Нежность

      Исин рассматривал букет у себя в руках и улыбался сам себе — на улице была прекрасная погода, птицы пели, а его сердце было заполнено любовью. Пусть он и выглядел немного "не в себе" со стороны, но впервые ему было на это абсолютно наплевать.       — Что это у тебя? — ворчливый голос за спиной заставил его сердце биться в два раза быстрее нужного, а живот приятно скрутило.       — Тебе, — Исин улыбнулся и протянул парню букет роз, уже зная, какой будет чужая реакция на такой подарочек.       Лицо Чунмена зависло, и он с недоверием покосился на парня перед собой, будто начиная сомневаться в реальности происходящего. Но он довольно быстро собрался с мыслями, что сразу же вылилось в поток ругани:       — Совсем сдурел? Тебе на войне делать больше нечего? — Ким даже не прикоснулся к цветам, проходя вперед и обводя взглядом открывшийся с холма вид. — Милое местечко. Что ты хотел?       Исин подошел вплотную к Чунмену, обнял его со спины и уже готов был к сопротивлению, но неожиданно Ким только вздохнул:       — Могут увидеть, — однако он и не шелохнулся, только наклонил голову вправо.       — Могут, — согласился Исин, утыкаясь носом в щеку Чунмена, а губами — в его шею.       Их могут найти, но еще они оба могут через пару часов лежать мертвыми в поле, никому больше не нужные. Поэтому Исин и не подумал разомкнуть руки, прижимаясь только сильнее. Каждый раз перед новым сражением он все сильнее осознавал, насколько боится потерять Чунмена.       И эти цветы тоже были неспроста — Исин знал, что Киму не нравятся сантименты и яркие проявления заботы, но сегодня не смог устоять перед соблазном приподнести ему хотя бы букетик.       — Возьми розы, — голос его казался почти плаксивым и растроенным, и Чунмен закатил глаза (Исин мог определить это по его коротким вздохам):       — Что ты нежный какой в последнее время?       — А почему ты такой грубый? — тут же последовал ответ. Без упрека или обиды, но Чунмен почувствовал себя некомфортно.       Они молча стояли и смотрели на мир внизу, где был разбит их лагерь: все сидят у костров и о чем-то разговаривают, ходят туда-сюда, готовятся к завтрашнему дню. Они же стоят здесь, скрытые и потерянные от чужих глаз, наслаждаются возможно последними минутами вместе, и оба — не сговариваясь — думают о том, как пережить новый день, чтобы встретить хотя бы еще один закат здесь, вместе.       — Я могу поучиться у тебя нежности в постели, — говорит, наконец, Чунмен, немного поворачивая голову, чтобы видеть чужое лицо.       Это могло быть игривым предложением уединиться в тени густых деревьев, но неожиданно серьезный Исин решил не поддаваться его провокациям:       — Нежности не учатся в сексе, нежности учатся в любви.       Чунмен обернулся на него, и лицо его ничего не выражало, но он промолчал и снова посмотрел вперед.

      Исин почувствовал ужасную усталость, когда ему нужно было собирать собственные вещи для похода. Он присел на самодельный стул, и голова его неожиданно закружилась так резко и так сильно, что его чуть не стошнило.       "Что еще?" — подумалось ему.       Исин надеялся, что спустя пару минут головокружение пройдет, но со временем оно только усиливалось, а тело начало ломить во всех местах сразу. Он и в прошедшие дни замечал недомогания, но списал это на простуду из-за мытья в холодных реках и ручьях.       Сейчас же земля уходила из-под ног, а мозг будто заплыл туманом. Первой мыслью было: "Отравился", но все было слишком резко и сильно — он не мог даже встать и позвать кого-то к себе.       — Господин Чжан, — послышался голос, и тут же обеспокоенно: — Что случилось? Вам плохо?       Исину хватило сил только на кивок, стиснув зубы. Ему не нравилась ситуация, и мир медленно уплывал от него, а сам он переставал понимать, что происходит.       Он слышал множество голосов вокруг себя, и это так сильно давило на его черепную коробку, что казалось, будто по ней стучат огромным молотком. Он пытался говорить, но корейские слова вылетели из его головы абсолютно — оставалось только бормотать все на никому здесь не известном китайском, издавать жалобные звуки и молиться.       Спустя пару минут Исин отключился. ***       Чунмена разбудили посреди дневного сна, чего он терпеть не мог. Его лицо было кислым, как спелый лимон, и он готов был убивать без разбора. Но стоило только посыльному упомянуть Исина и болезнь, как Ким тут же вскочил со своей импровизированной кровати, кое-как запахнув красный халат. Правитель счел, что в такой ситуации нет времени на переодевания.       Чунмен почти бежал до палатки лекаря, высматривая Исина и надеясь, что увидит его скачущим на лошади или играющим в карты у палатки его отца, но Исина нигде не было видно, и сердце его словно перестало биться.       Только недавно они заводили этот странный разговор о любви и нежности, а сейчас он узнает, что Чжан заразился каким-то вирусом — китаец лежал на простынях прямо на полу и метался по кровати в полном бреду, мешая разные языки и заканчивая все предложения на половине.       Лекарь носился возле него, обтирая прохладной водой и вливая в Исина лекарство. Все знали, насколько Исин был важен для армии и насколько были крепки отношения между императором и полководцем его армии. Поэтому напряжение чувствовалось в воздухе так явно и ощутимо, что некомфортно было всем: начиная от стражей и заканчивая императором Ким Чунменом.       Когда лекарь сделал все возможное (хотя вирус так и не удалось определить), Чунмен криком заставил всех выйти и сел на полу, положив руку на чужой лоб и даже не зная, что ему делать: хотелось одновременно и молиться, и просить прощения, и просто плакать.

      Чунмен носился по лагерю, как ошпаренный уж, и его кровь кипела от ярости — кто-то из подданных посмел заразить своего полководца неизвестным вирусом, из-за которого Исин лежал в бреду уже четвертый день, а лагерь не мог сдвинуться с места. Информация об этом просочилась сегодня утром, а Ким уже успел раздать пиздюлей абсолютно всем в лагере — досталось даже лошадям.       Ким делал вид, что это дело "государственной измены", хотя больше всего его волновало состояние Исина (он не хотел этого признавать). Его шарахались все люди, а секретарь пропал еще с самого утра — каждый боялся полететь под раздачу.       Но Чунмен ничего не мог с собой подделать: при виде больного Исина, мечущегося по кровати, его злость моментально доходила от показателя "0" до "10". Милая улыбка Исина, будто скрывающая что-то, всегда выручала его из подобных ситуаций, но увы — улыбаться было больше некому.

      Исин открыл глаза, и первая картина ему открывшаяся — сонное лицо Чунмена, читающего какую-то книгу. Ему потребовалось пару минут, чтобы сообразить, где он находится и почему.       — Чунмен?       Ким уронил книгу, которую читал, уставился на него огромными глазами и набросился с объятиями, издавая какие-то совершенно дикие звуки. Его величество не смог выдавить ни одного нормального слова, только стискивая его все сильнее и пытаясь не заплакать.       Он сидел с ним неделю, каждую свободную (и не очень) минуту посвящая себя уходу за больным: сидел рядом с ним, поил его водой и лекарствами, разговаривал с ним и следил за его состоянием.       Теперь ему было трудно поверить, что Исин наконец проснулся. Хлопает ему глазами, пытается улыбнуться и выяснить, за что ему такие жаркие объятия.       — Сколько прошло времени?       — Год.       Глаза Исина начали расширяться так быстро, что Чунмен не сдержался от хохота, вытирая слезы в уголках глаз (на самом деле, слезы были вовсе не от смеха, но это другая история).

      Исин ходил медленно и опираясь на костыль, но это было лучше, чем валяться в постели без возможности трезво мыслить. Он аккуратно взбирался на холм, уже зная, какие выговоры получит от врачей и Чунмена лично. Но сейчас его волновало только одно — побыть на воле, а не в плену кровати.       На холме стояла лавочка (откуда?), и Исин сразу же на нее плюхнулся, потому что его ноги успели за это время устать так, что хотелось их снять и оставить отдыхать где-то отдельно от своего тела. Но ему оставалось только вздохнуть и немного потерпеть: спустя пару минут боль затихала.       Он смотрел на вид внизу и сразу погрустнел. Они стояли здесь с Чунменом, говорили о чувствах и нежности, а спустя три дня он чуть не умер. Ему хотелось снова поговорить с Кимом: без предстоящих сражений и без смертельных угроз.       Шорох за спиной заставил его подскочить, хотя ему такие резкие движения были противопоказаны. Недалеко от него стоял Чунмен и улыбался необычно, будто что-то скрывает.       — О чем думаешь? — они слишком хорошо друг друга знают.       — Хотел бы снова поговорить с тобой, — сказал он спустя пару секунд, — в более спокойной обстановке.       Неожиданно Чунмен вытащил из-за своей спины букет цветов и протянул ему, заставив зависнуть и сломаться.       — Мне? — недоверчиво спросил он, оглядывая цветы.       — Тебе, — Чунмен подошел к нему близко, обнял и мягко поцеловал в лоб.       Чунмен сходил с ума, когда думал о том, что стало бы с ним и его жизнью без Чжан Исина.       Не было бы редких свиданий в укромных уголках, быстрых поцелуев на прощание, одобряющей улыбки, дающей ему стимул двигаться вперед. У него не было бы такого талантливого полководца, и они, наверное, давно бы проиграли эту войну без Чжан Исина. Не было бы и самого понимающего его друга, готового пожертвовать всем в миру ради его благополучия. Не было бы заботы, проявляющейся в самых маленьких и самых важных поступках. Не было бы поддержки, благодаря которой он все еще не сдался.       В его жизни не было бы тепла и любви.       — Я читал тебе лекции про любовь и нежность, а сам слег с болезнью. И в итоге, это ты за мной ухаживал... И вообще, я был слишком груб, прости меня.       Исин правда выглядел виноватым, и Чунмен только усмехнулся, мягко убирая прядку его волос за ухо.       — Кажется, тебе пора научиться у меня нежности.