***
В детстве я был очень любопытным ребёнком. Постоянно пытался искать ответы на те или иные вопросы, интересовался всем, чем только можно. Однажды, лет в пять или шесть я впервые услышал слово "смерть". Я тогда не знал, что это, поэтому значение данного слова было для меня словно завуалированно и туманно. Не долго думая, я бросился расспрашивать у мамы, что же есть такое "смерть" и что оно из себя представляет. Она не знала, что мне сказать. И сейчас я её понимаю, сложно донести до маленького ребёнка, чтобы одновременно не соврать и не травмировать. Тогда я пошёл к своей дорогой бабушке. Знаешь, что она мне сказала? "Смерть - это долгий, очень долгий сон, возможно, с разными видениями.¹ Сон, от которого ты никогда не проснёшься". И меня, как пятилетнего мальчика, это объяснение вполне устроило. И хоть я теперь имел представление об определении смерти, с ней я не сталкивался на своём пути ещё достаточно долго. До одного момента.***
Мне было четырнадцать, когда моя любимая бабушка, человек, который научил меня петь и рисовать, определять стороны света по звёздам и готовить самые вкусные миндальное пирожные, человек, который воспитал меня в того, кто я есть, и объяснил множество вещей и закономерностей в этой жизни, умер. В одно утро, что, казалось бы, было таким же, как и остальные, она просто не проснулась. Погрузилась в беспробудный сон с разными видениями, если следовать её словам. Сказать, что мне было тяжело – ничего не сказать. Мне было пиздец как херово. Это был именно тот период, когда человек просто был необходим мне как воздух. Я мог вытерпеть все издевательства в школе, мог вытерпеть мысли, пропитанные самоненавистью, но её смерть меня окончательно подкосила. Тогда я не выходил из своей комнаты долгие и мучительные две недели. Я не ел, только изредка пил кофе. Было так хреново, и да, я повторяюсь, но что поделать. В общем, я тогда потерял около шести с половиной килограммов, окончательно угробил режим сна, а ещё тогда я и написал свою самую первую песню. Я тебе это когда-нибудь рассказывал? Кажется, нет. Зато, хотя бы сейчас ты будешь знать. Да, Skylines and Turnstiles далеко не первая песня, написанная мной. Первой всё же была Helena, и я однозначно никому об этом не рассказывал, даже тебе. Раньше это ведь было так неважно. А теперь я хочу, чтобы ты знал всё, Фро. В этой песне я отразил всё, что тогда гложило меня – мою лютую ненависть к себе и ужасную тоску по бабушке. Удивительно, как всё это смешалось в одно. В этом, пожалуй, и есть главная изюминка в искусстве — смешивать и комбинировать абсолютно всё, даже то, что на первый взгляд невозможно представить вместе. Но я не думал об этом тогда, я просто хотел выплеснуть все свои мысли и чувства, пока они бы не сожрали моё сознание, и я не сошёл бы с ума. Ха, если бы я знал, что всё равно лишусь рассудка, хоть и спустя несколько лет...***
Следующая история будет о том, как мы решили собрать группу с Майки, Рэем и Мэттом (помнишь его?). Рассказывать здесь особо нечего, просто когда набралось достаточно песен, решили, что они заслуживают быть отыгранными. Кульминацией явилось моё знакомство с одним парнем. Он всегда был бунтарем, с большими амбициями, несмотря на свой маленький рост (я знаю, ты ненавидишь эти шутки, но в последний раз уж можно?). Руки и шея почти полностью забиты татуировками, а чёрные волосы всегда спутаны. Я даже помню, как в первое время думал, пользуешься ли ты вообще расчёской. А уже потом мои мысли были только о том, как бы я хотел в эти самые твои волосы запустить пальцы и перебирать чёрные локоны. Но об этом потом. Сейчас история немного о другом. Помнишь, как я тебя уговаривал присоединиться к нам? Думаю, да, ведь я не отставал от тебя разве только во время сна. Но ты, наверное, не знаешь, как я ликовал, когда мне удалось этого добиться. Кстати, знаешь, почему? Увидев тебя, как ты играешь и поёшь, когда ты ещё был участником в Pencey Prep, я помню, как подумал, что ты тот, кто рождён для сцены, тот, кто необходим нам. Я всё ещё так думаю, Фрэнк. Вот только теперь я ещё думаю о том, что ты нужен не только группе, но и мне...***
Перед записью второго альбома я снова встретился с той самой старухой с косой, или как там изображают ещё смерть в народе? Ты ведь помнишь это? Я тогда снова выпал из мира, как в первый раз, только всего на три дня. Когда умерла моя близкая подруга, и я написал Cemetery drive. Было так тяжело не только от самого факта, а ещё от того, что она сама наложила на себя руки в своей ванной. Я не был с ней рядом, чтобы поддержать и уберечь, и от этого становилось только хуже. Все эти годы это не покидало моей головы ни на минуту. Я долго думал и пытался понять, от чего же некоторые люди сами пытаются покинуть этот мир и уснуть навсегда. И теперь я, видимо, понял.***
Так, ну а следующую историю попрошу слушать очень внимательно, Фрэнк. Наш тур вместе с The Used, съёмки Life on the murder scene и всё вот это вот. Ты, наверное помнишь, как я позволял себе целоваться со всеми подряд, взять хотя бы Берта. Я ведь тогда говорил, что это знак протеста и бунтарства или что-то в этом духе. Но никогда никому не говорил, что целуя тебя, я ощущал слишком много всего и сразу. Знаешь, говорят же про бабочек в животе и прочее, так вот там были далеко не эти маленькие насекомые, а настоящие птеродактели, о которых я смотрел по Discovery channel в восемь лет. И меня это дико пугало, Фро. Это было как-то непонятно для меня и просто чертовски невообразимо. Ругая себя каждый раз, когда думал о тебе вот так, я всё равно, лежа в кровати гостиничного номера, прокручивал в памяти твои немного засохшие, но сладкие губы на моих и представлял тебя рядом вновь и вновь. Ты ведь не замечал моих взглядов, обращенных в твою сторону? Может, ты и вправду не обращал внимания, а может лишь делал вид. Как жаль, что я уже не узнаю...***
Анонс The Black Parade вышел грандиозным! Я до сих пор помню, как перед первым концертом стояли те двадцать человек в мантиях, и как я выкатился на сцену прямо на больничной койке в одежде пациента. Годы самого нашего расцвета, годы нашей гремящей из каждого угла славы. Годы моей апатии, годы моего саморазрушения. С зависимостью я поборолся, и депрессия как-то отступила, но что-то спорно. Порой я будто вновь возвращался в это состояние. Тем не менее, я очень старался это скрыть. И у меня ведь получилось, да? Думаю так. А ещё я очень старался скрыть причины всего того хаоса, творившегося у меня в голове. Знаешь, какая причина? Мне даже сейчас это боязно говорить, хотя по сути я общаюсь сам с собой сейчас. Но обращаюсь я к тебе, Фрэнк Энтони Томас Айеро-младший. Причина – это ты. Я не виню тебя, вовсе нет. Ты ведь вообще не виноват, что влюбился я. Хотя нет, как раз-таки виноват ты. Но не в упрёк тебе, просто знай, что ты тот ещё засранец, который умеет влюблять в себя людей. Неосознанно, но виртуозно. Я пытался подавлять это чувство, и на то было множество причин. Во-первых, у тебя появилась Джамия. Во-вторых, я же всё-таки начал встречаться с Линз. Хотя, это причина, перетекающая в итог, я пытался забыть о тебе с помощью романа с другим человеком. Нагло; отвратительно; возможно, лицемерно, я знаю, и я не горжусь этим, но попытайся понять меня. И хоть наши отношения не привели ни к чему хорошему, и по итогу мы всё равно расстались, я ей очень благодарен за потраченное время и за её терпение. Передай ей от меня привет, пожалуйста. Ну а в-третьих, я бы не вытерпел твоего стопроцентного отказа, и чтобы потом ты избегал меня. Тогда бы наша дружба рухнула, а ты не представляешь, как же я этого боялся...***
Моя влюблённость не проходила, а наоборот, казалось только крепчала. Ты не представляешь, как невыносимо было смотреть на тебя и не сметь нежно прижать к себе, а о поцелуях страшно было даже представить. Вместе с этим я снова вгонял себя в глубокую печаль и депрессию. С каждым днём я любил тебя всё больше и больше, и с каждым днём я ненавидел себя всё сильнее и сильнее. Я стал плохо спать. А в голове крутилось слишком много навязчивых мыслей. В ночь перед твоей свадьбой у меня случился нервный срыв в ванной моего дома. Я бился в конвульсиях и был не в силах остановиться. Я....кхм, в общем....прости, мне становится сложно говорить. Так...фух, всё в порядке. Кхм, так вот, голос срывался от рыданий и криков, а на плитке после всего этого осталась лужа от моих слёз. Возможно, тебе неприятно это слышать. Возможно, может даже больно, но мне нужно это рассказать, чтобы ты понял все мои мысли и чувства. Это сыграет важную роль в развязке. А пока слушай дальше. На твоей свадьбе я появился с опозданием, но никто ведь даже не заметил. Все были так увлечены праздником. Смотря на тебя, стоящего у алтаря, как ты произносил клятву о вечной любви, как ты нежно взял лицо своей новоиспечённой жены в ладони, как ты поцеловал её, я хотел вырвать себе сердце, чтобы оно не сжималось так больно. И я плакал. Там много кто плакал – от счастья за вас, но я плакал за своё разбитое сердце. Тем не менее, я всё равно безумно рад за тебя, Фро, ведь знаю, что с ней ты точно будешь счастлив. Со мной такого не могло бы быть. Я ведь люблю тебя, поэтому и радуюсь тому, что ты достался не мне...***
Мы с Шоном начали активно придумывать концепт для нового комикса, и на его основе я написал альбом. Потом сюжет мы перекроили полностью, но эта часть не об этом. Она о песнях, концертах и пустыне, которая была не только главным местом действия сюжета, но и олицетворением того, что творилось у меня в голове. Литры слез пролиты, я начал потихоньку отходить, но, казалось, чем больше я пытался не грустить, отвлекаясь на творчество, тем больше я мучился в своей агонии. Я не хотел просить ни у кого помощи. Может, надо было? Может, тогда бы сейчас всё было по-другому? Но, собственно, этого уже никто и никогда не узнает. Помнишь, ты как-то спросил мне про Summertime? Твой вопрос звучал на подобии, о чём, как и почему. Не знаю, почему ты спросил именно о ней. Ты ведь не гадалка, чтобы мысли читать, ведь так? Потому что эту песню я писал, думая о тебе. Как мы могли бы сбежать вместе, как двое влюблённых из какого-нибудь глупого романтичного фильма, будь всё по-другому. Будь всё по-другому...***
Ещё три года, и больше я не выдержал. Я так ни с кем не поделился своими тараканами, да и кому они были нужны? Майки женился и дожидается ребёнка, ему уж явно не до меня, у Рэя тоже семья, а тебе я никак не мог рассказать хоть что-то. Может, стоило обратиться к специалисту. Но мысли о том, что я сам заслужил всё то дерьмо, что имею сейчас, не давали мне этого сделать. Я был отвратительным другом, братом, парнем, я ужасен настолько, что до сих пор не могу смотреть в зеркала без упрёка и отвращения. Я...я так сожалею обо всём. Вы все, Рэй, Майки и ты, Фрэнки, вы были моей семьёй все эти годы, и ты не представляешь, как же сильно я вам благодарен, и как же сильно я вас люблю. Особенно тебя, Фро. Мы только чуть больше полу года назад выпустили весь сборник Conventional weapons. Время всё-таки так быстро летит. А всего лишь каких-то несколько дней назад объявили о распаде. На мне больше никаких долгов и прочего в творческом плане, разве что остатки песен. Их, кстати, ты должен был найти с этими кассетами. Интересно, как же всё-таки обо мне будут вспоминать после этой ночи? Будут ли плакать по мне? Если даже так, то я прошу тебя, Фрэнки, не плачь на моей могиле. Всегда помни о том, что вампиры никогда тебя не тронут, так что не бойся, и ещё то, что я безумно люблю тебя. И всегда буду, даже когда моё сердце остановится, а изо рта вырвется последний выдох. Возможно, моё тело найдут уже наутро, в моей кровати, а рядом на тумбочке будут лежать две пачки таблеток, которых я выпью разом, когда закончу эту запись. Больше мне сказать нечего, Фро. Я собираюсь столкнуться со смертью в свой последний раз. Уже напрямую. Но я не умру, а просто засну навсегда и меня будут посещать разные видения. Ведь так мне говорила бабушка. Я надеюсь, что встречу её на той стороне...***
Запись закончилась, но темноволосый мужчина не спешил вынимать кассету из проигрывателя. В соседней комнате спала его жена, а он сидел на полу гостиной их дома, и из его орехово-зеленых глаз градом катились слёзы. Этот мужчина по имени Фрэнк, тот самый, к которому обращался усопший, записавший свои последние слова на несколько кассет, уже месяц, как не может толком спать, да и вообще заниматься чем-либо после смерти своего самого лучшего друга. Почему он не замечал о состоянии Джерарда? Почему позволил этому случиться? Почему только сейчас узнал о его любви к нему? И почему этот чёртов орган, гоняющий кровь по венам и артериям, так болезненно сжимается от осознания того, что всё действительно могло бы быть по-другому? Если бы он был смелее, если бы он решился. Если бы рассказал всё Уэю до того, как встретил Джамию и решил избавиться от своих собственных чувств. Может, всё было бы абсолютно вниз головой, но были бы все счастливы? Сейчас этого уже всё равно не узнать. Время невозможно повернуть вспять. Что случилось – то случилось, и как бы, возможно, не хотелось, уже ничего не изменить. - Спи спокойно, Джи. — тихо прошептал одними губами Фрэнк в пустоту, всхлипывая. — И пусть тебе снятся самые лучшие сны...