприкасаются, — и садится в соседнее кресло. Он раскуривает трубку и оборачивается к Мэнко, разглядывая его лицо на наличие изменений, появившихся со времени их последней встречи. И кроме того, про себя любуясь тем, как огонь в камине тепло подсвечивает черты Мэнко. — Нашел себе место, чтобы осесть? — Мэнко вынул изо рта сигару, чтобы сделать глоток, и издает неопределенный звук. Мортимер выразительно поднимает бровь и напоминает ему: — Прошло уже четыре месяца с тех пор, как ты забрал награду за банду Индио. — Да, но… — начинает Мэнко со значением и хмурится, — оказалось, что вложить деньги так же сложно, как заработать их. А я не хочу потратить их на первую попавшуюся ферму только чтобы увидеть, как ее затопит весной. Так что мои поиски продолжаются. Мортимер не удивлен и усмехается. Опредленная его часть надеялась на обратное, но интуиция подсказывала ему, что ни награды за банды Индио, ни даже денег из банка Эль-Пасо не хватит, чтобы вывести Мэнко из игры надолго. Мальчик слишком азартен и слишком хорош в том промысле, который выбрал для себя. Он будет вынужден продолжать, пока не потеряет интерес или пока что-то не заставит его переосмыслить приоритеты. Мортимер вынимает трубку изо рта и, ухмыляясь, грозит ей Мэнко. — Осторожно, мальчик. Перестаешь быть беспечным. — Да, скоро наверное начну седеть, как ты. Мэнко выдерживает паузу, заполняемую звуками камина Мортимера, прежде чем аккуратно задать вопрос: — А что ты, старик? Скажи мне, что ты делал, после того, как получил свое возмездие. Вернулся в штат дегтяных пяток? Мортимера забавляет упоминание прозвища его Родины. Он действительно возвращался в Каролину, чтобы навестить могилу Кейтилин; потому что не знал тогда, куда еще ему податься. — Путешествовал, по большей части, — отвечает он уклончиво и правдиво. — Стыдно признавать, но мне потребовалось достаточно долгое время, чтобы покончить с привычкой искать следы Индио и думать о мерзавце. — Ну, это было ожидаемо после нескольких лет поисков. И иногда, Мортимер не добавляет, почти невыносимо. То была его последняя миссия и после нее он был действительно страшно растерян, вплоть до мыслей о непростительном. Пока Кэйтилин, юная, прекрасная и, как всегда, приносящая с собой свежесть в его душу, подобно весеннему дню, не посетила его во сне. Она присела на его кровать и взяв за руки не сказала, нет… Но одним своим присутствием и строгим, но ласковым сестринским взглядом наставила его двигаться дальше и искать. Что-то или кого-то. Мортимер припоминает чувство надежды, которое принесло ему видение сестры несколько месяцев назад, и сравнивает его с тем, как сентиментально екнуло в его сердце, когда он вновь увидел Мэнко раннее днем, — будто только и ждал этого момента с их последней встречи. Мортимер выдыхает теплый ароматный дым через нос и говорит: — Я рад, что наши пути снова пересеклись. Суеверный человек назвал бы это судьбой, — он сопровождает свои слова теплой улыбкой. Мэнко ворочает сигарой во рту и возражает: — Без обид, но я не верю в судьбу. Я сам творю свою удачу. Это кое-что напоминает Мортимеру и он, облокотившись о кресло, с вызовов наклоняется в сторону другого, чтобы со значением посмотреть на него. — И все-таки. Он встает из кресла, чтобы под взглядом Мэнко достать из нагрудного кармана своего оставленного на вешалке у входа пиджака тонкую полоску бумаги. Он возвращается к Мэнко и протягивает ее ему, поддерживая трубку и с интересом наблюдая за его реакцией. — Что это? — Сегодня, когда я забирал свой костюм из китайской прачечной, мне предложили печенье с предсказанием. И вот, что ему было сказать. Мэнко разворачивает бумажку и щурится, с сомнением зачитывая послание вслух. — «Ваша неудача принесет вам удачу. Не упустите ее». Туманно. — Я тоже так подумал. Но сейчас оно звучит очень знакомо. Мэнко тоже поднимается из кресла и возвращает ему бумажку, зажав ее между пальцев руки с пустым стаканом. Он кивает на вопрос Мортимера о том, подлить ли еще виски. Пока Мортимер отходит за бутылкой на столе, Мэнко приближается к окну и, глядя на темнеющий город снаружи, говорит оттуда: — Мне не нравится мысль о том, что меня направляют, как скотину. Я сам принимаю решения. И сказать тебе по правде, полковник, наша встреча не была совсем случайной. — Мортимер удивленно оборачивается к нему и Мэнко, оглянувшись на него через плечо, с усмешкой добавляет: — Я искал тебя. Мортимер в ту же секунду представляет Мэнко, наставляющим оружие на тех, кому ему довелось попасться на глаза и кто не собирались говорить из страха, что он настигнет их. По крайней мере, пока Мэнко не взводил курок, что, в свою очередь, заставляло случайных свидителей осознать, что пуля, которая далеко, не так страшна, как та, что готова настигнуть тебя прямо сейчас. Мортимер моргает и хмурится, теперь напряженный. — Почему? А Мэнко, тоже гораздо более собранный чем прежде, серьезно объясняет: — Твоя половина награды все еще ждет тебя. Я подумал, что ты можешь изменить свое мнение на ее счет после того, как пыль уляжется, и ты снова станешь думать практично. Ты все еще гоняешься за преступниками, значит, так понимаю, я был прав. Мортимер не отвечает какое-то время, глубоко пораженный щедростью жеста, нехарактерной для людей их профессии; и справедливостью данной ему оценки Мэнко; и особенно тем, что мальчик действительно хочет быть с ним бок о бок. Снова. ...И это после того, как Мортимер посчитал, что он станет плохим влиянием и помешает ему начать желанную мирную жизнь. И еще, что будет лучше мягко отвадить его, чем привязаться и вскоре обнаружить себя оставленным позади. Или того хуже: подпустить близко к себе, только чтобы потерять его жестоким, неестественным образом. Мортимер видит, что лицо Мэнко становится тверже, что он щурится сильнее и в его взгляд просачивается печаль, даже тоска; только тогда он понимает, что все еще не ответил, но при этом от шока безотчетно качает головой. Мортимер с трудом заствляет себя сказать: — Только подумать, что я отказал тебе в партнерстве… Я и впрямь тогда совсем не мыслил трезво. — И он старается передать своим тоном, как глубоко он сожалеет о решении сейчас. Услышав его и поняв, что он говорит, Мэнко выдыхает все напряжение из себя и бодро откликается с благодарной мальчишеской улыбкой во взгляде: — Ты не отказал мне, старик. Если моя память мне верна, ты даже, так сказать, оставил себе щель в двери. И теперь я сую свой сапог в эту самую щель. Улыбка подчеркивает морщинки у его глаз. Мортимер хмыкает и подходит к Мэнко и протягивает ему заново наполненный стакан и, подливая в свой, соглашается: — В таком случае, полагаю, я еще могу научить тебя парочке трюков. — Да. Было бы славно, — отзывается Мэнко немного тише, чем раньше. Его следующие слова звучат очень мягко. — За возобновленное партнерство? — За партнерство. Они чокаются и отпивают. За несколько последующих мгновений после Мортимер ловит себя на смущении. Даже робости. Он сдержанный мужчина, совершенно непривычный к тому комфорту, которым его партнер обеспечивает его уже одним лишь тем, что выпивает с ним в номере, источая надежность, спокойствие и добрую волю, которую Мортимер все еще не понимает. Как не ожидал помощь из ниоткуда в последний момент, стоя напротив целившегося в него Индио, смиряясь со своим концом. И еще меньше — чуткую поддержку от молодого коллеги, в какой-то момент оказавшегося хорошим другом. Единственным другом, который у него был за много лет. В Мортимере поднимается чувство благодарности и привязанности. Он часто, очень часто думал о мальчике за прошедшие месяцы, не готовый отпустить его образ даже когда решил, что они больше никогда не встретятся в этой жизни. Но и тогда ему хотелось верить, что Мэнко где-то там — и с ним все хорошо. Теперь он лично проследит за этим. Мортимер спрашивает: — Когда мы начнем? Мэнко с сомнением морщит лоб. — А есть причина, чтобы не начать прямо сейчас? — Он кивает на свой оставленный у двери ранец, подразумевая, что все его рабочие материалы при нем. — Нет, — улыбается Мортимер. — Совсем никакой причины. — — — Пустая бутылка остается стоять на столе, по комнате плывет дым. Они обсуждают планы, дополняют информацию друг друга, сравнивая то, что выписано в маленький журнал Мортимера, и то, что самолично выяснил Мэнко. По совпадению, их следующими целями будут бандиты, часто работающие вдвоем: Джим Кид и Дик Мунс, замешанные в грабежах почтовых отделений, краже реликвий и фальшивомонетчистве. В последний раз Мунса видели в Бандера, в Техасе, и туда они и направятся, заглянув еще в пару мест здесь же в Нью-Мексико. Они сверяются с картой, намечают цели и планируют маршрут. — Приятно работать с профессионалом, — в конце концов хвалит Мэнко. И Мортимер отзывается: — Я могу сказать то же самое. Он коротко бросает взгляд на напольные часы в углу, тихо качающие маятником. Время уже позднее, но Мэнко все не уходит. А Мортимер… Мортимер, отчего-то впервые за долгое время чувствующий себя дома, не спешит ему напоминать. Позже, когда речь заходит о закупке припасов и патронов, Мэнко вальяжно подходит к повешенному на стену одеялу с винтовками Мортимера. — Эта новая? — Да. Мортимер готовится описать свое недавнее приобретение, если Мэнко спросит, но тот предпочитает исследовать все самостоятельно и, верный своей, веселящей Мортимера нахальной беззастеничвости кота, уже тянется к любовно начищенному оружию. В последний момент Мэнко полуоборачивается к нему и уточняет: — Я могу? Мортимер разрешает, не без интереса отмечая себе чужое проявление приличия, на которое, как он догадывается, не многие могут рассчитывать в общении с его другом. Исключительность в обращении взаимна: данное им Мэнко разрешение на то, чтобы изучить его новенький карабин, тоже выходит за рамки его обычной дистанции к окружающим. Неговоря уже о щепетильном отношении Мортимера к снаряжению. Вещи долгое время были для него гораздо больше людьми, чем люди, а люди же больше были вещами. Возможно, слишком долгое, и возможно оно начинает меняться, думает Мортимер, пока Мэнко вертит и осматривает его Кольт, переливающийся на свету. Мортимер наблюдает сбоку — не потому, что не доверяет Мэнко обращаться с винтовкой бережно, а потому что предстающий перед ним вид приятен ему эстетически. Это не первый раз, когда он обращает внимание на то, что у мальчика изящные кисти и длинные пальцы; Мортимер представляет, что у него должно быть теплые ладони. У такой живой натуры может быть только сильное, горячее сердце. — Мило, — резюмирует Мэнко себе под нос. — Гораздо лучше, чем твое забавное сооружение. Мортимер фыркает, не обижаясь на шпильку; уже зная, что его нарочито дразнят. — Вернешь мне любезность? Он подходит к столу с оставшимся на нем поясом Мэнко и, получив кивок от хозяина, аккуратно достает пистолет с гремучей змеей на рукояти из кобуры. — Наше знакомство было очень поспешным, — говорит Мортимер, имея в виду дуэль с Индио. Мэнко усмехается. — Вы узнали друг о друге самое главное, разве нет? Мортимер не отвечает, оценивая ощущения от пистолета в своей руке и заново переживая то, как он дал ему долгожданное чувство завершенности. Мортимер рассматривает его и, со знанием того, кто уникально разбирается в оружии, замечает: — Это красивый пистолет, — не договаривая опасно напрашивающееся ему на язык: «для красивого мужчины». — И он хорошо тебе подходит. Мортимер слышит, что вернувший на место винтовку Мэнко идет к нему. Затем, к шагам по паркету, сопровождаемым позвякиванием шпор, присоединяются слова: — На тебе тоже смотрелся хорошо. — Мэнко говорит это негромко и будто приглашая его надеть свой пояс снова прямо сейчас. Мортимер напрягается и убирает пистолет в кобуру. Он слишком много выпил этим вечером, он забывается и слышит то, что не должен хотеть слышать. — Пистолеты есть у многих, но не многие умеют ими пользоваться, — продолжает Мэнко и Мортимер с ним согласен, хоть и не знает, к чему тот ведет. Помедлив, Мэнко добавляет со сдержанным, но весомым восхищением: — Я никогда не видел кого-то, кто бы двигался как ты. Разумеется, признание от равного и конкретно от Мэнко ласкает ему уши. Мортимер улыбается ему и иронизирует: — Армия и почти десятилетие отлова преступников располагают к этому. Но я рад, что ты заметил. Он возвращает пояс Мэнко обратно на стол и разворачивается, собираясь спросить Мэнко о том, где тот научился стрельбе. Мэнко перехватывает его руку своей, левой. Мортимер моргает несколько раз и смотрит ему в лицо, ожидая продолжения. Мэнко смотрит на него в ответ ясным и твердым взглядом, заставляющим Мортимера внутренне подобраться, как от звучания знакомой ноты. Так мальчик смотрел на него, когда оценивал, перед тем, как несносно самонадено отдавить носок его сапога. Мэнко опускает взгляд на их руки и вдруг легко гладит его запястье двумя пальцами. Сердце Мортимера пропускает удар. Нет, ему, должно быть, кажется. Снится наяву. Но ткань под его рукой совершенно реальна, когда после нескольких осторожных поглаживаний его ладонь оказывается приложеной к переду штанов Мэнко и тот спрашивает без выражения в голосе: — А какие мысли насчет этой модели? Мортимер вскидывает глаза к лицу Мэнко, но тот продолжает смотреть вниз. Его лицо выражает странное смирение, как будто он готовится принять хук с разворота за проявленную дерзость. И в этот момент именно это, а отнюдь не прямолинейность жеста, действительно удивляет Мортимера. Он обретает полную ясность относительно всей ситуации: мальчик решился на свое действие, чтобы не потерять запал и не отступиться, потому что боится быть отвергнутым. И это после всего, что было. Мортимер прищуривается и негромко отвечает: — Мне потребуется ознакомиться с ней поближе, чтобы вынести определенный вердикт. Он подкрепляет свои слова мягкими массирующими движениями пальцев там, где их присутствие пожелали, и Мэнко шумно, с ощутимым облегчением выдыхает так, что даже ссутуливается, почти нивелируя их разницу в росте; Мортимер пользуется этим и плавно, как в танцевальном движении, разворачивает его за талию, чтобы прислонить к столу для собственного удобства. Кроме того, теперь Мэнко стоит лицом к источнику света и все маленькие детали его лица оказываются у Мортимера на виду. Он отмечает, что напряженная складка между бровей мальчика никуда не делась. Что же, значит волнуются они оба. Мэнко смотрит на него сосредоточено и в растерянности, плохо замаскированной под жесткость. — Не смущайся, — подбадривает его Мортимер. Мэнко состраивает мину и пренебрежительно фыркает, но звучит и выглядит при этом совсем не так заносчиво, как обычно. Мортимер не сдерживает улыбку удовольствия, поскольку от него не укрывается, что другой слегка краснеет. — Что за ерунду ты несешь, старик. Вслед за этим Мэнко принимается развязывать узел его галстука левой рукой и закидывает конец того ему на плечо; Мортимер без спешки помогает ему расстегнуть свои жилет и рубашку, в свою очередь озабочиваясь чужим ремнем. Он как раз выдергивает его и небрежно бросает на пол, когда Мэнко почти невесомо гладит его по груди кончиками пальцев. Мортимер одобрительно вздыхает и замедляет свою ответную ласку. Когда пальцы Мэнко доходят до старого шрама у его ключицы, прикосновение задерживается. Глядя на неодобрение, даже территориальность в чужих чертах и взгляде, Мортимер сообщает: — Другому досталось гораздо хуже. — Я надеюсь, — ворчит Мэнко и какое-то мгновение Мортимер уверен, что в нем говорит задиристая молодость, но затем осознает, что сам бы наверняка подумал то же самое. Более того, что он уже чувствовал нечто подобное, глядя на Мэнко после побоев Индио. Он отвлекает себя и мальчика продолжением манипуляций — их успешность подтверждается все сильнее обозначающейся твердостью под его рукой. Мэнко постепенно смелеет и уже касается пальцами его шеи и вскоре удивляет Мортимера тем, что гладит его по челюсти правой рукой, зарезервированной только для использования оружия. Мортимер до гусиной кожи проникается мыслью о том, что эта же рука сейчас дает ему нежность. Затем, рука замирает. — Погоди, — хрипло останавливает его Мэнко. — Что такое? — Оно разве… не осуждается? Мортимер оглядывается и понимает, что Мэнко заметил выложенную им с дороги на прикроватную тумбочку Библию. Сам Мэнко не из богобоязненных и, по-видимому, переживает за то, чтобы не скомпрометировать его убеждения. Мортимер искренне умиляется. — Мой мальчик, — произносит он с насмешливой теплотой и гладит Мэнко по щеке, — я столько уродливых душ послал туда, где они должны быть, что там наверху обязаны прикрыть для меня один глаз. Мэнко опускает голову и сквозь зубы говорит в сторону: — Тогда не могу не заметить… На штанах есть ширинка, черт возьми. Мортимер ухмыляется. — Действительно. Моя ошибка, — и подготовительно сплевывает на руку. Но несмотря на всю выдержку, способность Мортимера заигрывать резко истощается, когда его взгляду беззащитно открывается линия роста волос и кожа находит кожу в уверенном обхвате палец-к-пальцу. Он не хочет вспоминать, как давно сближался с кем-то в последний раз — еще перед его уходом из армии, не иначе. И хотя этот его навык должен был основательно заржаветь без практики с партнером, по реакции Мэнко этого не определить. Мортимер напитывается его близостью и когда чужая рука ложится на его изнывающий пах, это даже немного застает его врасплох. — Тебе разве не нужна помощь? — недоверчиво уточняет Мэнко. Отрицать то, что многозначительно упирается другому в руку, было бы абсурдно и Мортимер соглашается: — Еще как, — и поясняет: — но я бы предпочел пока сконцентрироваться на тебе, — потому что в настоящий момент как можно более яркое впечатление для Мэнко его высший приоритет. — Значит, правду говорят… что снайперы могут делать только одну вещь за раз, — говорит Мэнко и усмехается. Вдобавок, он с уютным шорохом гладит Мортимера по уху, отчего тот чуть подается вперед; Мэнко легко растирает его мочку, зажав ее между пальцами, и Мортимер закрывает глаза, наслаждаясь ощущениями. Проходит еще некоторое время, прежде чем он глухо поправляет: — Ты забываешь, что у нас также и репутация лучших в том, что мы делаем, — и показательно растирает головку члена Мэнко между пальцев. Подловленный, тот дрожаще выдыхает и соглашается: — Я вижу, откуда она взялась. Мортимеру безгранично нравится разговаривать с мальчиком на такой интимной во всех смыслах дистанции. Но по мере того, как он ускоряет движения руки, делая их более напористыми, чем скользящими или обертывающими, им обоим становится не до разговоров. Мэнко теряет в фокусе и дальше уже обеими руками рассеяно гладит его по лицу, ласкает уши, — Мортимер смотрит на него во все глаза, запоминая каждую особенность его лица; как ложится светотень на его кожу, загрубевшую от ветра и солнца; как подрагивают его пушистые, как у девушки, ресницы; как он приподнимает уголок верхней губы в полуоскале от особенно приятной последовательности движений. Я никогда не видел кого-то, кто был бы как ты. Мэнко дышит через приоткрытый рот и Мортимер остро, очень остро хочет поцеловать этот рот, но находится под впечатлением, что сделать это сейчас, пока другой уязвим, означало бы воспользоваться моментом. Вместо этого, Мортимер в какой-то момент поворачивает голову, чтобы взять в губы костяшку уже бездумно удерживающегося на его скуле пальца Мэнко, — и легко втягивает ее в рот и прикусывает. Мэнко широко раскрывает глаза, смотрит на него затуманенным взглядом. Мортимер хотел бы видеть его таким еще много, много раз. Идеальный транс их сцепленных взглядов выливается в рваные рывки бедер Мэнко, от которых стол позади него подрагивает. Мэнко хрипло предупреждает его: — Полковник. — Я понял, мальчик. Поддавшись чему-то вроде вдохновения, Мортимер приспускает чокер на шее Мэнко и целует шрам на его шее, оставленный его же пулей месяцы назад. И, как Мортимеру кажется, именно это Мэнко оказывается неспособен вынести, когда заходится в сдавленном полустоне-полувскрике и содрогается. Может ли быть, что каждый раз гляда на себя после ванны или во время бритья, Мэнко возвращался к шраму, и прикасался к отметине, чтобы напомнить себе, что его друг-полковник действительно был?.. Мортимер способен поверить в это, потому что у самого него не было никакого следа и он жалел об этом. Пленительно живой Мэнко перед ним сейчас — запах его пота и табака, его горячая кожа, и его рваный ритм дыхания, который Мортимер чувствует всем телом, и даже покрывающая его ладонь вязкость его семени, — компенсация месяцев перенесенного им тяжелого, как надгробная плита, одиночества. Мортимер берет тут же неподалеку лежащую тряпку для чистки оружия, чтобы обтереть руки. Он заведет новую. Мэнко смотрит на него широко распахнутыми глазами, застегивается; и, в конце концов, его попытки отдышаться позволяют ему выговорить пикантное в сложившейся ситуации: — Браво. Все еще взвинченный, Мортимер издает смешок, но не успевает прокомментировать, потому что Мэнко сокращает дистанцию между ними и берет его за плечи. Он облизывает губы и говорит: — Теперь моя очередь. Того, как он звучит и как выглядит при этом, глядя на него сверху-вниз, оказывается достаточно, чтобы вызвать у Мортимера слабость в коленях. Это приходится кстати, потому что пару мгновений спустя обнаруживается, что в планах Мэнко было переместить их и опрокинуть на постель. С учетом обстоятельств, Мортимер соглашается закрыть глаза на то, что предпочитает чистые простыни. Он решает, что согласился бы на многое, при условии, чтобы мальчик так же полунавис над ним-полуналег на него. Мортимер так захвачен их новым положением, что просто наблюдает, как Мэнко расстегивает его ремень одной рукой, уперевшись локтем другой в кровать, и, решив не возиться с тем, чтобы избавиться от предмета одежды, запускает руку ему в штаны, заставляя Мортимера резко выдохнуть. Они смотрят друг на друга. Затем, Мэнко хмурится и закрывает глаза — опускается ниже и целует его. Мортимер не сдерживает стон. Вскоре он запускает пальцы в густую шевелюру Мэнко, а сам Мэнко начинает понемногу сбиваться в ритме движений кисти, дергая запястьем жестче, чем нужно. Мортимер помогает ему исправиться, направляя своей рукой. Их поцелуй, — без сомнений самое приятное разделенное впечатление, из всех когда-либо случавшийся с Мортимером, — длится и длится, пока Мортимер не запрокидывает голову, оглушаемый стуком собственного сердца. Тогда Мэнко упоительно предано и почти болезненно искренне трется об него шершавой щекой. Мортимера затапливает окончательное понимание, что все определено и он будет следовать за ним. Будет следовать за ним столько, сколько ему позволят. Перед тем, как шагнуть за грань, он чувствует порыв позвать его по имени, но находится только с: — Мэнко... Мой замечательный мальчик… — которого, впрочем, хватает для того, чтобы Мэнко низко застонал, прижавшись лбом к его лбу, и они вместе довели дело до завершения. Мортимер припоминает этот эпизод позже, в тяжелой неге, когда покрытый испариной Мэнко смотрит на него, раздумывая о чем-то, и глядящему в ответ Мортимеру отчетливо кажется, что он как раз думает о том, что, может быть, однажды скажет ему свое имя. Если это еще будет иметь значение.