Самая важная книга на свете

— Давно хотел у тебя спросить, — начал Кроули. Выплеснул в бокал Азирафаэля оставшийся в бутылке «Шираз» и тут же задумался, что для них с ангелом значит «давно». Сто лет — это уже давно? А две тысячи? Три? Азирафаэль покрутил бокал в руке и чуть улыбнулся. А Кроули все медлил, все подбирал слова, пока они наконец не выстрелили: — Ты никогда не думал написать книгу, ангел? И правда выстрелили: Азирафаэль тотчас встрепенулся. А бокал с вином отставил в сторону — решительно, будто собирался на войну. Перевел взгляд даже не на книжные полки, а куда-то в сторону окна, за которым уже брезжил серый лондонский рассвет, тот самый рассвет, который никому не нравился, потому что он всегда был холодный, и склизкий, и неприветливый, даже летом. Азирафаэль ничего, ничего не отвечал целую минуту или даже две, или тысячелетие, Кроули не успел отследить — в такие мгновения ему казалось, что он нечаянно заморозил время, — зато успел забеспокоиться. И все пытался понять: неужели он чем-то задел ангела, неужели сказал что-то обидное, колкое? На всякий случай принялся объяснять: — У тебя всегда были книги. А до книг были каменные таблички и рукописи, — Кроули выудил из памяти папирусные свитки. Куда, интересно, они все делись? Неужели хранятся здесь, в магазинчике? — Вот я и подумал, почему бы тебе не написать хоть одну самому. Азирафаэль все-таки поднял на него глаза, улыбнулся и развел руками. — Я не умею, — ответил он. — Для этого надо быть человеком. — Ты просто никогда не пробовал, — сказал Кроули. — И тебе необязательно писать Евангелие от Азирафаэля. Есть столько разных жанров. Детектив. Фантастика. Авантюрный роман. Исторический роман. «Любовный роман», — хотел добавить Кроули и осекся. Он еще пару веков назад приписал себе изобретение этого жанра. Люди захлебывались сентиментальными историями, плакали над страницами, стыдились и все равно не выпускали книжку из рук, упиваясь восторженной, сладкой ложью. Неразделенная любовь и верность в таких повестях всегда вознаграждались ответными чувствами, и читателю оставалось лишь задуматься, когда в его скучную жизнь тоже ворвутся эти ураганные переживания и приятные потрясения. Как назло, никто никуда не врывался, счета за электричество оказывались в почтовых ящиках куда чаще любовных писем, а читатель искал утешения в новой книжке. И если говорить начистоту, Кроули до сих пор не знал, солгал ли он тогда в отчете или нет, раз он взаправду был главным героем самого неудачного романа в шеститысячелетней истории человечества, и роман этот начался, когда Змий, выползший на стену Эдемского сада, с первого взгляда и бесповоротно влюбился в ангела, укрывшего его белым крылом от дождя. А потом он просто привык. Ну как привык. Он тонул в небесно-синих глазах Азирафаэля и отсчитывал секунды до Конца Света. Послезавтра Уорлоку исполнялось восемь лет. Он рос обычным ребенком, и Кроули все гадал: то ли их план с ангелом и вправду удался и небесная благодать, как концентрированная кислота, с шипением и клокотанием растворила в себе адскую природу Сына Сатаны. «Наоборот тоже неплохо», — успел подумать Кроули. То ли они ошиблись. То есть, он ошибся. И Конец Света непременно случится. И самый неудачный роман наконец закончится. Так же глупо, как и начался: Кроули всегда оставался оптимистом, но очень трезво оценивал свои шансы выжить в финальной схватке сил Добра и Зла, и одновременно с ужасом понимал, что не желает победы своей стороне. И что это на самом деле значило для него, он тоже понимал. — Видишь ли, в чем дело, Кроули. Я не умею придумывать истории, — объяснил Азирафаэль. — Тебе и не надо ничего придумывать, — Кроули хотел, чтобы его голос звучал ободряюще. — Ты столько всего видел собственными глазами. Азирафаэль вмиг допил вино и пристально посмотрел на Кроули. По коже побежали мурашки, потому что так Азирафаэль глядел на апостола Петра и Христофора Колумба. И одним, и вторым Азирафаэль искренне восхищался, а Кроули завидовал: что бы он ни делал, ему таких взглядов доставалось чересчур мало. Только позже апостол отбыл в Рим, Колумб уплыл в Америку, а Кроули никуда уплывать не хотелось, и все-таки он знал: если Азирафаэль сейчас попросит его сесть на экспедиционный корабль в Антарктиду или на самолет в Токио, он не сможет отказать. — Поздно уже, — вдруг сказал Азирафаэль. — А завтра вечером надо вернуться к Даулингам. Ты ведь отвезешь меня? Кроули кивнул. И начисто забыл обо всем, что было сказано до этого. *** Едва Кроули затворил за собой дверь, как Азирафаэль бросился к письменному столу. Взгляд его упал на календарь. До Конца Света оставалось три года. Три года, чтобы написать самую важную книгу на свете. Ну как, как он раньше не понимал этого? Азирафаэль быстро расчистил стол от ненужных предметов — счета за воду и свет были чудесным образом оплачены и испарились в Небытии, а тяжелые тома Британской энциклопедии вернулись на полку. Он немедленно отыскал в ящике лист прекрасной, белейшей бумаги. Пододвинул к себе чернильницу. Взял перо… Он очнулся, когда в дверь магазинчика позвонили. Часы показывали шесть вечера, у книжных полок стоял удивленный Кроули, а Азирафаэль спешно пытался вернуть костюму свежесть и прежний лоск. Получалось не очень. И как назло, Кроули вытягивал шею, пытаясь разглядеть рукопись на столе, и Азирафаэлю пришлось совершить чудо: щелчком пальцев отправить исписанные страницы в сейф, подальше от любопытных демонов. К рукописи он вернулся этой же ночью, запершись у себя в домике садовника. Разумеется, он так ничего толком и не объяснил Кроули: демон казался побитым щенком, когда Азирафаэль спешно вытолкал его за порог около полуночи. — Отчеты, — солгал Азирафаэль. И извинился. И едва-едва удержался, чтобы не сделать того, чего он себе никогда не позволял: коснуться Кроули, провести пальцами по его плечу. Обнять. И попросить Кроули больше никуда не уходить. Но Кроули уже шагал прочь, и никогда прежде Азирафаэль не испытывал такого сильного стыда. Ложь во спасение все равно оставалась ложью, липкой и гадкой. Позже Азирафаэль порывался все рассказать Кроули, посвятить его в еще один свой тайный план, но всякий раз решал, что покажет Кроули весь труд целиком. А Кроули улыбнется, и вот тогда Азирафаэль поблагодарит его за ту прекрасную идею написать книгу, и они непременно отметят это в каком-нибудь приятном местечке с изысканной кухней. Первый год Азирафаэль работал не покладая рук. А потом однажды летним вечером решил перечитать все написанное и немедленно понял, что работа его никуда не годится. Весь этот год он, как ему казалось, создавал летопись. За шесть тысяч лет Азирафаэль и сам прочел немало летописей, написанных людьми. Такие исторические документы ценились учеными и коллекционерами уникальных изданий, но редко вызывали ажиотаж у обычного читателя, пусть и образованного. А его собственное сочинение и вовсе превратилось в еще один отчет. Помпезный, состоявший целиком из дат и скрупулезно собранных фактов, пусть и до нелепости правдивый и точный: настолько, что ни один архангел бы не поверил. Азирафаэль собрал исписанные листы в аккуратную стопочку, положил в оклеенную бархатом папку и отправил в самый глубокий ящик. Встал, подошел к телефону и набрал Кроули, и немедленно понял, что не звонил тому целую неделю. Потому что у Уорлока как раз были каникулы, и родители отвезли его на экскурсию в Вашингтон. Няня взяла отпуск, а садом сейчас занимался настоящий садовник, и да, ирисы и гортензии у того цвели даже без того, чтобы на них истошно орал один знакомый демон. А он, светлый ангел Азирафаэль, внаглую соврал своему лучшему другу о том, что будет очень занят. — Ангел, — услышал в трубке Азирафаэль. Кроули не сердился. Кроули был рад, что о нем наконец вспомнили. Но не постеснялся — потом, за ужином в «Ритце» — расспрашивать его о важных ангельских делах. Азирафаэль улыбался, ловко обходил самые каверзные вопросы — о, в этом демон был настоящий мастер — и рассказывал о погоде, редких изданиях и назойливых туристах. — У нас осталось два года, — вдруг сказал Кроули. И зачем-то повторил. — У нас с тобой, ангел, осталось только два года. Что говорить, Азирафаэль не знал. Потому что на мир в этот миг спустилась тьма, а после нее пришел свет, выжигающий все дотла. Азирафаэль вдруг воочию увидел, как сидит за этим столом один, без Кроули. Как к нему подходят важные официанты, представляясь и вежливо интересуясь, где же его приятель. Как он сам старается смотреть только в тарелку, ни в коем случае не поднимая глаз, чтобы ненароком не глянуть на соседние столики: тогда не так больно. — Значит, это будут самые счастливые два года, — ответил Азирафаэль. — Я обещаю. Он даже не понял, соврал ли или сказал правду. Наверное, соврал. Потому что Кроули подвинул к себе чашечку эспрессо и принялся помешивать несуществующий сахар, а сам сгорбился, сжался, точно пружина. И вот тогда Азирафаэль понял, что должен все исправить. И совершил что-то удивительное, сложное, чудесное, преисполненное одновременно радости и безнадежности: на целый миг накрыл ладонь Кроули своей, ощутил тепло чужой руки и произнес: — А через три года мы с тобой отметим наш тысячелетний юбилей. Кроули вздрогнул, и вспыхнули тотчас его глаза за темными стеклами, но руку он отдернул лишь тогда, когда к столику подошел официант: подлить вина в бокалы. — Это была такая хорошая идея, — продолжал Азирафаэль, — заключить Договоренность. — Ты правда так думаешь? — Я бы и сегодня мог сотворить какое-нибудь впечатляющее злодеяние, если понадобится. — Конечно, — кивнул Кроули. — У тебя отлично получается. Ты создан для этого. После ужина Азирафаэль все-таки затащил Кроули в свой магазинчик. Они пили виски и вообще не говорили о предстоящем Апокалипсисе, а расстались только в три утра. И лишь потому, что Азирафаэль заметил: — Тебе нужно выспаться. Просто он уже решил, что будет писать свою книгу в те часы, когда Кроули спит. Так будет честно. Кроули спорить не стал — и в этот раз, кажется, даже не обиделся — и быстро ушел. Взревел мотор «Бентли», и Азирафаэль снова остался один. Он опять, как и год назад, положил перед собой чистый лист и обмакнул перо в чернила. «В самом сердце Лондона», — написал он. И тут же понял, что Мэйфейр никак не может считаться сердцем Лондона. Мозгом, желудком и позвоночником тоже. Хотя идея с желудком Азирафаэлю понравилась. Порой ему казалось, что Лондон, как и любой огромный город, обладает свойством переваривать всех, кто оказался в нем, и особенно сильно это ощущалось в Мэйфейре. Человеку хватало лишь пройти по Маунт-стрит или Гросвенор-сквер, и в голове его начинали роиться беспокойные мысли. О том, что его собственная квартирка чересчур мала, а как было бы здорово жить в апартаментах за семь миллионов фунтов напротив салона «Бентли», и, кстати, раз уж речь зашла о «Бентли» — кататься по этим прекрасным улицам тоже лучше было бы не на видавшей виды «Хонде», ну что ж, «Ламборгини» тоже подойдет, а вот эта китайская ваза на витрине антикварного магазина украсит гостиную, а этот браслет с бриллиантами будет выигрышно смотреться на руке дочери… Кроули ничего не отрицал. Но иногда все же оправдывался. Например, когда Азирафаэль заводил речь о ценах на недвижимость вблизи Пикадилли. — Они сами, — уверял его демон. В ответ Азирафаэль напоминал ему, как тот ловко подтолкнул египетских фараонов к строительству пирамид, причем каждый следующий правитель считал нужным воздвигнуть пирамиду еще больше. — Пирамиды. Ну, было дело, — признавался Кроули, — но вот потом они сами. И между прочим, ангел, пирамиды — это не недвижимость. В современном понимании. «На одной из самых красивых улиц Лондона, в роскошном пентхаусе…». Это тоже никуда не годилось, решил Азирафаэль. Фразу он тотчас вымарал, а потом и вовсе смял лист и отправил его в корзину для мусора. А затем понял, как следует начать самую важную книгу на свете. «В Лондоне, неподалеку от Беркли-сквер жил демон». Теперь Азирафаэль жалел, что очень давно — сто лет или двести — так и не пришел к Кроули в гости. Конечно, он пару раз заглядывал в жилище демона, но пробыл там не более минуты. И сейчас расписывался в собственной трусости, понимая, что все эти годы он просто боялся. Боялся узнать о Кроули что-то важное, запретное, тайное, увидеть, где тот спит и набирается сил, увидеть его уязвимым и беззащитным — ведь после этого Азирафаэль сам стал бы беззащитен и уязвим перед его огненными, сияющими глазами. И, наверное, узнал бы что-то запретное и тайное о самом себе. Но теперь, когда до Армагеддона оставались два года, а в резиденции американского посла подрастал Антихрист, бояться больше было нельзя. А раз так, Азирафаэль запретил себе страх. Он вспомнил массивный диван, обитой белой, блестящей искусственной кожей и казавшийся страшно неудобным, и как потом этот диван исчез, исчез вместе с черными обоями и громоздкими колонками, а на смену им пришли стены из голого камня, гигантский телевизор и мраморный стол с троном. Вспомнил набросок Леонардо. И комнату-сад с широченным окном в пол, полную пышной, зеленой листвы. Растениям, наброску Леонардо и мраморному столу Азирафаэль посвятил целых две страницы. Результат был похож на опись имущества, и Азирафаэль в первый раз задумался, так ли это важно, в каком именно углу Кроули держит финиковую пальму и какого цвета мебель стоит на кухне. Он напряг память, но так и не смог вспомнить, о каком сериале Кроули рассказывал ему всего лишь пару недель назад. И вместо этого представил Кроули перед телевизором. Кроули непременно бы сделал себе коктейль. То есть, как настоящий демон, он украл бы коктейль прямо со столика в «Риволи» или даже из-под носа бармена. Потом Кроули уселся бы перед телевизором — или нет, почему-то Азирафаэль был уверен, что Кроули скорее бы лег, растекшись и распластавшись по дивану, пригубил бы коктейль и принялся бы переключать каналы. Внутри Азирафаэля что-то сжалось. Ему захотелось быть там, рядом с Кроули, устроиться на том же диване и, возможно, посмотреть вместе с демоном какой-нибудь глупый ситком или даже шпионский боевик. А еще Азирафаэль отчитал бы его за злодейство, причиненное тому бармену, и Кроули, вздохнув, щелкнул бы пальцами, отправляя в «Риволи» двадцатифунтовую купюру. И тут же плеснул бы шотландского виски Азирафаэлю, не объясняя, откуда это виски взялось. Они бы обязательно поспорили о сценарии, потом Азирафаэль рассказал бы Кроули, как прошел его день и сколько книг ему удалось не продать, они выпили бы еще виски, чай, портвейн и снова виски, и вот тогда Кроули, возможно, позволил бы взять себя за руку… Азирафаэль вздохнул. Это было совсем не похоже на то, что он собирался написать о Кроули. Ведь такого вечера у них никогда не было и, возможно, уже не будет. Сердце его снова екнуло, и Азирафаэль понял, что отвлекся. Он ведь просто хотел рассказать о том, что Кроули тщательно скрывал: за шесть тысяч лет демон успел полюбить людей и их хрупкий, странный, удивительный мир. И теперь пытался его спасти. И если об этом не стоило писать книгу, то о чем вообще стоило? Поэтому Азирафаэль снова принялся за работу. Кроули вернулся в книжный магазинчик после полудня, отдохнувший и не такой колючий и отрешенный, как вчера. — Привет, — сказал он, легко улыбнувшись Азирафаэлю, — я ведь не перепутал, и мы правда договорились сходить куда-нибудь на ланч? — Конечно, — просиял Азирафаэль. На самом деле, он ничего такого не помнил, но разве это имело значение? За ночь и утро он успел написать целую главу, про Лондон и Кроули, а теперь смотрел на этого же Кроули и пытался разглядеть хитрые змеиные глаза за темными стеклами. И вспоминал свое обещание: эти два года будут самыми счастливыми. После ризотто с белым трюфелем в очаровательном итальянском ресторанчике Азирафаэль предложил доехать до Британского Музея. Кроули спорить не стал, но заметно погрустнел. Нахмурился и, вырулив на Оксфорд-стрит, вместо своих обычных девяноста миль в час выжал из мотора «Бентли», кажется, все сто двадцать. А когда они с Азирафаэлем прошли мимо гигантского бюста Рамзеса Второго и повернули в следующий зал, спросил: — Мне кажется, ангел, мы с тобой пришли сюда прощаться с человечеством? Азирафаэль покачал головой и ответил: — Ну что ты, Кроули. Мы пришли вспоминать. — Древний Египет? — хмыкнул Кроули. — Да, прекрасное было времечко. Чудное. Фараоны скармливали своих врагов крокодилам. Он сказал это нарочно громко и нехорошо улыбнулся: французский турист, который сейчас фотографировался с мумией, даже выронил телефон из рук. — Но это ведь не ты придумал, — заметил Азирафаэль. — Не я, — согласился Кроули. — Но Внизу считают иначе. Я ведь правда был в Уасете и в Гизе. — Наверняка за столько лет ты успел сотворить там какое-нибудь другое черное дело. Кроули задумался. — Ты опять про пирамиды и недвижимость? О, есть кое-что. Не помню, как звали того фараона, если честно, ангел, я терпеть их не мог. Кто-то из предков Ментухотепа. В общем, я посоветовал ему отправить кого-то, кому он доверял, в Нубию, и узнать, не строят ли его враги заговор. И высылать подробные донесения в Уасет, на папирусе, и доставлять с помощью гонцов. Мне казалось, это будет забавно. Не поверишь, — глаза Кроули на миг блеснули из-под темных очков, — там правда был заговор. — Надо же. Я почему-то считал, что разведка — это наше изобретение, — возразил Азирафаэль. — А шпионаж — мое. Потому что люди всегда хотят выведать, чем заняты другие. И чем труднее или опаснее добыть информацию — тем интереснее. — И что, Внизу оценили? — Не особенно, — признался Кроули. — Сказали, что это опять то же самое яблоко. То есть, запретный плод. И что я за пару тысячелетий не придумал ничего нового для мучения людей и все еще эксплуатирую свои старые идеи. Но потом я рассказал про крокодилов, и вот это прошло на ура. Ведь в этом случае получается, что Всевышняя сама не знала, что у крокодилов может быть и такое необычное применение. Азирафаэль вздохнул. Они с Кроули как раз спустились по лестнице — впереди высился бывший Читальный зал. — Можно выпить чай на втором этаже, — предложил Кроули. — Там точно есть пирожные. — Там теперь ресторан, а не кафе, — заметил Азирафаэль. — Я не против десерта, но второй обед не входит в мои планы. А взять только чай и пирожное нам не разрешат. — Это еще почему, — Кроули пожал плечами. — Я сделаю так, что нам с тобой разрешат, а остальные посетители ресторана будут удивляться, почему. И завидовать. И негодовать. — Кроули. — Мир катится в тартарары, ангел, и мне надо успеть сотворить напоследок еще пару злодеяний. Азирафаэль хотел возразить, что мир никуда пока не катится, но осекся. — Давай. В кафе Кроули заказал себе кофе и яблочный тарт. Кофе выпил, тарт немного поковырял вилочкой и отдал Азирафаэлю. Потом они все-таки вернулись в музей, но Кроули напрочь отказался идти вспоминать Древний Рим. И вместо этого потащил Азирафаэля в галерею Просвещения. — Как трудно здесь ориентироваться. Целый лабиринт же выстроили, — сказал Азирафаэль и, заметив, как Кроули довольно улыбнулся, покачал головой. — Я даже не сомневался. — Я не нарочно. К тому же, в фойе можно взять карту музея. И если кто-то даже с помощью карты не способен сразу отыскать зал с мумиями, чтобы сделать с ними сэлфи… — Кроули скорчил гримасу и развел руками. — Ты в курсе, ангел, что большинство посетителей приходят сюда только для сэлфи с мумией? — …вместо мумии он найдет зал Океании или Африки и узнает что-нибудь новое для себя. Это вполне прокатит за благое деяние, Кроули. — Не порти мне настроение, ангел. День так чудесно начинался. Я вот выспался. И чувствую себя человеком. То есть, демоном. Хорошо отдохнувшим демоном. Закончился день так же чудесно. До отъезда в резиденцию Даулингов оставалась почти неделя, и после ужина в «Горинге» Азирафаэль снова пригласил Кроули к себе — на пару рюмок арманьяка — а когда время уже близилось к полночи, отправил Кроули домой. — Тебе будет полезно восстановить силы, — наставительно сказал Азирафаэль. Кроули и в этот раз не стал возражать. А едва тот исчез, как Азирафаэль вернулся к рукописи. На всякий случай перечитал первую главу. Сделал несколько правок, но в целом остался доволен: текст больше ничем не напоминал отчет, хотя и вымысла в нем не было никакого. Поэтому Азирафаэль продолжил свой труд. И целый год писал книгу, рассказывая будущим читателям — людям! — о демоне, жившем по соседству. О том, как тот любил «Ритц» и непритязательные ресторанчики в Чайнатауне, Сент-Джеймсский парк с утками и королевскую оранжерею Кью-Гарденс. И небольшие цветочные магазинчики, продажи в которых били рекорды после того, как Кроули находил там какое-нибудь экзотическое растение в свою коллекцию. Азирафаэль старался ничего не скрывать. И честно писал о том, как Кроули нравилось вызывать зависть и негодование, мчась по Пикадилли на своей «Бентли» со скоростью девяносто миль в час, или сеять раздор в очередной королевской семье. С каким удовольствием Кроули делал что-то такое, что казалось ему забавным, или просто творил мелкий хаос — порой так мастерски, что плохое настроение было гарантировано миллионам. Правда, все его демонические ухищрения выходили неоднозначными, а иногда приносили человечеству пользу куда большую, чем все благословения Небес. И если вначале Азирафаэль не понимал, как это возможно, то позже догадался: Кроули всегда двигало любопытство, а не ненависть. И ничто не поражало его больше, чем люди, добровольно возводившие на Земле самую настоящую Преисподнюю. Вот только сам Кроули скорее выпил бы стакан святой воды, чем признал бы это. — Адам и Ева были такими милыми, — говорил он. — Помнишь? Мне лично было жаль, когда их ни за что ни про что выгнали из Сада. Но ты только погляди, ангел, что получилось из их потомков. Люди — самое жуткое из Ее творений, ты не согласен? А когда Внизу ему приписывали что-то вправду страшное вроде инквизиции или очередной войны всех со всеми, Кроули приходил к Азирафаэлю. Или это Азирафаэль находил его: где угодно, в любой точке мира. И спасал. Так же, как Кроули всегда спасал его от развоплощений или гнева Небесного командования. В такие часы Азирафаэль видел совсем другого Кроули. И о нем, о таком Кроули тоже следовало поведать миру. Поэтому Азирафаэль писал свою книгу. Писал по ночам, все остальное время уделяя Кроули, Уорлоку и книжному магазинчику. А когда закончил, перечитал рукопись от корки до корки. Что-то не сходилось, и Азирафаэль не понимал, что. Ведь все в его книге было чистой правдой: в Лондоне жил демон, искусивший Еву и при этом никогда по-настоящему не служивший Аду. Демон не желал гибели миру и успел сделать много хорошего, и людям стоило знать об этом. И все равно Азирафаэлю казалось, будто он пытался нарисовать Кроули самыми сверкающими красками, но портрет вышел неживым — в нем не хватало колючей иронии и хитрой ухмылки. Азирафаэль в бессилии отложил рукопись в сторону. Он не знал, что делать. Минул еще один год. Мир менялся с необычайной скоростью, подрастающий Антихрист уже один раз нагрубил приехавшему из-за океана дяде — за что Тадеуш Даулинг, все еще полномочный посол США в Соединенном Королевстве, на целый день посадил своего наследника под домашний арест. И лишь «Ритц» оставался прежним. Азирафаэль все смотрел на Кроули, и все не мог отвести с него взгляда, и все хотел пообещать ему, миллион или миллиард раз, что Конца Света не будет. Что он сам, если будет нужно, возьмет в руки меч и выйдет на битву с Сатаной или еще с каким-нибудь врагом. И все будет хорошо. Даже если Кроули в это уже не верит. — Я даже не знаю, — как нарочно произнес Кроули в этот миг, — что они там придумали. Внизу. Как все начнется. Может, сходить туда снова? Вдруг я что-нибудь узнаю. — Не ходи, — посоветовал Азирафаэль. То есть, попросил. — Раньше мне там доверяли. Азирафаэль вздохнул, а Кроули продолжил: — А потом даже не спросили, желаю ли я этой великой чести, в смысле поработать курьером и доставить младенца-Антихриста в тот проклятый монастырь. — У нас еще есть целый год, — напомнил Азирафаэль. — Уорлок вырос очень милым и добрым мальчиком. Случай с дядей еще ничего не показывает. — Знал бы ты, как Внизу обращаются иногда с Князьями Ада, — ввернул Кроули. — Из малыша получится настоящий диктатор. Не хочу я быть на Земле, когда Уорлок решит встать на сторону своего настоящего отца и примется карать несогласных, а еще крушить старый мир и строить новый, еще более страшный. Что если мое влияние оказалось сильнее твоего? — Еще чего. — Может, мне тоже следует поучить его чему-то хорошему? Вдохновить на добрые дела. Для равновесия. Азирафаэль в этот момент едва не подавился кусочком говядины, и Кроули нахмурился. Бокал с вином отставил в сторону и сложил руки на груди. — Зря ты смеешься, ангел. — О нет, я и не думал смеяться, Кроули. — Между прочим, согласно нашей Договоренности, я тысячу раз уже раздавал благословения вместо тебя. — Я знаю, — кивнул Азирафаэль, — и ты порой куда лучше меня с этим справлялся. Давай еще немного понаблюдаем за Уорлоком. Кстати, ты мог бы поучить его не чему-то абстрактно хорошему, а обычной вежливости. Ему правда не помешает, да и в жизни пригодится, особенно если он отринет свое адское наследие. Кроули кивнул. — Я скажу Уорлоку, что если он еще раз кому-нибудь нагрубит, ему будет сниться Ад c моими коллегами, расплавленной серой, котлами и вилами. — Ты же говорил, что у ваших нет вил? И котлов. — Котлы есть, когда нужно, — убедительно сказал Кроули. — И трубы. — А если не сработает? Особенно с Антихристом. Вдруг ему как раз понравится то, что он увидит. В ответ Кроули лишь развел руками. А в полночь они снова сидели в книжном магазинчике. Допивая кальвадос, Кроули глянул на часы и выпрямился. — Мне пора, ангел. Азирафаэль замешкался: он ведь не хотел, чтобы демон уходил. Вот только как сказать об этом Кроули, он не знал. Поэтому Азирафаэль старательно нахмурил брови и спросил: — Дела? Что-то неотложное и рискованное, о чем мне следует быть в курсе? Кроули покачал головой. — Дела были вчера. Ты же сам просил меня присмотреть за магазинчиком, потому что тебя вдруг вызвали Наверх. А сейчас я просто хочу выспаться. Он поднялся и зашагал прочь. — Кроули, — начал Азирафаэль, заставив того обернуться. — Кроули, я вот что подумал… Черные стекла в этот момент казались Азирафаэлю на редкость непроницаемыми. — Да? Сердце забилось, потому что сейчас Азирафаэль разом вспоминал все, о чем фантазировал целый год, пока писал книгу. О том, как приходит в жилище Кроули, как садится с ним на диван, как они вместе смотрят шпионский боевик или очередную серию «Золотых девочек», и как потом Кроули ложится и кладет голову на колени Азирафаэля. И закрывает глаза. Или напротив, Азирафаэль снимает с него темные очки и вглядывается в золотое пламя, и Кроули оказывается так близко, как никогда не был прежде. Азирафаэль понял, что краснеет. Но пути к отступлению не было. — Я подумал, — он снова замешкался, а потом набрался решительности и выпалил, — чтовцеляхтвоейбезопасноститебелучшеостатьсяуменя. — Что? — В целях безопасности, Кроули, — объяснил Азирафаэль и сразу же улыбнулся, как ни в чем не бывало. — Ты же сам говорил. Страховка. И все такое. Кто лучше защитит тебя от твоих коллег, чем настоящий ангел. — Ты в своем уме, настоящий ангел? Терять было нечего. — Ты мог бы поспать здесь, — Азирафаэль кивнул на помятый кожаный диван. — А то ты сам неделю назад рассказывал мне, как утром в твою дверь позвонил нетрезвый сосед и ты от злости обернулся змеей. Не спорю, сосед это заслужил. Я уверен, теперь он быстро станет сторонником здорового образа жизни. Но зато тут, в магазинчике, никто тебе мешать не будет. И я тем более. Посижу за столом, почитаю что-нибудь. А утром выпьем чай и поедем к Даулингам. С минуту Кроули молчал. Шагнул к двери. Помотал головой. Азирафаэль редко видел Кроули таким: сомневающимся, не в силах принять решение. Обычно Кроули действовал быстрее скорости света. И теперь Азирафаэль очень боялся его спугнуть, и поэтому ушел сам — к письменному столу. Извлек из ящика французскую монографию об истории Древнего Китая, раскрыл на произвольной странице и принялся читать. Скрипнула дверная ручка, и прошелестели шаги, а затем в книжном магазинчике воцарилась тишина. Азирафаэль прочел пару страниц, совершенно не понимая, о чем идет речь. И лишь потом нашел в себе смелость бросить взгляд в сторону. В глубине подсобки, на примятом диване, спал Кроули. Спал на боку, сбросив туфли из змеиной кожи и укрывшись пиджаком. Солнечные очки вообще положил на пол. А руками крепко обнимал диванную подушку. Азирафаэль забыл, как дышать. Не то чтобы это было в его случае критично. Но он привык. Чуть придя в себя, он занавесил окна и погасил свет щелчком пальцев — чтобы Кроули точно ничего не мешало, оставив гореть лишь одну крохотную лампу на письменном столе. А потом осторожно встал и на цыпочках прошел в подсобку. Черты лица Кроули смягчились, он сейчас казался расслабленным и безмятежным — насколько безмятежным вообще мог быть демон. А еще Кроули был необыкновенно красив, и едва Азирафаэль про это подумал, как немедленно вспомнил про беззащитность и уязвимость. Сейчас он стоял перед Кроули, покой которого обещал стеречь, и именно так себя ощущал: беззащитным и уязвимым. И это было прекрасно. Потому что больше он ничего не боялся. Азирафаэль решил принести плед и тут же подумал, как было бы хорошо укрыть Кроули не пледом, а своим крылом. Как тогда, шесть тысяч лет назад, он укрыл от дождя этого странного демона с пламенными кудрями, и не знал еще, что весь свой путь в Вечность им суждено пройти вместе. Что они будут расставаться, ссориться, спорить. И сходиться вновь. И идти дальше. Вместе. И если Азирафаэль и жалел о чем-то, то лишь о том, что слишком редко простирал над Кроули свои ангельские крылья. Слишком редко дарил ему тепло. Зато не выпускал из поля зрения и сперва ходил за ним по пятам, оберегая от него людей. Потом, конечно, он принялся оберегать и самого Кроули, но до сих пор боялся сказать, как же тот ему дорог. Как будто он все эти шесть тысяч лет наблюдал за Кроули с высоты. Не решаясь приблизиться. И был для него не ангелом-хранителем, не добрым другом, который мог выслушать и утешить, и мог обнять, и разделить горесть и радость. Нет, он был неусыпным стражем, кружившим над противником и выслеживающим его. Он легко и вмиг представил себя таким: сильным, зорким, бдительным и отважным. Таким, наверно, его и создали изначально — таким его выковали Небеса. Таким он и должен был остаться навсегда: хищным, как орел, и храбрым, как лев. Парить в Небесной выси, лишь при необходимости спускаясь на Землю, чтобы даровать благословения праведникам. Или, разглядев врага, спикировать вниз и поразить его — исполосовать когтями, изгнать и уничтожить. Вот кем его хотели видеть Наверху. И вот кем он больше не хотел быть. Азирафаэль все-таки принес плед. Осторожно укрыл Кроули — как же хотелось провести рукой по огненным волосам! На секунду Кроули пошевелился, ресницы его задрожали, а потом он снова провалился в сон. Азирафаэль еще немного постоял около дивана, не в силах оторвать свой взгляд от Кроули, и наконец вернулся к столу. Монографию о Китае отправил на полку. Вместо нее взялся за свою рукопись. Полистал. И вдруг понял, о чем следует написать в самой важной на свете книге. «В Лондоне, неподалеку от Беркли-сквер жил демон. Он давно полюбил и этот город и живущих в нем людей. Конечно, по-своему. Демон этот никогда бы не признался в этом, ведь по своей натуре и службе он обязан был прежде всего вредничать и пакостить. И подвергать людей испытаниям. Что он порой и делал, но еще больше он творил добрых и хороших деяний, не по службе, а просто так, когда ему хотелось. Демон поначалу не ведал, что куда бы он ни пошел, за ним всегда наблюдал Небесный Страж. С головой орла и телом льва, бдительный и отважный, этот грифон был готов в любой момент спикировать с неба и настичь противника, и разорвать его острейшими когтями, и смять тяжелыми крыльями. Святые Небеса создали грифона, чтобы охранять человечество от происков Ада. И от демона, которого грифон всегда считал своим врагом. Грифон никогда бы не признал, что в душе демона все-таки светится искорка добра, которую так и не смогли вытравить в Преисподней, и что демон совершенно искренне жалел и распятого Иисуса, и детей, которые погибли в Потопе…» Азирафаэль снова принялся за работу. До назначенного Апокалипсиса оставалось всего лишь несколько месяцев, когда Азирафаэль отправил рукопись в издательство. А так как это была самая важная книга на свете, Азирафаэль решил, что она должна попасть на стол редактора быстрее других. Времени ждать не было. — Знаешь, сегодня я совершил нечто по-настоящему ужасное, — отчитался он перед Кроули, когда они в очередной раз сидели на скамейке в Сент-Джеймсском парке. Подул майский ветерок: нежный, свежий, полный аромата цветущих рододендронов и надежды на теплое лето. Шилохвостки носились по пруду наперегонки с лысухами, а любопытные пеликаны позировали туристам. Кроули размахнулся и запустил кусочком хлеба в красноголового селезня. Не попал. — Правда? — Да, — кивнул Азирафаэль. — Прости, я расскажу тебе чуть попозже, ничего? Но поверь мне, Кроули, это худшее, в чем я когда-либо был замешан. И ты не представляешь, как мне стыдно. Поэтому сегодня и завтра, да и вообще вплоть до августа тебе не нужно ничего делать по работе. Ты можешь наконец-то взять отпуск, Кроули! Кроули вытаращил на него глаза — и согнулся пополам от хохота. В ответ Азирафаэль лишь покачал головой. — Ну ты даешь, ангел. — Ты сам любишь говорить, что мы с тобой многому научились у людей. Разве ты не хотел бы отдохнуть от всей этой суеты с отчетами и с этой, как ее, владычицей файлов… — …Дагон, — закончил за него Кроули. — Я смогу уйти в отпуск, когда я буду не демоном Ада, а просто демоном. Ничьим. В смысле, своим собственным. Как думаешь, ангел, когда это случится? Смеяться Кроули перестал. Он чуть наклонил голову, так что очки его сдвинулись на нос, и теперь Азирафаэль смотрел в змеиные глаза, полные адского золота, грусти и нечеловеческого одиночества. Больше всего на свете Азирафаэль хотел сейчас обнять Кроули. И выпустить крылья, и согреть, и прижать к себе, и долго-долго не отпускать. — Так что ты все-таки натворил, ангел? Азирафаэль вздохнул. — Я сделал так, что в высшем обществе Лондона случился грандиозный скандал, о котором завтра напишут все газеты. А это значит, что кое-кто не пойдет отмечать годовщину свадьбы в «Ритце». И там чудесным образом освободится столик. Кроули вздохнул. И посмотрел на Азирафаэля так, что тот мгновенно понял: за шесть тысяч лет он так и не научился порядком врать. Он вообще, если честно, только сейчас учился жить. Не по-ангельски и не по-нечеловечески, а так, как хотел бы жить он сам, ангел Азирафаэль. А хотел он лишь одного: чтобы Кроули всегда был рядом. Сколько бы времени им ни было отпущено. Лето пролетело за один миг, а когда до Окончания Веков оставалась неделя, Азирафаэль уже и не помнил о самой важной на свете книге, как раз вышедшей в печать. *** Все было позади: и Ад, и Небеса, и глупая попытка начать Апокалипсис, и настоящий Антихрист, который ничего не хотел слышать о своем предназначении. Кроули оставил «Бентли» в закоулке на Арлингтон-стрит и сейчас шел по Пикадилли пешком, словно в первый раз пробуя лондонский воздух на вкус: пыльный, пропахший бензином, смогом и пережаренным кофе. Но воздух этот пьянил и дурманил, и Кроули казалось, что сейчас он учится дышать заново. А еще он искал подарок Азирафаэлю: не то чтобы для этого был повод, но за шесть тысяч лет Кроули уже успел выучить, что повод не нужен. С утра он обошел с десяток антикварных лавок, потому что сперва хотел подарить Азирафаэлю все Библии мира, и все теологические трактаты, и все философские монографии тоже. Но редкие издания, которые ему попадались, не шли ни в каком сравнение с теми, что уже пылились у Азирафаэля на полках. Поэтому Кроули просто шагал по улице: в глубине души он порой соглашался с ангелом, верящим в непостижимое. И в этот момент отчего-то надеялся набрести на это непостижимое, которое можно было бы упаковать в бумагу с тартановым рисунком и перевязать подходящей ленточкой. У входа в самый старый книжный магазин в Лондоне — Hatchards — толпилось столько людей, что пройти по тротуару Кроули не удалось и обогнуть толпу по дуге тоже. Кто-то больно пихнул его в бок локтем и даже не извинился. Обернувшись, Кроули щелкнул пальцами — шнурки оксфордов одного неуклюжего любителя книг чудесным образом развязались, и тот споткнулся. Довольный собой, Кроули собирался отправиться дальше, но вдруг почувствовал: все эти люди сейчас за чем-то охотились. В нем вспыхнул азарт, и он немедленно шагнул в человеческий водоворот. Автором бестселлера «Небесный страж» значился некий А. Фелл. Кроули выхватил книжку из-под носа у очередного незадачливого покупателя и плюхнулся в кресло у полки: каким образом оно осталось свободным в этой толчее, не понял даже он сам. Роман — а это вправду был роман, фэнтезийный, так значилось на обложке, — посвящался «моему дорогому другу». А в предисловии автор говорил, что он боится не успеть дописать эту «самую важную книгу на свете», и просил будущих читателей простить его за некоторую сумбурность изложения, ведь речь шла о шести тысячах лет, и в книжку просто не поместились бы все события и объяснения. «В Лондоне, неподалеку от Беркли-сквер жил демон», — прочел Кроули. И мгновенно рухнул в текст. Он не знал, сколько времени прошло. Вокруг него все так же кишела толпа, но ему казалось, что он весь объят пламенем. Выпустить книгу из рук он не мог, он знал точно, что больше не расстанется с ней, и с тем, кто ее написал — тоже. И уже ловил себя на мысли, что хочет перечесть книгу заново, от корки до корки. Кроули осторожно провел пальцем по корешку. Снова полистал роман, а затем открыл его на последней странице. «…Грифон все так же кружил над Лондоном. Темнело небо, близился Апокалипсис, и две нечеловеческие армии уже готовились к своей последней схватке. Грифон все еще надеялся, что случится чудо, и войны удастся избежать, и он еще увидит и звезды, и рассвет, и цветущие сады, и услышит смеющихся радостных людей, и почувствует их счастье как свое. Шесть тысяч лет назад его создали воином, и только сейчас грифон понимал — на самом деле он не солдат, а хранитель. И его орлиная зоркость и львиная храбрость наконец-то пригодятся — тому, кого он будет защищать и оберегать. А если потребуется, он отдаст свою жизнь. Чтобы тот, кто был так ему дорог, тоже увидел и звезды, и все рассветы мира». Кроули закрыл глаза. Некоторое время сидел, вцепившись в книгу, пока его не затормошили за плечо: какая-то дама неясного возраста. — Эй, с вами все хорошо? — Чудесно, — ответил Кроули. — Я просто очень впечатлен романом. А вы что думаете? — Ну, мне кажется, что автор вовсе не хочет известности, — заметила дама. — И на самом деле написал книгу для одного человека. Или нечеловека. Она исчезла в толпе прежде, чем Кроули успел что-то ответить. Поэтому он положил книгу на колени и вытащил телефон. Заглянул в интернет: в социальных сетях сейчас тоже пытались угадать, кто же скрывается под псевдонимом «А. Фелл» и кому посвящена книга. А на страницах Guardian, Times и Daily Telegraph уже печатались рецензии на роман. «Только мне кажется, что главный герой слишком хорош для демона? Зачем тогда вообще нужны ангелы? И откуда взялся этот чертов грифон?» — возмущался первый критик. «Понял ли грифон, что влюбился в демона? Вот в чем загадка романа. Или грифон так и будет мечтать о нем до следующего конца света?» — спрашивал второй. «Для фэнтезийного жанра здесь многовато описаний внешности. Автор беззастенчиво любуется своим героем. Он и безумно красивый, и волосы у него цвета пламени, и глаза сияют золотом, а еще он стройный, хорошо смотрится в узких брюках и даже пытается спасти мир», — заявлял третий. «В данном случае это демон и грифон-недоангел. Автор эксплуатирует избитую тему, когда герои не могут быть вместе. Надо отдать должное, он делает это с достаточным очарованием и поэтичностью», — считал четвертый. «Грифон не мог коснуться демона, потому что орлиная и львиная природа взяли бы над ним верх, и острые когти разорвали бы на куски того, кто раньше был змеей. Похоже, что в тексте впечатляюще описана чья-то сексуальная фрустрация», — решил пятый. «Повествование держит в напряжении, но этот сюжет вовсе не требовал открытого финала. Ясность пошла бы на пользу всему роману», — замечал шестой. Кроули нахмурился. Поначалу он хотел послать всем критикам небольшое проклятие — например, сделать так, чтобы они каждый день нечаянно просыпали бы соль в чай. Но потом просто выключил телефон. Расплатился за книгу и вышел на Пикадилли. Добравшись до Сохо, Кроули позвонил в запертую дверь. Ждать — секунду, две, три — не стал. Щелчком пальцев заставил дверь открыться, прошел-пробежал лабиринт из книжных полок и оказался в подсобке. Азирафаэль уже поднялся ему навстречу. А потом увидел книгу в руках Кроули. И будто окаменел, и Кроули понял, что терять времени больше нельзя, сколько бы вечностей ни ждало их впереди. — Ангел, — начал Кроули. — Помнишь, что я сказал неделю назад? До Апокалипсиса. Что я хочу быть свободным, ничьим демоном. Но я вдруг понял что-то очень важное. Как я могу быть ничьим, если я всегда был твой? Азирафаэль улыбнулся. — Тогда я хочу быть твоим ангелом, — ответил он.