Очередной советник Сталина с ноутбуком и суперсилой.

Здания возвели в рекордные сроки. Я уж не знаю, какие пистоны вставлял людям Берия, может и правда тротиловые, но возведение авиабазы заняло всего три недели. С учётом так же постройки из сборного комплекта цехов для производства самолёта АН-2. Это было… Шикарно. Наконец-то, приехав на стройку на своём Тигре, я встретил действительно серьёзное обустройство. Должен признаться, что почти каждый день приезжал на авиабазу и следил за её постройкой – этот проект оказался огромным, масштабным, для работ привлекли военных. А мне их пришлось прокармливать – по уже установленным стандартам сделал им временное жильё, лето заканчивалось, но было ещё тепло – так что поставил бытовки прямо на траву – их было… много. Планы аэродрома согласовывал лично, начитавшись самой разной литературы. В итоге вышло так – центральная ВПП – длинна пять километров. Полоса одна – большие рулёжные дорожки, настолько большие, что могут вместить эйрбас А-380. Правда, за способность бетонки военной выдержать такой самолёт, я не ручался – полосу в экстренном порядке выкопали, засыпали, утрамбовали, проложили бетонными плитами. Интересен метод уплотнения грунта – чтобы не проседал – я с помощью своей способности создал бетонный блок. Это был бетонный куб – десять на десять метров площади и пять метров в высоту. Масса каждого куба – тысяча двести тонн! Специально для этого и мучились с постройкой сверхпрочной опалубки, с распорками и прочим. В итоге я покрыл бетонными блоками всю будущую полосу – ширина её восемьдесят метров, длинна – пять километров. Получается восемь в ширину, пятьсот в длину. Общая масса созданной материи вышла в районе… пяти миллиардов тонн! Да, этот объект ничто по сравнению с такими монстрами, как ДнепроГЭС, и прочие гигантские стройки, но важен сам факт! Я не устал и не проголодался, создав почти пять миллиардов тонн материи – это было интересно и Берии, когда я предложил ему свой план. Дело в том, что построить ВПП за неделю нельзя. Вернее, можно и за день, но это будет времянка, стоящая на земле. Капитальная ВПП не должна иметь бугров и впадин, то есть – последствий проседания грунта. Грунт, однако, проседает со временем, поэтому при строительстве как домов, так и полос, некоторое время тратится на то, чтобы грунт осел. Фундаментные блоки, устанавливаемые в фундамент, продавливают и уплотняют грунт, и уже после на нём можно строить. В таких массах грунт – как снег, на него нельзя опереться, но если его примять – то он будет плотнее и прочнее, и главное – уже не будет оседать. Колоссальное давление на грунт вызвало странную реакцию – вокруг бетонных блоков стало мокро. Это объяснилось тем, что запредельное давление на грунт вытолкнуло наиболее лёгкую часть земли – влагу, воду. Тем не менее, вдоль аэродрома построили дренажные скважинки. Неделя. Понадобилась неделя, чтобы гигантские блоки опустились почти на семьдесят сантиметров в грунт. Каждодневное проседание отмечали, и за первые пять дней едва ли не по десять сантиметров в день оно делало. Но потом… потом три, один, и наконец – ноль. Когда оседание полностью прекратилось, я убрал все эти блоки, дематериализовал, как говорится, и мы остались с уже готовым котлованом под строительство полосы, глубиной в два с половиной метра. Мы уже давно определились с тем, как строить – и поэтому материалы уже были готовы и лежали, ждали своего часа. После устройства котлована, его я засыпал песком. С помощью своей способности материализации – сыпучие грузы словно через портал вырывались из одной точки и я мог довольно точно управлять направлением высыпания. Высыпали песок, потом утрамбовали, щебень – утрамбовали, геотекстиль со всех сторон – прочная сетка, не дающая расползтись основанию, и наконец – поверх всего этого – железобетонные плиты. Прочные, очень прочные, аккуратно подогнанные друг к другу. Ангарные помещения… Их было много. Поскольку основным учебным самолётом был «У-18», как официально обозвали Як-18, а размеры у него для самолёта небольшие, то и ангаров построили соответствующее количество – сто двадцать штук. И тридцать полноразмерных, дугласовских, и два огромных – мои личные, впрок. Отопления в ангарах не было, при необходимости можно было использовать тепловые пушки на дизтопливе или электрические. Зато электрификация была полная – имелось освещение и розетки. Розетки под самые разные вольты – сто двадцать семь, двести двадцать и триста восемьдесят. Из-за этих проблем с вольтами вообще приходилось несладко. Главная энергоустановка – это дизельная электростанция в контейнерном исполнении. Но поскольку одной было мало – всего их было несколько. Электросеть питал один генератор, второй генератор отвечал за освещение ангаров, третий – за питание жилых помещений аэроклуба. Жилые помещения… поначалу казалось, что они не нужны – проще приехать из МСК, но потом подумав здраво, что зачастую работа ведётся круглосуточно, приняли решение поступить по уже отработанной в Тушино схеме – только развили идею дальше. Поступили так – сначала создали образцы – два сорокафутовых жилых модуля, у которых демонтировали боковины, и изменили интерьер и экстерьер. Заменили линолеум на паркет, предусмотрели прихожую – где был линолеум, а не паркет, обшитие снаружи изменили – на оцинкованные стены наляпали снаружи отделку натуральным деревом – хорошо пропитанным, на славу проморённым, дубом. Красиво получилось. Для полной красоты разработали и сварили из металлоконструкции покатую крышу, на которую сверху уложили керамическую черепицу. Итого по факту – у нас получился весьма симпатичный проект. Проект постройки дома за два с половиной часа, силами восьми человек и одного автокрана. Причём внутри после «капитального ремонта» стало действительно уютно – заменил плафон на настенные лампы, это раз, добавили перегородки, разделившие пространство на прихожую, две комнаты по двадцать квадратов и общий санузел – сразу со всем вмонтированным. Душевой кабиной, электрическим бойлером и так далее. Кровати были не слишком удобные, армейского образца, «тип А». Результат проекта впечатлил Юру Потапова едва ли не больше, чем ВПП, потому что ВПП построить много ума не надо, когда есть техника и люди. А вот то, что почти без техники и без людей, можно сваять себе симпатичный домик за несколько часов работы – это было за гранью его понимания. Тем не менее, на окраине аэродрома расположились двести сорок таких домиков, по сто двадцать с каждой стороны единственной улицы. Кстати, почти полноценной городской улицы. Остальные пространства сожрало размещение большущих ангарных помещений под производственные нужды – производство самолётов АН-2. Которое я обещал. Скажу последнее слово про строительство – за это самое производство. Его постройка началась синхронно со строительством ангаров для самолётов и полосы – главных частей авиабазы. Размещение тяжёлых станков требовало фундамента, поэтому подготовительная работа получилась особенная – работали экскаваторами, а потом уже по знакомому методу – огромным впрессовочным блоком. Проектирование производства – оказывается не такое уж простое дело, и к этому процессу привлекли сторонних специалистов, которые тщательно накидали нам план оптимального расположения. Главные цеха – литейный цех. В нём из дюраля, алюминия и стали изготавливались отливки. Его звёздами стали четыре небольших тигельных индукционных печи, герметичные, и которые умеют плавить в любой атмосфере – то есть туда можно закачать любой газ, чтобы не было окисления. Это необходимое условие для плавки многих редких металлов и сплавов на их основе. Далее – печи для плавки алюминия и его сплавов. Тигельная. Копия уже имевшейся в СССР печи. Далее – штамповочный цех. Вот в нём уже всё оборудование было от меня – Прессы для выштамповки крупных деталей – таких, как детали набора фюзеляжа, мелкие прессы – для производства относительно небольших деталек, причём с ручным управлением. Вручную лист металла вставляется, и дальше с помощью штампа продавливается что нужно. Наконец – самое технически требовательное производство – цех точной обработки. Здесь царил шум, визг и свист. Основа цеха строилась на трёх типах станков – токарный, фрезерный и сверлильный. Станки я создавал современные для меня, но стараясь найти модели устаревшие, без электроники – благо это было легко. Но всё равно, цех точной обработки напоминал операционную – станки были исключительно красивые, чистые, сверкали и блестели. Конечно же, помимо стандартного трио станков, тут были и все прочие, и именно этот цех больше всего напоминал настоящий промышленный цех – где стоят стройными рядами самые красивые станки, за которыми должны работать люди… А в конструкции кукурузника предостаточно деталей, которые необходимо точить, фрезеровать и производить всеми прочими красивыми, но неэкономичными методами. И всё же, на фоне того, как выглядело авиастроительное предприятие, эти цеха выглядели абсолютными франтами. Чистенько, уютно, светло, всё везде на своих местах, все станки покрашены в бело-голубые цвета, всё очень мило. Склады забиты резцами, свёрлами и прочим расходным материалом для станков – просто по самую маковку забиты. Даже прокатный стан для изготовления алюминиевых листов. Поскольку алюминиевый сплав Д-16, идущий на обшивку кукурузника, довольно мягкий, то и прокатный стан получился не особо серьёзным. А вот стальной прокат и стальные трубы делать это уже далеко не к нам. Тут нужно такое оборудование – что нужен целый металлургический комбинат. То же касается и моторов, с их обилием литых стальных деталей. Наконец – последняя, военная деталь. Защита. Поскольку полыхает война, авиабаза – одна из самых желанных целей противника, размеры такие, что промахнуться по ней очень сложно. Выход? ПВО. Создание непроницаемого заслона ПВО. Для нужд ПВО Москвы я уже ранее создал РЛС «Противник» – обычная РЛС, управление через компьютер, основа – вращаемая антенная решётка, мощностью сто киловатт… А учитывая, что ЭПР у немецких самолётов как у фанеры над парижем, и они пытаются забраться повыше – то дальность обнаружения у нашей РЛС оказалась выше двухсот километров. Это вызвало просто щенячий восторг у Лаврентия Павловича – а у меня головную боль. Хотя работала РЛС в максимально автоматическом режиме – где как можно меньше сложностей, задачу свою выполняла обалденно. Выводила данные радиолокации на огромный проекционный экран в штабе, а так же на многочисленные мониторы, за каждой зоной следил свой человек. Нам, вернее мне, пришлось тут же объясняться за количество целей и оснащать все самолёты транспондерами. Транспондер это не только свой-чужой, это ещё и обычный радиомаячок, который отмечает самолёт для РЛС как гражданский или свой-военный. Транспондер, грубо говоря – это радиомаячок, который постоянно передаёт определённый код, принимаемый антенной РЛС, и система аутоматично отмечает цель как гражданскую. Нам пришлось прибегнуть к этому, потому что военные системы свой-чужой – ещё сложнее. Пришлось резко заняться созданием военных авиационных радиостанций – это раз, с позывными, данные которых вносились в транспондер, чтобы диспетчер видел на экране радара, что за самолёт летит. И если у гражданских самолётов были регистрационные номера, то у военных по понятной причине их не было – военные вообще не любили лишний раз себя отмечать. Поэтому придумали систему позывных. Теперь любой самолёт, летающий по всей МО, обязан был иметь транспондер. А если это самолёт без него, идущий курсом на МСК, то ещё за пятьдесят километров от города, его встретит звено перехватчиков. Но теперь ПВО Москвы стало практически непроницаемым. Налёты, которые немало бед наделали в москве – куда там всяким террористам, прекратились. Сразу – перехватывали немцев над лесами и полями. Лаврентий Павлович целое здание отвёл под главный диспетчерский пункт ПВО Москвы – и снабдил его мощнейшими радиостанциями, которые для него сделал Шесть-На-Девять. Мне стало безопасно летать – открывать огонь войска ПВО имеют право только после получения сообщения из диспетчерского пункта, и только по самолётам без оного транспондера, а мой был уникален – на этом настоял Берия. Он означал, что огонь не открывать в любом, абсолютно любом случае. Пару раз со мной связывались из диспетчерской, да и я регулярно слушал их канал – они общались открытым текстом, в отдельных случаях выполняя роль диспетчеров. И довольно ловко – в процессе обнаружился ещё один офигенный плюс такого РЛС – с земли передавали точные данные о местонахождении и курсе самолёта, в то время как у лётчика максимум был магнитный компас – до инерциальных систем навигации и GPS ещё дожить надо. Поэтому с земли часто сообщали, по какому точному курсу движется самолёт, дальность и курс на ближайший аэродром. И это далеко не единственная РЛС у нас. На окраине авиабазы стоял камаз с небольшой РЛС, предназначенной для целеуказания для ЗРПК «Панцирь». Изобретать велосипед я не стал. Главной причиной, по которой я вообще стал возиться с этим – это советская авиация, которая страдала не только из-за нехватки самолётов, но больше из-за нехватки опыта советских лётчиков. За годы войны их погибло на порядки меньше, чем пехоты, но на пехоту я не могу оказать существенного влияния. Тут уже речь идёт про миллионы и миллиарды тонн грузов, тысячи танков, и так далее. И если я внезапно резко стану человеком-фабрикой – это меня деанонимизирует. Возникнет такой жуткий перекос в статистике, такой жуткий перекос, что скрыть своё существование станет абсолютно невозможно. Даже для всесильного наркома. А вот навыки пилотов – это нечто нематериальное. Нечто эфемерное. Да и к тому же – если в пехоте главную роль играет материальное обеспечение – чтобы хватало патронов, снарядов и техники, то в авиации главную роль играют две вещи – это характеристики самолёта и умение пилота эти характеристики выжимать в воздушном бою. Не зря лётчиков и раньше, и потом, считали и считают элитой вооружённых сил. От личных качеств пилота зависит всё, и я понял, что мне этих ребят не только жалко, но и хочется помочь. И более того – это будет наиболее правильно, наиболее… целесообразно. Это концепция мягкой, но существенной помощи – без жёстких вбросов миллионов тонн грузов в советскую военную экономику. Без создания каких-то уникальных шушпанцеров и сверхсекретной техники. Совершенно безопасно для людей. И от доминирования в воздухе зависит очень многое. Поэтому когда оставалось всего два дня до переезда аэроклуба им. Чкалова, началось возведение здания. На этот раз не совсем обычного – это двухэтажное здание из стандартных модулей которое должно иметь большие учебные кабинеты, со всем необходимым – практически полноценная школа. Для теоретической подготовки – то есть учебный корпус. И таких корпусов должно быть три, одинаковых, однотипных, типовых. Я не сообщал о своих планах Лаврентию Павловичу – пока что, потому что как бы само собой разумелось, что если есть авиаклуб, то он должен готовить пилотов. Учитывая возможности одной полосы, а так же количество ангаров – возможности максимальны. Более того, с такой полосой предусматривалась нестандартная схема использования – два старта в центре полосы, и дальше в разные стороны. Потому что дуглас, гружёный, требует шестисот метров разбега максимум – а тут два с половиной километра! В состав авиапарка сразу же вошли созданные мною самолёты – ЯК-18 – пятьдесят штук, Дуглас DC-3 – тридцать штук. Каждый в своём ангаре. Вне ангаров стояли. Укрытые обычным брезентом, похожие на самолёт, фигуры – это были сорок десантных планеров. А в больших ангарах, которые я оставил лично для себя, пока что расположился только один, и то не самолёт, а спортивный планер «Нимбус». Сделанный по всем канонам планерного спорта, этот планер превосходил существующие модели… существенно. И я думаю, на нём выполнить норматив планерного спорта – даже на мастера спорта, не составит труда. Мухлёёёёж. Ну а кому сейчас легко? Пока я работал, в процессе ещё создалась – большая заправка, с подземными резервуарами для топлива и бензоколонками – практически такими же, как колонки в будущем, автомобильные. Это раз. И автомобили… Поскольку собственного города здесь не имелось – людей придётся возить каждодневно. Поэтому парк автомобилей служебных начинался с автобусов. Причём поскольку людей много, то и автобусов тоже – и дизайн у автобусов очень авиационный – это были ЗИС-127. Помимо него автопарк состоял из… топливозаправщиков, воздухо и маслозаправщиков, передвижных электростанций, буксировщиков, поливальных, подметальных и воздуходувок, тракторов, мини-погрузчиков для расчистки снега, приземистых маленьких авиабуксировщиков почти без клиренса – машинам он не был нужен… Пожарных машин, передвижных трапов, гидроагрегатов, подогревателей-кондиционеров, так же на шасси, карет скорой помощи, двух сотен грузовых автомобилей – студебеккер трак. Эти классические американские грузовики пятидесятых отвечали всей существующей моде и даже предвосхищали её, выглядя настоящими франтами. Лёгкие задачи выполняли они, а тяжёлые – КРАЗы. Легковой автопарк состоял из ста пятидесяти автомобилей Cadillac-62. Элитные американские автомобили на аэродроме выполняли роль развозных лошадок. Но не обделил я и себя – ведь аэроклуб это единственное место, где я мог создать и покататься на какой-либо машине чисто из удовольствия. Покрытие идеальное, лучше не придумаешь, так что вероятность ЧП можно считать практически ничтожной. Плюс здесь, на аэродроме, можно позволить наличие таких автомобилей, которые не встретятся в городе. Ну а поскольку как любой русский, я любил быструю езду – за день до официального открытия, создал себе спорткар «бугатти хирон». Ага, с шестнадцатицилиндлровым двигателем. На то, чтобы наиграться в новую игрушку, у меня ушло целых полдня – пожёг целую кучу резины и успел так наиграться, что у аэродромных служащих, которые тут ещё были, уже оба глаза дёргались. Ещё бы – хирончик маленький разгоняется за триста, это вам не шубу в трусы заправлять! Теперь это моя любимая развозная аэродромная машинка. И пофиг на секретность – единичные спортивные автомобили могут и тут делать. А шестнадцатицилиндровый двигатель по своим характеристикам обгоняет большинство авиационных моторов. Ещё бы. * * * * Лаврентия павловича… Не было. Я думал, он лично приедет принять такой важный объект, но по всей видимости, у него слишком много дел, или на фронте приключилась какая беда. Так что когда сюда приехала целая колонна автобусов, у меня уже было готово всё. Я встречал их возле нового, временно-военного, а в будущем и постоянного, здания аэроклуба им. Чкалова. Колонна из восемнадцати автобусов привезла как весь персонал, так и всех курсантов аэроклуба, и во главе его была администрация и чекисты, администрации больше. Подъехали все автобусы к зданию и открылись двери. Просто высыпались на землю люди – в том числе и Осипов, который выглядел так, словно у него сейчас инфаркт микарда случится. – Товарищ Киврин, как это понимать? Откуда здесь аэродром? – он практически наехал на меня. – Э, полегче, – поднял я руку, – аэродром построили. И по моей просьбе, ныне ваш аэроклуб перебазируется на этот аэродром. – Ничего себе. Следом за ним выходили люди, из числа присланных и собственных лётчиков-инструкторов и так далее… Я взял его, что называется, за пуговицу, и отвёл в сторону, чтобы не мешали прочие члены администрации аэроклуба. – Товарищ Осипов, давайте начистоту – я выбил вам строительство авиабазы, которой позавидовали бы в любой стране мира. И мне от вас кое-что нужно. – Хорошо, не бывает бесплатного сыра, верно? – Бывает, бывает. Товарищ Осипов, как вы знаете, в настоящее время свирепствует война. И наши советские лётчики подготовлены значительно хуже, чем люфтваффе. По моим сведениям, средний налёт советского лётчика не превышает шестидесяти часов, да и ещё без высшего пилотажа, необходимого в воздушном бою… – Так… хорошо, и что? Мы то тут при чём? – Я искренне надеюсь, что ваш аэроклуб во время войны будет заниматься профессиональной подготовкой пилотов. Максимально качественной. Я подчеркну – максимально. – Хорошо, но инструкторов у меня не так чтобы слишком много, – слегка удивлённо ответил Осипов, – я конечно могу понять, у вас свои резоны, но у нас условия, и нельзя просто взять и забрать откуда-то хорошего инструктора. – Инструкторов найдём. В конце концов – выбора нет, придётся изыскивать возможности. Место тут очень тёплое. Руководить аэроклубом в годы войны нелегко, но я дал вам абсолютно всю материальную базу, и даже сверх того, чтобы оказать существенное влияние на советскую авиацию. – А техническое обслуживание? – напомнил вдруг Осипов, – такой огромный авиапарк нуждается в постоянном техобслуживании. Это же нужны квалифицированные инженеры, а они все либо в армию мобилизованы, либо разобрали по заводам. – С этим тоже справимся. Вон там, - кивнул на виднеющиеся вдали огромные корпуса, – располагается производство. Грубо говоря – авиаремонтный завод, при необходимости ребята оттуда могут оказать помощь технарям. Запасы… На каждый УТ-18 приходится по три запасных двигателя. Три, товарищ Осипов, три. – Хорошо, если задача такая… но откуда она исходит? Оттуда? – ткнул он наверх. – Можете считать, что да. Советский союз – страна большая, нужные люди найдутся очень быстро. * * * * Как рабочим привить культуру труда? Рабочих на завод выделили без проблем – Берия спокойно отщипнул рабочих из числа рекрутированных на других автомобильных предприятиях. Рулил заводом талантливый администратор, товарищ Григорян – армянин, назначенный сюда не иначе как по проискам завистников, так как других причин такого колоритного и талантливого кадра отрывать от промышленности, я не вижу. Встретились мы с ним за день до появления автобусов, набитых рабочими, у меня в кабинете в НИИ. Григорян зашёл в сопровождении Юры Потапова и оглядевшись, цыкнул зубом: – Красиво у вас, товарищ Киврин. Будем знакомы, Армен Григорян, – он протянул руку, – назначен руководить авиационным заводом транспортной авиации. Я пожал руку, встав из-за стола: – Прекрасно. Юр, не стой над душой товарища Григоряна, – сокрушился я, – твоя форма людей пугает. – Хорошо, – согласился Юра, – но если что – я рядом. – Да сходи пока пообедай, мы тут с товарищем пообщаемся, махнул я рукой, – Товарищ Григорян, вам вкратце объяснили, что нужно делать? – Только вкратце и не больше. Лаврентий Павлович сказал, что под Москвой постраивают красивый авиазавод, маленький, но хорошо оснащённый, для выпуска примитивных машин. Скажите, это правда? – Да, это правда. – Ай, зачем тогда выпускать нам эти устаревшие бипланы? Сейчас главное это истребители. – Истребителями занимаются другие. Хотя я не исключаю возможности после освоения в производстве примитивной, но очень нужной армии, подчеркну – армии, а не авиации, машины – сделать что-то истребительное. – Это правильно, не стоит сразу нагружать сложными задачами, тем более людей нам выделили – оторви и выбрось! Большинство самолёта в глаза не видели, какой там производство. Автомобилисты. – Это уже лучше, чем ничего. Я тоже с автомобильной тематики, но как видите – занимаюсь авиацией, как следующей эволюционной ступенью развития техники, – я вернулся за стол, достал из стола бокалы, бутылочку вина: – бахнем за знакомство по бокалу… шато марго, – прочитал я этикетку и полез за штопором. Григорян только вздохнул, но взял бокал. Я налил ему, себе, выпили. Приземлился я в кресло, стоящее рядом с диваном – после убора совещательного столика несколько кресел осталось. – У нас имеются грандиозные планы. Сразу скажу, что снабжение завода будет полным. Полным – это значит полным, по всем пунктам. Оборудование на нём установлено достаточно сложное и очень совершенное, другого такого во всём союзе не сыскать. Однако, у меня большое сомнение вызывают рабочие – производственные возможности завода будут ограничены компетенцией и квалификацией рабочего персонала. – Известное дело, – пожал плечами Григорян, – но что поделать? – А я знаю, что. На заводе необходимо установить культуру труда. А это значит – всем выдадим комплекты рабочей формы, питание в рабочей столовой будет максимально усиленным, чтобы минимум десять кило набрали к концу года. Необходимо искоренить исконно русские черты – раздолбайство, пофигизм и халтуру. Поэтому мы будем работать по инструкции. – Понятное дело, что по инструкции. – Нет, вы не поняли. У нас принято как? Если что не работает или не так – выкручивайся. Если произвёл вдвое больше плана – молодец. Люди не чувствуют такой вещи, как порядок в голове, – постучал я пальцем по лбу, – и никто их в этом не разубеждает. – А мы что? – А мы будем работать по инструкции. Это значит – никаких самостоятельных действий за пределами инструкции. Вообще, людям нужно внушить, привить мысль, что самый простой способ работать и работать хорошо – просто исполнять инструкцию, дословно и дотошно. Никакой сверхплановой продукции, никакой левой продукции, никакой самодеятельности. Порядок должен быть как в армии. Если что-то где-то не сходится или идёт не так – немедленно сообщать дальше, наверх. Мне нужны люди, которые научатся вместо раздолбайства и расхлябанности – порядку. Однако, сам по себе порядок не появится. Порядок вовне – приводит к порядку внутри. Вы понимаете, о чём я? – Кажется, да. Униформа рабочего, и так далее… – Да. Порядок вовне – это когда мир вокруг нашего рабочего определяет его внутреннее самоощущение. Согласитесь, что чаще мусорят там, где уже намусорено, а где чисто – как-то не хочется кидать обёртку от мороженого. Так же и у нас – всеобщая разруха вокруг приводит к разрухе в головах. А разруха в головах – к хаосу снаружи. – Отлично сказано, но это же вопрос денег и снабжения. – Я уже сказал – снабжение будет. Снабжение такое, что не успеете охреневать. – Понятно, значит будет снабжение. Это хорошо, а то знаете, в эти годы трудно выцепить что-то нужное, особенно для завода… – Знаю. Именно поэтому принцип взял другой. Завод построен с нуля, в экстренном порядке, сборными конструкциями. Весь станочный парк новый, всё оборудование, всё, вплоть до самых мелких деталей, новое. Ничего бывшего в употреблении. И я планирую ещё поговорить о найме на работу уборщиков. Необходимо поддерживать рабочие места если не в стерильности, то в полной чистоте и порядке. – Я уже это понял. – И не последние детали – регламентировать постараемся всё. Прежде всего – культуру трудовых отношений. Мы должны и будем соблюдать трудовое законодательство настолько педантично, насколько это возможно. Положено рабочим час на обед – ровно час на обед. Положено работать по восемь часов в смену – восемь часов отработал и гуляй. И плюс к тому – у нас два выходных дня – суббота и воскресенье. – А субботу то зачем выходной делать? – не понял Григорян, – это же целый рабочий день. – А вот я так захотел, – снова отпил из бокала прекрасного вина, – Понимаю, что чем больше работают – тем больше произведут, но мы за числом не гонимся. Наша первая задача – это привить людям культуру, в том числе культуру труда. Мне нужны хорошие работники – элита. И ради этого я готов снабжать их всем. Килотоннами дефицитных металлов, заготовок, расходников, кормить не хуже, чем в кремле кормят, одевать и обувать и не только в спецовку, но и во всю прочую одежду, и так далее. На фронт их не призовут – это уже хорошо, потому что вламывают нашим по первое число. Пока немцы не выпустят пар – будут переть, так что ребята можно сказать – устроились как кумы королю и зяти министру. – Так, вроде с этим понятно. Довольно необычная работа, но я думаю, с ней можно справиться. – Рад, что вы так думаете. Понимаете, я тут уже некоторое время и всё время наблюдаю некоторую расхлябанность во всей жизни советских людей. Вот во всей – от и до. Нет, нельзя сказать, что они в чём-то виноваты или что я их критикую – но в умах не хватает точности и педантичности. Когда советский человек встречается с проблемой – он начинает искать выход, включать смекалку, соображалку. А от него требуется строго по инструкции сообщтиь куда полагается, и ждать, когда всё исправят. – Потому что никто ничего не исправит, – подсказал Григорян, – никто и ничего. Вот и приходится самим думать. – Да, я думаю, чтобы воспитать такую педантичность в уме, нужно едва ли не с пелёнок начинать прививать человеку правильное мышление. Но у нас нет такой возможности. Есть неограниченное финансирование и задача. И поэтому будем работать с тем, что есть. Тут я всецело положусь на вас, товарищ Григорян. – Благодарю, благодарю. Я со своей стороны обязательно постараюсь сделать всё, о чём мы говорим. – Тогда буду считать вопрос исчерпанным. Иногда я буду к вам заглядывать, особенно когда что-то будет нужно. Пока же прошу – всё, что вам в процессе понадобится – немедленно сообщать мне, не заниматься никакой самодеятельностью. Если чего-то не хватает или что-то нужно – тут же ко мне и говорите. – Договорились. * * * * Алюминиевый слиток. Самая, казалось бы, простая вещь – алюминий, но в СССР этот материал жуткий дефицит. Алюминиевая промышленность в сорок первом году произвела около сорока тысяч тонн. Большая часть алюминия в годы войны вообще импортировалась. Это конечно не то же, что будущее, в котором из алюминия делают пивные банки – то есть металл вообще никакого дефицита не представляет. Главная проблема алюминиевого производства – это электролиз. Его производство требует море электроэнергии. С построением алюмопромышленности советская промышленность справится сама, но на первое время ситуация понятна – алюминий просто нужен. Нужен в огромных количествах – и поэтому я решил его создать. Однако, всё началось со звонка Берии. – Лаврентий Павлович, отвлекаю? – Немного, – судя по всему, Берия вышел куда-то из кабинета, – что такое? – Вопрос о дефиците алюминия. Я тут дошёл до создания стратегических запасов для собственного маленького заводика, ну и для вас необходимо сделать. – Хорошо. Много? – Много. Место для создания у меня теперь есть – это моя авиабаза, там практически километры забетонированного поля неиспользуемые. Грузовики для транспортировки я организую и заправлю, пришлите только людей. И вот ещё что – поскольку слитки напиханы в контейнеры кое-как – выгружать придётся вручную. Понадобятся грузчики. – Эх, как неудобно вышло. А механизировать процесс разгрузки никак? – Можно. Завтра постараюсь механизировать, а сейчас присылайте людей. Здесь четыреста контейнеров, по сто пятьдесят тонн алюминия в каждом. По моим расчётам, эта партия удовлетворит текущие нужды советской промышленности… вообще, выработка алюминия дорогой и низкотехнологичный процесс, так что я не вижу ничего вредного в том, что его буду создавать я. Скорее даже польза для экологии и государства. Завтра постараюсь придумать что-нибудь для разгрузки. – Договорились, – вздохнул Берия, – грузовики, говоришь, свои? – Да. Автобусы совершают рейс на аэродром каждый час, до девяти вечера, так что можете просто прислать людей по адресу к станции метро Парк Культуры, там рядом остановка. * * * * Но от меня ждали и хотели большего. В духе времени – быстрее, выше, сильнее, всё такое прочее… А ещё, кажется, у Берии слегка сломалась логика. Потому что по духу времени, все грехи за любые производственные и инженерные ошибки, даже если они не слишком важные, вешались на инженеров и расстрэлять. Правда, после анализа всей информации, которую я передал ЛПБ, оказалось, что расстрэлять – это едва ли работает. Таубина расстрэляли, а между тем, автоматические гранатомёты – основное лёгкое оружие поддержки пехоты. И изобрёл это оружие советский инженер, и… Расстрэляли. И можно хоть заживо сжечь тех, кто расстреливал – историю это не меняет. Королёв – в истории остался как пионер ракетостроения и космической отрасли, фигура едва ли не затмевающая Сталина и Берию своими достижениями. Предлагал создание управляемых ракет – в тюрьму посадили. Сейчас совсем не очевидно, что у управляемых ракет есть будущее, но по-моему, перелом произошёл в том, что Берия понял, что его вспоминают не как человека, который курировал ключевые вопросы промышленности, и сделал колоссальную работу для страны, а как человека, который расстреливал и сажал знаменитых впоследствии людей. И судил. Судил о том, какие направления развития выстрелят, а какие – вредительство. И если сейчас можно было, упаиваясь властью, расстрелять и судить кого угодно, вообще кого угодно, то на суде истории адвоката у него не будет. Будет тройка – судья, прокурор и обвиняемый. Кстати, сами суды-тройки как юридическое варварство тоже вошли в обиход, и считаются едва ли не главным «достижением» политики Берии. Хотя не так уж всё было плохо, как говорят впоследствии отдельные либерствующие истеричные личности. Но и не так, как говорят отдельные, славящие ВЕЛИКОГО СТАЛИНА, идиоты. Потому что всё не так хорошо, особенно в плане политики репрессий – людей в расход пускать умеют, это есть. Но за ошибки приходится жестоко расплачиваться, так что думаю, для Берии стало удивительным узнать, что когда-то его всё же осудили с трибуны и приговорили к забвению и поруганию всеми средствами. Как и его шефа, Сталина. Особенно меня в их политике смешила попытка распространить жёсткую власть на творческую интилигенцию. Могучее государство – а воет как истеричка, орёт как сучка, когда кто-то где-то с ними не согласен. И естественно, отношение соответствующее. Как к людям, настолько погрузившимся в свой выдуманный мир, что малейшие, не имеющие никакой силы и власти, оппозиционеры, уже заставляют их эмоционировать и с ненавистью уничтожать всех. Затыкать рты и пытаться распространить абсолютную власть и абсолютный контроль. Раз за разом просирать его, и снова пытаться, пока это всё не выльется в путч девяностых и парад суверенитетов. Поэтому ломалось мировоззрение Лаврентия Павловича постепенно, но сильно. Он тратил много времени на изучение материалов, запрашивал новые и новые, постоянно. В том то и прикол, почему я сразу отказал в предоставлении всей информации. Её нужно не только посмотреть и с высоты своего ума и чувства абсолютной власти, сразу заклеймить всех пидарасами. Нужно вникнуть в происходящее, так сказать – пережить всё это и понять, и только тогда станет понятно, что происходило. А с точки зрения сегодняшней, горлопанно-грубой, топорной политики… Поэтому Берия потихоньку вникал в реальное положение вещей, а я выдавал ему информацию пачка за пачкой, в конце концов, добравшись до последних дней СССР. Перед тем, как выдать ему информацию, я выдал учебники по пропаганде, настоящие, а не то, что гуглится. Об основных методах пропаганды, о крупных пропагандистских операциях – обеспечение американских войн, пропагандистская война с советским союзом, и так далее. Вплоть до корпоративных пропагандистских войн. А тем временем, в Москве нарастали проблемы – немцы стремительно продвигались к городу, и только пятнадцатого сентября, когда угроза встретить немцев у ворот, казалось бы, стала реальней, чем когда либо, Лаврентий Павлович вынырнул из этого круговорота информации в реальный мир. Но я думаю, этот мир уже не был для него таким же, как до этого. И свидетельствовало об этом его поведение и странная просьба. Пятнадцатого сентября сорок первого года я занимался тем, что проводил инспекцию авиастроительного предприятия. И дооборудование – Григорян выдал мне длинный список-бегунок того, чего им не хватает. Но внешний вид предприятия меня порадовал – этот армянский гений понял всё на сто процентов правильно. Производство… Здесь царила чистота, как в операционной, люди поголовно в рабочей форме, поголовно сытые и довольные – столовая у них большая, и кормили там очень плотно. Очень. Станочный парк работал без устали – нужно было произвести очень много всего, литейный и штамповочный цеха тоже заработали в полную силу, а на сборочном конвейере уже стояли пятнадцать АН-2, собираемых последовательно. Работа велась исключительно стерильно. Другого слова не подходило – чем-то это напоминало заводы далёкого будущего. Я приехал с инспекцией и для дооборудования, когда рабочий день был в самом разгаре. И должен признать, мои методы навязывания культуры труда оказались более эффективны, чем репрессивные – когда вокруг чистота, то и грязнить не хочется. На заводе работа велась всего в одну смену – потом работали уборщики. Я оснастил уборщиков самым передовым оборудованием – подметальными машинами-пылесосами, полировальными машинами, промышленными пылесосами, моющей и чистящей техникой и средствами… Так что каждое утро всё блестело чистотой. Строгое соблюдение инструкций поначалу людей сильно разочаровало – особенно когда в переплавку отправлялись детали после точки, даже кажущиеся вполне пригодными, ну небольшое отклонение, ну и что? И так сойдёт… Так они думали – но Григорян умница, заставил всех выйти из цехов и всю первоначальную продукцию свалил в кучу и отправил под пресс. Лица людей надо было видеть… Говорил, что они чуть ли не плакали над этим браком, считая, что и так сойдёт… Оптимизация рабочего процесса потребовала целой горы разного неучтённого мною и проектировщиками оборудования. Так что нам, уже по результату совместной работы, понадобились – множество нового оборудования, ручного электроинструмента для линий сборки – одних только шуруповёртов сто штук. И прочие инструменты – для полировки деталей, продувки, подъёмные механизмы – при сборке фюзеляж движется по сборочной линии, в процессе собирают набор, делают обшивку. Позвонил мне Лаврентий Павлович, когда я уже завершал осмотр. – Киврин, – без здрасьте начал Берия, – очень нужна твоя помощь. – Слушаю. Что такое? – У нас возникла проблема, как раз по твоей части. Тут выступили с предложением о Ленд-Лизе. – Так, хорошо, я в курсе хода переговоров. – Да нифига ты не в курсе. Переговоры идут активно, американцы настаивают на своих условиях, которые нам не нравятся. В частности – возврат техники после войны, они конечно делают оговорки про запрос со стороны США… – Моё мнение – соглашайтесь, но только на второстепенные поставки, и запросите у них пробную партию основных товаров. Технику – только бессрочную лицензию на производство. То есть, которую нельзя отозвать. – Занятно… А дальше, я так понимаю, на сцену выходишь ты? – Верно. Я смогу скопировать и размножить главные товары ленд-лиза – грузовики студебеккер, джип Виллис, самолёты Аэрокобра и Мустанг. Раз уж зашла такая пьянка – нечего кормить дядю сэма. – Вот это правильное решение, – довольно сказал Берия, – огромного объёма для советского союза не ожидается. По твоим данным, объём ленд-лизовских поставок составил около пяти процентов от произведённого в годы войны. Этого мало. – Я покрою все ленд-лизовские танки и самолёты, и сделаю даже больше. Вот что, постарайтесь купить у американцев лицензии на производство кое-какой техники, это понадобится, чтобы потом не возникало вопросов. Бомберы Б-25, Аэрокобры, Студебеккеры… – А танки? – Танки американские – полное говно. Лучше я советских сделаю побольше. – Тогда договорились. Ты вроде не хотел быть человеком-фабрикой, ан нет, сам лезешь с предложениями. – Это да, это есть. Это неприятный момент. Лаврентий Павлович, у меня всё-таки возникла одна идея относительно реактивной авиации. Давайте переходить на реактивную тягу. – Что? Почему? – Для создания реактивного двигателя во-первых – нужно больше редких металлов. Он попросту дороже обычных, поршневых. Так что предполагаемая проблема того, что немцы в таком случае перейдут на реактив быстрее и лучше нас – отпадает. Хотя они конечно могут интенсифицировать разработку и суметь создать свои самолёты… Но у нас есть я – я могу создать самолёт, или хотя бы двигатель. А для врага это будет гораздо большей нагрузкой на промышленность, чем массовое создание поршневых машин. В итоге мы будем в гораздо более выгодном положении. Это первое. И второе – если мы просрали гонку в плане поршневых самолётов и к текущему моменту не сумели создать равноценного мессершмиту самолёта – то лучше перейти на следующий раунд и начать его с чистого листа. – С чистого листа, – повторил за мной Берия, – то есть проектировать с нуля? – Вроде того. Проектировать самолёт с нуля. И на этот раз, Лаврентий Павлович, давайте обойдёмся вообще без каких-либо наказаний и репрессий. Процесс развития неизбежно связан с ошибками, и их не могут избежать даже лучшие из инженеров. В процессе развития реактивной авиации ошибки совершали все, буквально все. И повсеместно, и постоянно. – Ладно, вижу, тебя задело то, что у нас некоторых… скажем так, не слишком вежливо обошлись. – Да не одного меня, всех подобное отношение задевает. Не знаю как у вас, а у нас в будущем крайне строго к таким делам относятся. Фальсификация уголовного дела – это практически равноценно нацизму и фашизму, так что вот и спорят, кто был хужей – нацисты или коммунисты. – Ну, это ты загнул! – Да нет. Знаете, у нас на заводе боремся за культуру труда. И оно практически на сто процентов повторяет культуру и порядок в государстве. И методы, и цели, и задачи, и основы порядка – одинаковые, что в малых, что в крупных масштабах. И отрабатывет Григорян методики наведения порядка в умах у людей, весьма успешно. – Так уж и успешно? – Вполне. Я как раз сейчас на заводе, наблюдал за сборкой первых АН-2. Собирают очень культурно, почти так, как я от них ожидал. Наблюдаю за ними иногда через камеры, вроде не устроили цирка к моему приезду. – Ну это то понятно, для завода ты почти никто – они подчинены напрямую НКВД, то есть мне. Хотя Григорян о тебе имеет вполне приличное мнение, считает тебя американским или чешским коммунистом, эмигрантом. Довольно забавные предположения. – И не стоит их развеивать, – тут же нашёлся я, – пусть буду чешским эмигрантом. Меньше же будет потом вопросов. С заводом худо-бедно справились, слава богу. Но нужно вставлять пистон советским авиаконструкторам. Вот ведь сложность – с одной стороны – война послужила им бесценным источником развития, который позволил после войны им создавать превосходные истребители и самолёты вообще. С другой – переход на реактивную тягу… Своевременно или нет – я ещё толком не решил. Одно понятно – появись реактивные самолёты – долго поршневые не проживут. – Ну на этот случай у нас есть несколько конструкторских коллективов. Можно лишь один загрузить созданием реактивного самолёта, а остальные оставить работать над поршневыми машинами. – Можно. Тем более, насколько я слышал, работы по реактивному самолёту у вас уже велись, БИЧ, кажется. – Работы… работы да, велись, но результата не дали. – Немцы уже испытали ME-262, только с поршневыми двигателями. Через полгода сделают реактивные. Думаю, можно взять и передумать этот проект. – Передумать? – Пере… Переосмыслить. Я могу сделать вам для изучения немецкие ЮМО-4, которые они сейчас дорабатывают, естественно в обстановке полной секретности. Первые ЮМО обладают относительно малой тягой и надёжностью, так что их использование особого смысла не имеет. – То есть немцы не закончили проект? – Они долго вылизывают. Это не наш метод – поскорее в серию. В марте у них полетел первый реактивный истребитель – в марте этого года. Только неготовность и стремление всё довести до отличного состояния, сейчас удерживают германию от массового строительства реактивных истребителей. – Ясно. В таком случае, и правда, следует немного пошевеливаться. Двигатель немецкий обязательно создай, заберут и передадут в ЦАГИ. А на наши самолёты… – ВК-1. Единственное – что нужно разработать под него самолёт. Причём, самолёт несколько сложнее тех, что производятся ныне. Придётся осваивать штамповку и сварку титана для набора, придётся серьёзно поработать над авионикой и автоматикой, сделать катапультируемые кресла, и многое другое. На экстренные результаты завтра-послезавтра – лучше не рассчитывать. Я бы предложил взять проект МЕ-262, оснастить его более совершенным двигателем и крылом, и пустить в серию. – Можно. Только если будет хороший двигатель. – К примеру – АИ-25. Можно запустить в серию, или РД-10 – доработанную версию немецкого Юмо. Ресурс, правда, у РД-10 всего сто часов, но у немецкого вчетверо меньше. – Тьфу ты, и как с такими работать? – удивился Берия. – Тем не менее, работали. У АИ-25 ресурс две тысячи часов, но… Это уже будет вещь из другого времени. – Лучше уж АИ-25. Он что, такой же, как Юмо по характеристикам? – Нет, не такой же. Вдвое короче, такого же диаметра, плюс-минус, и вдвое легче. Тяга выше. Нет, Лаврентий Павлович, не стоит овчинка выделки. Легче сделать впрок РД-10 и менять двигатели после выработки ресурса. Плюс – если двигатель попадёт к немцам, они не получат никаких новых сведений. – Хорошо, идея принята. – Тогда приступим к работе. Мессеры и двигатели к ним… я создам у себя на авиабазе. Обучение лётчиков это уже дело военных, дальше я от проекта самоустраняюсь. – Тогда я сейчас звоню командующему ПВО Москвы и он пришлёт завтра людей к тебе. Места для них приготовьте. Или уже нет? – Мест… из шестисот свободно триста мест. При необходимости можно уплотниться вчетверо, но это уже будут казарменные условия. Но две с половиной тысячи коек можно поставить. – Две тысячи не надо, надо не больше ста. Завтра. Утром. Прилетят на своих самолётах – им от них отходить далеко нельзя. * * * Лето закончилось, тепло начало сменяться прохладной погодой. В такую погоду лучше всего – экспериментировать со своей необычной способностью и заодно какую-никакую пользу приносить. Хотя масштабы у меня, конечно… смех один. Вот с алюминием получилось хорошо. Пространства на авиабазе много, даже очень. Но место слишком людное – поэтому вместо авиабазы производство алюминия переместилось на пустырь. Огромное пустое пространство в Москве – перед тем, как начать, пустырь оцепили люди Берии, ну а дальше моя работа. Помимо алюминия нужны были другие металлы – цинк, хром, молибден, вольфрам, титан, их тоже создавал. И в итоге вышло очень достойно – около ста тысяч тонн алюминия и втрое больше всех прочих – потому что они тяжелее. За неделю производства каждый день по несколько часов, было создано такое количество металлов, которое по моим подсчётам, должно полностью удовлетворить потребность советской металлургии. Как это повлияло на промышленность… да никак. Вообще никак – сейчас шла эпопея эвакуации, каждый день доносились новости не только с военного, но и с трудового фронта – бодро рапортовали о том, что эвакуировано очередное предприятие в тыл, и чуть ли не сходу начало выпускать нужные советской армии вещи… Это один из моих фронтов, одна из работ. Но осень внесла свои коррективы, и особенно – тот факт, что немцы практически маршем шли к Москве. Улицы военной Москвы были не то чтобы очень приятны для прогулок и сейчас стали ещё хуже. Поэтому сидел я в НИИ, прохладным осенним вечером, установил в кабинете натуральный камин с натуральным дровяным отоплением. Благо что этаж последний, и заодно решил посмотреть, как дела обстоят у моих соколиков… Спустился к Иоффе, но понял, что ничего не понимаю в радиоделе и лучше мне не трогать человека. Поднялся к Шесть-На-Девять, но понял, что мой радиолюбитель, в выделенной ему лаборатории, уже достиг таких высот в проектировании радиоузла, что я остался далеко позади. Радиоузел товарища Шесть-На-Девять был практически совершенством технологии радиосвязи, и уже мог быть запущен в серийное производство. И должен был быть запущен – Шесть На Девять занимался производством первого образца, с особым тщанием. Из всех людей, которые тут работали, ближе всего ко мне оказались товарищи… товарищи автомобилисты. Занимали они не так много места, но сделали удивительно полезную работу – я как-то нагрузил их идеей создать мотоблок с двигателем от немецкого мотоцикла, рассчитанным на низкосортный бензин. Поскольку в войну техники не хватало, такой личный эрзац мог очень сильно помочь сельскому хозяйству – с его помощью вполне можно было обрабатывать до пяти гектар поля. И выполнять весь комплекс работ, в том числе и сторонние, в том числе и подключать к нему различные механизмы. От немецкого двигателя мои гаврики отказались и поняв, что аналог в советской промышленности – полное говно, решили доработать его своими силами, сделав двигатель под низкосортный бензин, способный выдать хотя бы четыре-пять лошадиных сил и при этом – обладающий поразительным ресурсом. Достигалось это посредством расточки двигателя «хонда» на восемь лошадиных сил, до возможного предела. С увеличением объёма, уменьшается требуемое октановое число и коэффициент сжатия – так что оно теперь могло работать на автомобильном бензине, пожирая аж целых три литра за час работы. Против двух литров у хонды, и выдавало четыре и восемь десятых лошади, против восьми у оригинала. Я осмотрел этот конструкт. Ходовая часть всё та же, от мотоблока отечественного производства. Примитивная донельзя. Такие были популярны у азиазтов, разве что – мотоблоки в России никогда особой популярности не имели. Почему-то огородники предпочитали либо пахать на своём горбу, либо сразу покупать трактор. А если трактора нет – на горбу. Ну так дела не делаются, моё мнение. Получившийся у ребят мотоблок оказался вполне себе работоспособен, и тестовый образец был отлично скомпонован. Двигатель выдержал тестирование по времени и под нагрузкой, и ресурсные испытания продолжились – я оставил двигатель на улице, работать и тарахтеть, и поблагодарив сотрудников, узнал, над чем они дальше работают. После первой задачи – поставить на мотоблок новое двигло, шла сразу же вторая – разработка, и вот тут у ребят всё только разворачивалось и работа кипела. Без особого надзора с моей стороны они и не особо спешили, но зато делали свою работу, понимая, что если работают при НКВД, то пинать балду нельзя – получат втык. По аналогии с помощью хозяйством средствами, как тут говорили, малой механизации – ну, термин такой для всяких хренодрыгалок моторных, я попросил их заняться разработкой бензопилы. На самом деле, вопрос довольно сложный – первые бензопилы для одного человека появились лишь в пятидесятых, и то, они мало походили на современные инструменты – относительно удобные для работы. Тем не менее, на фронте нужны были бензопилы – не в тылу, а именно на фронте. Потому что в процессе войны постоянно пилятся деревья. Вообще, война наносит существенный вред лесному хозяйству – деревья нужны в армии, чтобы обогреваться, деревья нужны для строительства всяких временных построек – блиндажей, дзотов и прочей херни. На самом деле, бензопила – это один из обязательных инструментов. Даже пожарные при себе возят постоянно бензопилы, а уж представить себе любителя внедорожных покатушек без такого инструмента – и вовсе невозможно. Потому что если дорогу преграждает упавшее дерево – ты либо застрял, либо пилишь его бензопилой и оттаскиваешь в сторону. Аналогично работает и при застревании машины – правда, если просто взять и спилить деревце, то можно получить за это нифиговый втык. Очень нифиговый втык – надо будет потом поговорить с ЛПБ на тему важности лесного покрова и необходимости массово высаживать деревья по всей стране. Деревья приносят пользу тем, что питаются углекислым газом, они нам нужны, и нужно больше. В общем, тот проект, что представили мне ребята, можно было браковать сразу. Что я им и сказал – работать с таким агрегатом будет просто нереально, а уж технологичность производства… – Не, – я перелистнул чертёж, – не-не-не, так дело не пойдёт. Идея у вас появилась неплохая, она мне даже нравится, в какой-то мере. Но реализовывать её мы конечно не будем. Натанов, разработчик пилы, руководящий прожектом, чуть пригорюнился: – А что такое? – Ставить генератор отдельно и делать электропилу – это совсем не вариант. Нет, давайте переделаем проект и используем в основе всё-таки моноблочную систему. Вот давайте я вам принесу образец, вы пока далеко не отходите… Принёс им более современную пилу. Но не профессиональную лесоповальную модель, а шведскую пилу шестидесятых годов. Она принципиально ничем не отличалась от современных – всё тот же моноблок с рукоятью, двиглом на пять лошадок, и рамкой безопасности – для переноски и чтобы не отчекрыжить себе руку. Восхитительная бензопила, принёс, завёл, показал, как работает. Положил на стол: – Ребят, если вы сумеете поставить на неё аналог своего расточенного двигателя – это будет офигенно. – А тут стоит какой? – Честно говоря – не знаю. Написано пять лошадей, как оно работает тоже без понятия. Но работает и работает хорошо. – Так, а это что тут? – товарищ полез смотреть, – какой-то разъём… – Это для подключения гидродомкрата клинового. Он устанавливается в пропил, и по мере пиления, поднимает дерево, чтобы завалилось в нужном направлении. Гидроклин называется. С уменьшенным лезвием можно заниматься фигурным пропилом – делать выемки, пазы и так далее. Есть лезвия для льда и алмазные – для бетона, кирпича, камня и так далее. – Ничего себе. Вот это универсальность. А металл ей пилить можно? – Неа. Для металла нужны высокие скорости, таких у пилы нет – тут нужен уже бензорез, но это совсем другая история. Главная задача – сделать бензопилу, которую можно будет принять на вооружение инженерных войск РККА. – Сейчас у наших военных стоят на вооружении бензопилы, но… – Их три с половиной тысячи. И две трети из них постоянно в ремонте пребывают, – подсказал я, – плюс они для двух человек, что существенно ограничивает их применение. Плюс у двуручных пил применение сильно ограничено, а мощность двигателя как правило низкая – не выше трёх лошадей, надёжность ещё ниже. – Так. Ладно, хорошо. А почему они тогда так непопулярны? – Это ты у меня спрашиваешь? Их мало того что мало и они ненадёжные, так ещё большинство людей с детства привыкли топором дерево рубить. Хотя резать намного быстрее и чище, но пилу просто побаиваются. Нам нужно создать и поставить на вооружение действительно надёжную, качественную бензопилу. Есть собственное производство под МСК, и я думаю, мы вполне можем осилить выпуск таких бензопил, как эта. – Тогда думать нечего, можно пускать в серию. Или тоже бензин нужен качественный? – Именно. Только первый сорт кушать изволят, и только чистейший. – Но немного же. – Ну… да. Немного. Короче, ты меня всерьёз загрузил, – задумался я, – пожалуй, знаешь, ты прав. Лучше сделать копию этой пилы. – Если не секрет – а эта чья? – Эта наша, но образец экспериментальный. Качество высокое, но кушает только лучшее топливо. Ладно, тогда давай перейдём к следующему вопросу, чтобы сразу избежать лишних телодвижений по пильной тематике…