Очередной советник Сталина с ноутбуком и суперсилой.

– Так что делать то будем, товарищ Сталин? Как вы решите, так и будет. – Пока что есть у меня идея слегка, как ты сказал, эволюционно, реформировать нашу коммерцию. Главное лежит на тебе, Лаврентий, вернее, на милиции. У наших граждан же как – слегка дашь послабление – всё, ветер свободы в уши и глаза надул. Срываются с нарезки и начинают творить дичь, вот ты с использованием Милиции и проконтролируй процесс. Закон мы разработаем, но главное – это не придумать закон, а заставить его выполнять. Я уже сейчас предчувствую, что как только дадим маленькое послабление – граждане тут же пустятся во все тяжкие. Вот тебе и задача – заняться этим. – Может, организовать специальное подразделение милиции, занимающееся подобным? – Организуй. Ты у нас хорошо с этим справляешься, вот и организуй. Главное не позволить ситуации сорваться с крючка в самом начале, чтобы не началось неконтролируемое предпринимательство. – А начнётся – ничего страшного, на лесосеке тоже люди нужны, – усмехнулся Берия, – понял. Организую. А как с Кивриным то быть? Он ведь явно захочет поучаствовать. – А что с ним? – Сталин улыбнулся, – у нас строго по закону, правильно? И поскольку он закон не нарушает – с него и спросу нет. – Товарищ Киврин участвует в боевых действиях, – напомнил Берия, – как организатор, снабженец, и как пилот бомбардировщика. Конечно, в прямое столкновение с врагом не лезет, но пока что его статус тут весьма непонятный. То ли он военный, то ли гражданский, никак не понять. Когда хочет – приходит, когда хочет – уходит, ни у кого в подчинении не состоит. – Ну это не проблема, в партизаны тоже не только военные идут, и в боевых действиях участвуют. Вот что, оповести товарища Киврина о результатах совещания и передай ему, что он может поучаствовать. А что до статуса – как-нибудь решится. Запиши его в учебную авиачасть, которая под москвой на базе аэроклуба создана, и со всеми вытекающими, вплоть до формы, наград и прочего. Надо людей всё же награждать, чтобы лучше себя чувствовали. * * * * * Берия мне звонил редко, но на этот раз звонок был крайне неожиданным, ночным. Ночник у нас в кремле один – это сам Сталин, усатый-полосатый, полуночник-сова. А все остальные под него подстраиваются. Я тоже не люблю утро – с пяти утра до полудня такое время, что вроде бы энергии много, а ума – мало. Думать совсем не хочется, хочется делать. Поднял трубку. – Алло? – Киврин, – вместо здрасьте начал Берия, – ты цел? – Что ж мне сделается. – Мало ли, можешь и на мине разорваться. Вот что, я только что от товарища Сталина, – прозвучал голос в трубке, – есть две новости. Первая – товарищ Сталин решил постепенно расширять права коммерсантов. Но приватизации не будет – так что всё, что сейчас у нас есть – останется в госсобственности. Отменяется запрет на частную собственность и частное предпринимательство. – Это хорошая новость. – Да, хорошая, так что если хочешь – можешь поучаствовать. – А вы не передумаете, товарищи? Стабильность нужна, какая-никакая. – Нет, товарищ Сталин не любит менять свои решения. Второе – ты официально призываешься на военную службу, в должности пилота. Нас утомила твоя неопределённость и непонятный статус, так что будешь числиться помощником учебного центра на базе своего аэродрома. Учебный центр подчинён напрямую НКВД, поскольку работают там с секретными машинами. Вопросы? – Больше вопросов не имею. Хотя постойте. Вопрос имею. По поводу коммерции – это что, вы решили отменить монополию на средства производства? – Да, решили отменить. Правда, товарищ Сталин сразу мне выдал главную тайну – бизнес, каким бы он ни был, нельзя будет продавать, только передать по наследству. Так что рынка акций у нас не будет, как и олигархов, скупающих заводы и конкурентов. – Хм… Думаю, это интересное предложение. Повысит конкуренцию. Насколько я понял, у вас уже есть неплохо развитая коммерция, но только в сфере услуг, так что резких изменений не произойдёт. – Да, ты прав. Без резких изменений – так решил товарищ Сталин. Хватит с нас резких движений. Ты ведь захочешь поучаствовать? – В создании собственного бизнеса? Одним из первых? Хм… Можно, почему нет. – А с Крымом ты завязывай. Ты уже оставил им больше, чем нужно, чтобы продержаться автономно больше года. Оставь им ещё немного и возвращайся. – Хорошо, сегодня же вернусь. – Вот и хорошо. Здесь поговорим. Хотя у меня работы много, может нескоро ещё встретимся. * * * * Летел я в Москву на Як-130. На высоте десяти километров, стараясь облететь линию фронта и не пройти ни над одним крупным городом. Построил маршрут, включил автопилот, включил полёт по маршруту и… успокоился. Мерно гудели двигатели, а я пока думал, что же там происходит, в Москве. Сталин решил сделать послабление – это выглядит для простых людей как возврат НЭПа. Однако, это не так. Описанный берией сценарий практически исключал возможность создания крупной корпорации. Потому что для её создания нужно иметь бешеный успех во всех начинаниях, а так не бывает. Чего же они тогда добиваются? Меня захватила идея сделать собственный бизнес. Маленький, но удаленький. Со своими способностями я мог бы быть богатейшим человеком в мире. Но я не хочу влезать без вазелина в эту страсть. Вот я и думал. Думал весьма напряжённо над тем, что я могу делать в плане коммерции? Без примитивного – ресторана или ателье с шмотками. Я люблю автомобили? Да, пожалуй. Люблю самолёты? Да, пожалуй. Но это не значит, что меня ждёт бешеный успех на этом поприще. Особенно если учесть разницу курсов. Хотя… в послевоенном мире автомобильный бум. У людей мало денег и в Европе популярны мотоколяски, вроде тех же БМВ-изетта, их делают все. А в СССР за автомобиль без очереди платили вдвое больше его госцены. Проблема не в том, что нечего производить – проблема в том, что нет денег у покупателей. И покупательная способность близка к нулю. Я задумался над этим – автомобили – это практически идеальное поле для деятельности. Особенно для экспорта! Ориентироваться на свой рынок – бесполезно. Да и экономика китая, которая так впечатлила товарищей, всегда ориентировалась на экспорт. В голове у меня родился план – начать собственное автопроизводство. Но начинать его придётся с нуля. Да что там с нуля – с отрицательных значений. Бизнес-план составлял тут же, в кабине летящего яка, на планшетке – большинство производителей начинали с велосипедов, потому что легче начать строить своё производство с чего-то маленького, а потом по мере совершенствования переходить на более сложные варианты. Транспортный вопрос прост – лясик, мотороллер – лясик с мотором, мотоцикл – уже без педалей, мотоколяска – с кабиной и рулём, – машина – мощная с красивой кабиной. Вот так производство лясиков превращается в производство суперкаров. Вот только нужно последовательно подойти к вопросу. Блин, отлично было бы взять тех людей, что делают самолёты, но Берия будет смотреть на меня как на врага народа, если я попрошу снять людей с производства самолётов и направить на нафиг не упёршиеся в военное время лисапеды. Хотя вру – лисапед даже в войну весьма востребован, как в тылу, так и на фронте. Кушать не просит – это главное, и сокращает расход сил на передвижение – втрое. Поэтому я начал обдумывать. И тут мне снова нужно было задействовать помощь строительной бригады им. Берии – той, которую собрали, чтобы строить аэродром. Она уже была оснащена по высшему разряду и имеет опыт сборки цехов. А лисапеды… создал себе планшет, пауэрбанк и полез в интернет, смотреть велосипеды. Мне понравилось. Обычные дорожные или грузовые – последние особенно востребованы будут в военное и послевоенное время. Потому что и самому доехать, и груз довезти. Отличная модель для хозяйства. Примерно прикинул технологическую цепочку – кое-какой опыт у меня был. Мне понравилась модель Eltreco GM Porter – только вместо электродвигателя установить на него моторчик Д-4, копии которого до сих пор делаются в Китае. Или вовсе впихнуть тот двиг, что разработали мои орлы для бензопилы. Хотя нет – тут должно быть максимум одна-полторы лошадки. Значит, модель «Д-4». А её производство – это тот же литейный цех, плюс точная обработка, штамповка. Особенно стоит уделить внимание штамповке – чтобы уменьшить стоимость, стоит отдать предпочтение штампованным деталям, изготовленным объёмной штамповкой. Ну а чтобы детали служили дольше – придётся освоить закалку ТВЧ, это необходимо чисто технологически. Не закалённая, а просто проточенная деталь – быстро изнашивается. Как простой пример закалённой детали – внешний обод подшипников, к которым отдельные умалишённые любят всё приваривать – только хреново приваривается мягкий металл к закалённому и твёрдому. В остальном же, конструкция двигателя Д-4 или Д-80 настолько проста, что его можно освоить даже на плохо оборудованном предприятии. Да что там – в отдельных случаях, его можно изготовить в гараже! Имея токарный и фрезерный станки, заготовки и доступ к магазину, где можно купить подшипник, пружину, заготовки. Но всё же лучше, наверное, отдать предпочтение цехам. Производство качественных моторов мощностью в одну лошадку, сможет удовлетворить сиюминутный спрос на мототранспорт в послевоенной Европе. И у нас, чего греха таить, тоже. А главное – это деньги. Марки, Фунты, Франки, Лиры, и все прочие валюты будущего евросоюза. Потерев довольно лапки, я ещё раз открыл чертежи Д-4 и был приятно удивлён – эта штука действительно сказочно проста. Токарная обработка понадобится, но далеко не везде, плюс в основном точить то придётся по шаблону. Это раз. И два – это то, что основные детали изготавливаются методом объёмной штамповки из стали и алюминия. Я уже полюбил алюминий за простоту его обработки – литейной ли, штамповочной ли – в любом случае, требуются гораздо более простые станки и оборудование. * * * * Маленький заводик под Москвой начал проектироваться и строиться практически на следующий день после моего приземления. Я позвонил Берии и попросил его об услуге – аренда земли на сорок лет, и его стройбригада на пару-тройку недель, для строительства. Договорились быстро – с меня сто тонн золота, с него – всё это, включая готовую регистрацию НКП – так называлось «Негосударственное Коммерческое Предприятие». Хотя ещё закон то не вышел – закон только ушёл в разработку, и ожидали мы его к первому января, как и изменение правил в ведении коммерческой деятельности. Прошло всего три дня с тех пор, как я попросил его об услуге, и ко мне приехал Юра, который обитал в Москве, и глядя квадратными глазами, протянул руку, а потом передал кейс с документами. Я в этот момент сидел у себя в кабинете и нежился около огня. Натуральный камин мне приносил некоторое удовольствие – я подбрасывал туда сухие берёзовые поленья, а так же подсыпал совком уголь, который лежал в специальном ведёрке рядом с каминной решёткой. – Хорошо устроился, гад. А меня тут по всей москве мотали, – недовольно сказал Юра, садясь за мой стол, – я тут уже практически стал на побегушках. – А, не принимай близко к сердцу. – Да я не принимаю, просто мучаюсь, молча. С тех пор, как ты улетел в Крым, всё пошло более-менее стабильно в НИИ. – Что? – я удивился, – в смысле – стабильно? – Помнишь своих автомобилистов, которым ты выдал задание на проектирование бензопилы? – улыбнулся Юра, закинув ногу за ногу, словно хозяин кабинета, – они недовольные тем, что на них плюнули, пошли жаловаться в наркомат промышленности, сюда чуть было не сунулась проверка. Но когда увидели табличку на воротах «НИИ-27 НКВД СССР» – резко развернулись и улетели в неизвестном направлении. Но на этом концерт только начался, – всплеснул руками Юра, – они дошли до военных. И представляешь, приехали люди, приняли у них прототипы, посмотрели на работу, и им резко захотелось таких бензопил. – Что, такие хорошие? – Пилы? Так лучшие в мире – одиночные пока никто не делал. Понимаешь, никто! Я видел, как ты со своей маленькой бензопилой, тогда в лесу, спокойно дерево распилил на куски и проехал. Представляешь, как подобная техника нужна в армии? – Я думал, она уже есть. – Пф, – Юра рассмеялся, – есть три тысячи мотопил, которыми практически не пользуются, потому что быстрее уж обычной, ручной распилить. Примерно вчетверо медленнее разработок наших орлов работает. – Ну чё, зае… и что из этого вышло? – Военные посмотрели на эти художества, как ребята дрова во дворе пилили со скоростью лесопилки, и заказали сразу пятьдесят тысяч единиц. И угадай, кто должен был заниматься налаживанием производства? – Ты? – Угадал! – Юра аж похлопал в ладоши, – мне иногда кажется, что кроме НКВД больше наркоматов нет. Всем нужно заниматься, особенно промышленностью. И причём мне отказывали все и везде, пока не добрался до твоих орлов на авиабазе. Они решили взять заказ. – Заказ? Сверхплановый? – С двойной оплатой рабочего времени, – возмутился Юра, – по два часа в день сверх нормы. Они и так работают меньше, чем на любом заводе. Люди по двенадцать-четырнадцать часов в сутки пашут, а эти по восемь. Интернета у людей нет, ютубы смотреть негде, разве что в театр сходить да в библиотеку. Конечно им интереснее на заводе лишних пару часов делать всякую интересную вещь, чем балду пинать. – Хорошо, допустим смена теперь десять часов вместо восьми. Они удовлетворили твои потребности? – Более того, заводчане предложили ряд изменений в конструкцию. Добавили новый воздушный фильтр, и инерционный тормоз цепи. – А это то как они смогли сделать? Вроде акселерометров у нас не делают. – Тьфу ты, всё ты об своих цифровых технологиях. Обычный металлический стальной шарик, в металлическом стаканчике, подвешенный на пружинке. К шарику подведена фаза, к оболочке ноль. Когда пилу резко дёргает – шарик касается оболочки и срабатывает тормоз цепи. – Постой, там что, генератор что ли есть? – Сам ты генератор, обычная батарейка, как в фонарике. Кстати, фонарь тоже сделали, с маленькой динамо-машиной и пятью батарейками-горошинами. Светит вдоль лезвия, чтобы безопаснее было работать. – Ну вы блин устроили… И как результат? – Пять тысяч пил сделали. Отдаю должное – ребята на заводе трудиться любят, и сделали действительно качественно, так что даже военной приёмке придраться было не к чему. У них там собирают особо сложные детали истребителей – как военные услыхали, где пилы делали – так чуть не до потолка подпрыгнули. – Хорошо, а цепи? – А цепи ты нам оставил, разве не помнишь? Пять контейнеров, даже считать не пришлось – там десятки тысяч цепей. – Помню, помню. Интересно. А что ещё? – Ещё… Ещё ребята сделали мотоблок – но это уже не к нам. – Да, ввиду будущих изменений в закон, думаю, такой товар может получить спрос в СССР и за рубежом. Нужно будет этот мотоблок запомнить – потом буду производить на продажу. – Что ты там удумал? – Юра налил себе кофе из кофе-машины и отхлебнул, – Лаврентий Павлович сообщил мне, что готовится реформа, расширяющая права коммерсантов. Ты таки добился своего? – Я не совсем добился и не совсем своего, – покачал я головой, – просто… так получилось. Мне лично от этого никакого прибытка – просто очень интересно попробовать себя в роли советского олигарха. – Не думаю, что у тебя получится, но конечно же помогу, по мере сил. – Спасибо, Юр, я ценю. Вот что я удумал, – сказал я, протянув ноги к огню, – мы займёмся производством для начала велосипедов. Потом освоим моторы для велосипедов, потом – мотороллеры, потом мотоциклы, и наконец – автомобили. Зная тенденции развития мировой экономики на десятилетия вперёд, можно удачно вписаться в эту экономическую систему. Но для начала – это лисапеды. Я уже переговорил с Лаврентием Павловичем и отправил ему подробный план зданий, а так же описал процесс работ – так что когда всё решится – мне нужно будет построить велозавод в нескольких километрах от Москвы. – Так… велосипеды, хорошо, это уже попроще. Станки и прочее снова создашь? – Конечно. На этот раз я хочу замахнуться на святое – на горячую объёмную штамповку. Особых сложностей в производстве лясика нет и быть не должно. Однако, придётся действовать на запасах подшипников, потому что те, что есть сейчас – идут на военные цели. В остальном – я возлагаю все надежды на три технологии – ГОШ, ТВЧ, сварка. – Сварщиков будет нелегко найти в такое то время. Да ещё на невоенное предприятие. – Сварка это несложно. Поставлю роботов. Давно хотел с ними поэкспериментировать. Особых сложностей в них нет, работать сумеют. Все необходимые программы напишу сам, ну а там… если будут траблы – чёрт с ними. Юра только вздохнул… * * * * Месяц спустя. * * * * Декабрь был тяжёлым месяцем. И для меня, не отлипавшего по возможности от камина, и для всей страны. Но труднее всего было строителям, которые строили цех велосипедного завода – хотя у них было всё. У них было еды от пуза, у них были тёплые бытовки, техника, в которой тоже внутре было тепло. У них даже были печки-буржуйки на улице, чтобы погреться – и всё равно, морозы стояли – минус десять, в такой мороз строить – то ещё удовольствие. Хорошо, что до того, как температура ушла в минус, я уплотнил грунт – иначе замёрзло бы и пришлось ждать весны. Обошлось – котлован вырыли и я накидал туда тысячетонных бетонных блоков раньше. Причём поставил их не плоско, как раньше, а стоймя узкой стороной, а потом сверху ещё накидал блоков, пока не выросла большая горка, высотой с девятиэтажный дом. Получилось давление на грунт около двадцати килограмм на каждый квадратный сантиметр. По мере накидывания нижние блоки просто ушли под землю, на глубину почти десяти метров – с таким лютым давлением, их просто вжало в грунт. Сняв верхние блоки, осталось только констатировать, что нижние ушли в землю наполовину – на пять метров. За ночь. Убрал все блоки – увидел, что грунт на дне котлована не просто уплотнился, он практически превратился в камень. После того, как откачали воду, и я слез вниз по лестнице, увидел гладкую твёрдую поверхность грунта. Твёрдую настолько, что она напоминала асфальт. Недолго думая, в этот котлован положил плашмя бетонные блоки, уже известной нам конструкции, пространство между ними залили раствором, и получился практически идеальный сверхтяжёлый фундамент. Такой, на который можно не то что самолёт сажать – ставить самое тяжёлое оборудование, особо требовательное к фундаментам и вибрациям. И вот, в феврале сорок второго, в особо тяжёлый год войны, огромная промзона начала свою работу. Я гордился ею, как ребёнок, потому что это было моё детище. Литейный цех – масштабней и серьёзней, чем на авиазаводе. Цех штамповки – намного больше, и тут стояли самые разные прессы. В ряд вдоль стены – двенадцать красивых прессов для изготовления методом штамповки малоразмерных деталей, в центре – четыре крупных пресса, огромные стальные монстры с огромным же давлением. Эти прессы были настолько мощными, что могли штамповать коленвалы – самую сложную в изготовлении без ГОШ часть двигателя. И правда, коленвал с его геометрией для точки и фрезеровки – настоящий ад. А их сейчас делали именно так. На стоимости продукции это сказывалось понятно как. Самым ходовым оказался пресс на сто тонн. Штамповать стальные заготовки на таком прессе – самое оно. Тем более, что набор штампов уже изготовлен в полном объёме. И пришло, наверное, время, заняться персоналом. * * * * Первой продукцией, выпущенной на заводе, стал лясик. Трёхколёсный, грузовой лисапед, сваренный вручную, с штампованной рамой. К запуску производства подключили Григоряна – он приехал на завод и пользуясь своим богатым опытом, тут же перехватил инициативу – назначил ответственных, провёл инструктаж с сотрудниками, и конечно же – внимательно всё осмотрел. Григорян практически идеально за день справился с управлением и направлением всего производства на двести человек персонала. Самое сложное оказалось не в металле и рамах, самое сложное – производство колёс, поскольку требовало работы химического оборудования для вулканизации резины и создания из неё шин. Советские шины не подходили по множеству параметров – у них было всё плохо с армированием. С качеством. С регулярностью поставок. С протекторами. А особая проблема – это создание зимней, шипованной резины. Шиповку в СССР так и не освоили, ни разу. Ну ничего, самое время поправить ситуацию – конечно, у меня было не лучшее оборудование, но я знал техпроцесс и было тщательное описание всех химических и физических реакций и техпроцесса производства качественных шин. Второй задницей стало производство втулок. То есть ступиц, особенно задних. Задних втулок было две, представляли они собой прочную и высококачественную конструкцию, но сколько я пролил пота, чтобы их изготовили… Штамповка – как оказалось, полная фигня – с этим справлялись даже средней квалификации рабочие, прошедшие спецкурс обучения для работы на наших прессах. Оказалось, втулка, она же ступица – вот главное зло. Вот корень всего велосипеда – именно её конструкция должна быть прочной и выносливой, выдерживать разные условия содержания, работать при почти всём диапазоне температур. Трёхколёсный лясик поставили на конвейер и это было достижение века! На огромной конвейерной ленте собирали из деталей конструкцию, её скрепляли специально сделанными для этой конструкции быстрозажимными струбцинами, оставлявшими открытыми участки для сварки, а дальше проваривали аргонно-дуговой сваркой. Всего было двадцать сварочных зон, каждая из которых занималась своим участком. Сделано это было для того, чтобы меньше ошибались. А то всякое может быть, вплоть до того, что попросту сотрудник забудет проварить. Для варки двух-трёх миллиметров стали не приходилось особо делать движения, так что проваривалось «на автомате» – полосой. И всё. Вроде бы линия заработала как надо – к сталеварам нареканий не было. А вот к цеху точной обработки были, и постоянные – вручную изготавливались ступицы, половина из которых уходила в переплавку из-за дефектов. И похоже, приходилось просто смириться с высоким процентом брака – делать как хотели рабочие – то есть пускать в ход дефектные детали, я не собирался. Никогда. Привычки такой не имел. К тому же детали там были… Но худо-бедно, научились делать. Самые сложные токарные детали – корпус, ось, два конуса и чашка, остальное – это шестерни и кольца, их изготавливали выштамповкой с последующей обточкой по шаблону и закалкой разной степени. Пока что гигантские прессы стояли молча. Как свидетельство мощи и потенциала завода. И наша первая продукция – трёхколёсный велосипед, вызвала небывалый энтузиазм у людей. Я вот просто их не понимал – что такого то? Ну сделали первый лисапед – при такой чудовищной механизации и суперсовременном оборудовании, с горой автоматики, было бы странно иное. Тем не менее, радовались как дети, всё-таки шинный цех справился и с камерами, и с шинами. Причём сделал качественную продукцию – как я и планировал. Действительно удивительный цех, не реализовавший пока и четверти своего потенциала. Однако, это равнялось по возможности мелкому производству – его ещё расширять и расширять. Со временем мы по необходимости разделим цеха в разные здания, вплоть до разделения на цеха грубой, точной, сварки, сборки, покраски… С покраской лясиков вышло интересно – красили в боксе. Аэрозольно, наносили перед покраской клеящиеся трафареты, вырезанные на прессе из пачки самоклеящейся бумаги специальным ножом. Пожалуй, я был тоже доволен полученным результатом – двести человек работали по восемь часов в день, и за первый день работы мы произвели сто триста пятьдесят семь велосипедов. Триста пятьдесят семь! И то всё упиралось в работу токарей – их нужно было больше. Станков только токарных восемьдесят, а токарей для них – сорок пять человек. Итого получалось, что каждый токарь за день изготовил восемь годных деталей, полностью соответствующих требованиям. Всего лишь. Хотя они только начинали, да и персонал… скажем так, токари из них не очень. Ребята не были профессионалами и большинство впервые стояло за качественным, полноценным, промышленным токарником. Но опыт был у всех, просто обучаться им пришлось на ходу. Первые велосипеды заняли своё место на складе готовой продукции, и их нужно было продавать. По новым законам, которые презентовали не первого, а семнадцатого января, вводились новые формы предприятий. Допускавшие привлечение капитала, наличие акций, которые нельзя было продать – что вложил, с того и получаешь прибыль. И допускалась открытая торговля промышленными товарами, произведёнными акционерными обществами. Мне пришлось думать о маркетинге, причём заранее. Чем можно соблазнить советского покупателя велосипеда? Трёхколёсный грузовой с мягкой рессорной подвеской задней оси, имеющий красивый окрас. Первое – это хром. Любят люди всякие блестяшки – хромированные детали в том числе. Именно поэтому в отделке велосипеда решено было пришпандюлить ряд декоративных хромовых деталей. Переднее и задние крылья – сделать более широкими, снабдить брызговиками, которые так же поставлял наш цех резиновой промышленности. Руль хромированный, классического вида, тормоза – только на заднюю ось, но зато два – для остановки с грузом – а это до ста сорока килограммов – самое то. Крышка, закрывающая цепь от попадания юбок и штанин, получила штамповку, и после недолгого рассуждения о дизайне – хромированные накладки. Задние крылья – светоотражающие фары, звонок, ручки некруглого дизайна – с удобным утолщением и текстильным покрытием – из пеньки. Наконец, самое важное – спицы. Спиц в велосипеде как таковых не было – с ними много возни. А ещё я совершил маленькую технологическую революцию и имелись колёса на литых алюминиево-магниевых колёсах. Они обеспечивают все необходимые характеристики, а ещё изготавливаются литьём алюминиевого сплава. Без лишних сложностей. Без всего этого вот – и спицы не вылетают, и можно спокойно ездить и забыть про постоянные поломки. Большие рёбра жёсткости и в целом массивная конструкция – обеспечат не только хорошие характеристики. Велосипед с такими колёсами имел бОльшую инерцию, чем обычный, легкоспицевый. Минус – хуже тормозил. Плюс… надо реже крутить педали. Они тяжелее стальных спиц, поэтому и запас инерции у них больше, такой лясик уже в езде похож на мопед. Да и выглядел внушительней существующих ныне аналогов «из водопроводных труб» Надёжнее. Правда, масса вышла на пять кило больше оригинала на спицах и из алюминиевого сплава – но это похер. * * * * Летом бездорожье, а зимой у нас что? Правильно, зимой Юрка охреневал, поскольку я гонял вместе с ним на снегоходе по глубокому снегу. Он передвигался медленно, неспешно, а вот я не тормозил особо – нарезал круги по полю и заснеженным дорогам. Двигатель утилитарного снегохода рычал и выдавал свои честные шестьдесят лошадок, так что снегоход просто влёгкую форсировал глубокий снег. Но это похер – Берия попросил у меня предоставить какой-то транспорт для снега. Аэросани, к примеру – красной армии просто экстренно требовался снегоходный транспорт, способный передвигаться по глубокому снегу – в эту зиму снега было много. И по нему пройти могли только танки, да и то с эксцессами. Особую популярность получили лыжники – красная армия ещё в Финляндии огребла от снежных человеков – финнов, и теперь кое-как научена действовать в снегах. Но им недоставало снежного транспорта, поэтому я предложил вооружить ребят снегоходами. В целях упрощения выбрал отечественные «Тайга-Патруль» – простые и утилитарные снегоходы, с достаточно хорошими характеристиками. Конечно, они уступят ямахам, но зато обладают более прочной конструкцией. Более прочной – значит они легче переносят ремонт советскими автомеханиками, и при этом не дохнут. Даже если поставить на него дефорсированный двигатель под местный бензин первого сорта – то всё равно получится замечательный снегоход – он разгонялся по снежной целине просто на зависть всем. Юрасик на таком же просто медленно катился по снегу, опасаясь разгоняться, зато я лихачил во всех видах и формах – кроме самых опасных. В конце концов, даже я замёрз, когда мы проехали уже почти от велозавода до авиабазы. Оставалось каких-то три километра. Леса тут были редки, а дороги заснежены, поэтому на снегоходе по ним самое то ездить. Это вам не асфальтированные трассы будущего, которые черны в любую погоду, даже в снегопад. На подъезде к базе, нас обнаружил патруль – это были пешие солдатики с автоматами, они тут же предупредили о том, что будут стрелять. Но прежде, чем я успел ответить, Юра на них так гаркнул, что у них едва автоматы из рук не вывалились – он снял полярные очки и балаклаву. Его солдаты узнали и подошли проверить документы. В итоге проверки документов не избежал ни он, ни я, только после этого солдатики сильно расспрашивали нас про то, на чём мы едем. Но Юра на них прицыкнул и мы доехали до ворот базы довольно быстро. Я слез и бросил снегоход около входа, на парковке, и полез в служебный транспорт. Юра был недоволен таким отношением к «секретной» технике, но секретности официально не было. Поэтому делать ничего не мог – мы отправились на машине в столовую. Где было тепло, сухо, а ещё вкусная еда. После длительной прогулки – ехали мы почти час, форсируя снежную целину, горячий душ, горячий ужин и сон – приходят сами собой. Так, что просто свалились на боковую и хлоп – готовы. На часов десять-двенадцать – я проспал одиннадцать. Разбудил меня только на двенадцатом часу сна Юра, который заселился в том же домике. Поднявшись, я продрал глаза, не сразу поняв, где нахожусь. – А? Чего? – Вставай, соня. Уже, – он посмотрел на часы, – больше десяти часов дрыхнешь, барин. – А, не обращай внимания, – я зевнул, – так, я в нужник. После того, как побрился, привёл себя в полный порядок, оделся, я наконец-то мог спросить у Юры: – Как тебе транспорт? – Снегоход? Восхитительно. Я в восхищении! Армии срочно нужны такие транспортные средства. – Ага, организуем, – я зевнул, – можно даже конструкцию бронировать. Против пуль и осколков. Чтобы не выводились из строя шальным мелким осколком. Но что дальше делать – это я не знаю. – Это командование решит. – Опыта применения снегоходов у них нет. А нужны они были месяца два назад. Скоро уже снег сойдёт. – Скоро, – подтвердил Юра, – но всё равно нужно. Тем более – к следующему году. Ты сумеешь наладить их массовый выпуск? – Боюсь, даже если бы сумел – толку в этом немного. Форсировать снежную целину надо на тяжёлых гусеничных тягачах. Такие в арктике служат. А у нас – лёгкий транспорт. На два человека, плюс две волокуши по сто-двести килограмм в каждой. Максимум – может пригодиться для задач связи и разведки, где нужно быстро двигаться. Плюс по грунту ходить не умеют – в отличие от гуслей. Плюс капризная, мощная, сезонная техника. Армейское применение под вопросом. – Да, тут с тобой не поспоришь. Но техника интересная, нужно будет сообщить куда следует. Нам такая обязательно понадобится, северных районов, где снег держится большую часть года, в союзе хватает. Так что делать то будем? – Да ничего, – я крепко зевнул, – я пойду на завод и займусь непосредственной наладкой производства двигателей. Если сделать ещё и моторный вариант, то может получиться бестселлер. Ну или по крайней мере – востребованный в армии транспорт. Состоят же лясики на вооружении. – Это редкость, – признался Юра, – Велосипеды вообще в армии встречаются, но мотоциклы намного чаще. Проходимость. – Опять эта проходимость… Что ж, ладно, слушай, мне нужно мнение человека со стороны, какой мопед сейчас вести к серийному выпуску? Пошли в мой ангар, я тебе покажу кое-что… * * * * Тренировочный стенд для первого ангара работал… почти никак. Его не выключали, вообще, в принципе. Перезагружали иногда, но включение требовало работы Юры, поэтому раз в день только. Первый ангар был занят большущими авиасимуляторами, которые работали и сегодня – на них проходили первоначальное обучение бомбардировщикам ИЛ-28 советские пилоты – их численность постепенно росла. Это было уже третье поколение, всего было по тридцать курсантов в каждом. То есть уже под сотню экипажей аэроклуб сделал, и это было замечательно. Они могут отсюда летать бомбить Крымских нацистов, дозаправляться в Крыму и возвращаться обратно. Такие дела. Их радиус действия из Крыма накрывал почти полностью всю Румынию, Турцию, Украину, Болгарию и Курскую, Белгородскую, Воронежскую и Ростовскую области России. Вместе с Московской авиабазой – получалось, что бомбить они могли по всем фронтам, от Финнов на Севере до Турков на юге. Правда, управляемого оружия я им не дал. Поэтому наибольшее значение имели как фоторазведчики. Более того, на каждый двигатель ещё установили заряд взрывчатки, для ликвидации. И случись что – полагалось активировать таймер и выпрыгнуть из самолёта – второе уже по возможности. Ну да и чёрт бы с ними – первый ангар заняли, остался второй. Он был пуст, место тут не занято ничем, кроме небольшого штабеля, в котором оказалась… тушёнка. Да, тушёнка, говядина тушёная, высший сорт, почему-то лежала около входа. Не иначе как я забыл её тут – плюнул и пошёл внутрь, заодно создав и включив тепловые пушки для прогрева. Такое огромное пространство прогреется очень нескоро, но это без разницы – десять тепловых пушек тоже не мелочь. Юра зашёл за мной следом и закрыл дверь ангара за собой, после чего отряхнув снег с шапки, спросил: – Ничего не вижу. – Сейчас увидишь. Я создал некоторые мотовелосипеды, которые мне доводилось видеть. Рига-1 – красавец. Франт. Эталон, на мой взгляд, изящества и красоты мопеда. Самый настоящий, чистокровный мопед. Рига-7, похожая на мотовелосипед. Просто усиленный. Мокик «Рига-мини», «Веспа», и наконец, «дельта» с китайским мотором лифан. Нарядная, блестящая во все стороны, но… самый дешманский вариант. – Я планировал переходить с велосипеда на мотовелосипед, с мотовелосипеда – на полноценный мопед. С мопеда – на мотоцикл, дальше на машину и так далее. Лясики мы освоили хорошо, но без двигателя они нафиг никому не упёрлись. Ни нашим, ни вашим. Двигатель уже есть, всего одна лошадиная сила. – Одна лошадь – это тоже лошадь, – не согласился Юра, – небось и бензина требует мало. – Да, мало. Очень. Хотя шестьдесят шестой, то есть первый класс по нынешней классификации. Но пару литров на сотню, не более. И вот в чём суть, – я заложил руки за спину, – это малая часть тех мопедов, которые мне довелось увидеть. Пожалуй, сделаю ещё вот это, – я создал с этими словами рядом с остальными, в ряд, ещё один. Карпаты. – Ну… что я могу сказать. Интересно. Вот этот выглядит привлекательно, – он указал на Ригу-1. – Ты прав. Неплохая модель советского мопеда, имеет много общего с чешскими Явами. Дизайн так точно чехи разрабатывали, кое-какие технические недочёты имеются. Но дизайн к делу не пришьёшь. Я создал мотоцикл. Это был старый мой знакомый. Можно сказать, мой первый транспорт с мотором – Иж-Планета-5. Легенда советской деревни. И присел на его удобное сидение – как же он всё-таки прекрасен, когда в новом состоянии. Когда блестит краска и хром, когда колёса не запачканы грязью, сидение не распорото в нескольких местах. – А технические характеристики? – Считай одинаковые двигатели. По крайней мере, мы будем ставить один двигатель – тот, который разработали мои гасконцы для бензопилы. Он после дефорсирования до пяти лошадей стал надёжней и долговечней, снизились нагрузки, требования к топливу. Вообще, мопед – один из любимейших мною видов транспорта. Кушает мало, ремонт простой, зимой спокойно хранится на балконе или в углу гаража. В советском союзе особенно, да и во всём мире после войны мопеды стали дико популярны. Мечта мальчишек, основа основ. Государству было выгодно, чтобы граждане имели большую свободу перемещений. Темпы развития экономики требовали развития средств передвижения. Когда-то и я мечтал о мопеде, но моим первым стал вот такой мотоцикл, – постучал я по рулю Ижа, – кстати, очень интересная модель. Народный любимец, можно сказать. Без транспорта, хотя бы и мопеда, жить… я вообще не могу представить себе такую жизнь. – А я могу. Но я понял тебя, и что ты от меня хочешь? – Один из этих мопедов мы сумеем освоить на заводе, выпуская параллельно с мотовелосипедом, который уже проектируется и готовится к выпуску в серию этим летним сезоном. Цеха подтянулись, активно разрабатываются новые идеи. Своих ребят из НИИ я перевёл в штат и арендовал здание НИИ у государства, так что теперь все мои гасконцы работают над проектированием двигателя для мопеда. Приспосабливают тот, что уже имеется, к мопедным особенностям. Я планирую начать выпуск уже этим летом и пустить мопед в продажу. Сейчас тяжёлое время, именно поэтому я сделал первым грузовой велосипед – машины то все разобрали военные. Серийное производство рассчитывается в том числе – и на нужды армии. – Разве у армии есть нужда в мотовелосипедах? – Есть, просто они этого пока не знают. Вообще да, мопед – это легкомоторный транспорт, отсюда его слабости, но отсюда же и его сила – дешевизна в производстве и главное – низкий расход топлива. Гонять машины для многих нужд армии просто нецелесообразно. То же касается и мотоциклов – их ресурс не резиновый, а мопедный двигатель, особенно дырчик… с его ремонтом справлялись школьники. А когда он ломается наглухо – его выбрасывают и ставят новый моторчик. Сразу было заметно, что мой визави прикипел глазами к Риге-1. Она не только ближе всего к нему по времени, но и дизайн явно лучше, чем у Карпат. Не нужно много ума, чтобы понять, как видят всё вокруг люди этого времени. Угловато-приниженные карпаты, да и наверное, мой иж-планета, выглядят уродцами в глазах местного населения. Зато приятные глазу округлые формы Риги – определённо выигрывают на их фоне. И я был вынужден с ними согласиться – форма байков семидесятых-восьмидесятых… Ну, тогда была такая мода, а о вкусах не спорят. Но мир вернулся к плавным формам позднее, вплоть до того, что все мотасы и мопёды стали однотипны, как китайцы – спортивный мотоцикл от прошаренного мопеда не отличишь, потому что обтекатели и там и там, и агрессивный дизайн и там и там. Юра заинтересовался Ригой, сел, надавил на педали и поехал. Сделал небольшой круг, остановился около меня. – А как он заводится? – Ах, да, я же только создал. Кстати, интересный и забавный факт – все вещи, которые я видел полумёртвыми и разбитыми, создаются уже новыми. Словно они созданы в идеальном состоянии только что, а не взяты откуда-то. – Логично, ведь ты их создаёшь, а не со склада берёшь. – Да, я тоже думаю, – кивнул я, – и что любопытно – обычно инструкции и всё прочее, идущее в комплекте, тоже присутствует. – Тоже логично. – Ладно, без разницы. Нужно заправить, смазать, секундочку… На приведение двухтактного моторчика в рабочее положение ушла пара минут – уж в чём-чём, а в этом у меня опыт огромный. Приготовив двухтактную смесь, заправил и завёл с педали мотас – моторчик затрещал и затарахтел. – Тут всего две скорости. Задней нет. – Да это без разницы. Можешь пока заправить остальные, я проверю все. – Без вопросов. Покатайся. Юра и стал кататься – он поддал газку, огласив ангар треском двухтактника и попробовал обе скорости первой Риги. А я заправил остальное, включая свой любимый Иж-Планета-5. Странный мотоцикл – вот все моцики тех времён стилизованы под угловатую моду, и в целом мне не очень нравятся, в то время как Планета-5 почему-то кажется ламповой, словно та же Рига. Да, я знаю, что Рига-1 уступает по характеристикам более поздним, и двигатель хуже, всего две лошадиные силы. Однако, Юра остался доволен, что и сказал, слезая: – Отличная техника! Я раньше не ездил на мотоциклах, только на велосипеде, да и то эпизодически, но тут… такое ощущение от газа, что просто педалями начал топить сильнее. Не рвёт его из под седока. – И скорость максимальная сорок километров в час. У нас многие велосипедисты по прямой ездят быстрее, – поддакнул я, вспомнив вечные срачи – автомобилисты против лясопедистов на дорогах. Последним правилами предписано двигаться либо по обочине – если на лясапеде, либо по правому краю крайне правой полосы, однако, дуракам закон не писан. Из-за чего бешеная школота без защиты, на мотасах лезла под колёса, массово гибла, провоцировала аварии и так далее. И тут я и доволен и нет – как автомобилист я доволен тем, что их убрали. Но как любитель мопедов – не доволен тем, что этот транспорт перестал относиться к категории «купил и пользуйся». То есть нельзя приехав куда-то на лето, купить себе китайский мопед на один сезон, откатать его до ручки, а потом просто подарить какому-нибудь пацану, чтобы добивал. Ведь именно мопеды – посадили страну на колёсах. И именно они сделали из большинства пешеходов – водителей. А дальше всегда всё шло по нарастающей – купили родители мопед или мотор для лясика – убил за несколько сезонов, продал, сел на автомобиль. Не знаю, кем бы я был сейчас, если бы не эти тарахтелки с мотором. Наверное, бы ездил в автосервис, платил дикие бабки и слушал много непонятных умных слов, вроде «карбюратор», «инжектор», «фильтры», «бензопровод» и так далее. И со стеклянными глазами отдавал им свои деньги, потому что ничего в этом не понимаю. Нда, это уже другое поколение. У него свои ценности, они искренне удивляются, как старшие люди отдают кучу денег компьютерным мастерам, за замену оперативки и продувку, а сами отдают гору денег автосервису, за то, что в автосервисе решается за пять минут работы. И поколения друг друга не понимают, потому что каждое шарит в своей теме, а в других их наёбывают по полной программе, от и до. Поэтому с одной стороны я рад, что на дорогах стало безопаснее, с другой – не очень, потому что как ввели регистрацию ТС у гайцов – так мопеды исчезли с дорог. Кажется, у Монти Пайтона был скетч «Велослесарь». Про то, как в обществе суперменов, умеющих всё, истинным чудом является велослесарь, который может починять велосипеды. Вот с моей точки зрения, эти люди из подрастающего поколения похожи на пророческий скетч Монти Пайтона. Они умеют кодить, они умеют патчить KDE под FreeBSD, причём – все, и никому из других особо не нужна помощь другого. Каждый разбирается не хуже всех остальных. В то время как обычный автослесарь – для них супермен, способный совершить чудо. Меняются времена, меняются ценности – если раньше родители покупали дитю мопед, то ныне – игровой компьютер, и положение в дворовой табели о рангах, зависит от железа компьютерного. Практически то же самое – просто вместо покупки топлива и запчастей – покупка игр и донаты, вместо живого общения – голосовой чат, вместо романтики с девчонками – японские порномультики. Прямо какая-то антиутопия, в стиле Матрицы, где все живут в виртуальном мире. Люди постарше ездили по деревне, городу и окрестностям, дышали воздухом, имели какие-никакие физические нагрузки, общались с реальными людьми, и я даже не знаю, хорошо, что дети сидят вечерами перед мониторами, играя беспрерывно в какую-нибудь игру, или нет? На мой личный взгляд – всё же нет. Желание поиграть с друзьями из других городов и стран – это одно, но зарабатывать ожирение и геморрой, сидя целыми днями перед монитором, задротя в ММОшк и пытаться найти эрзац реальной жизни и реального общения – это не очень хорошо. Ещё хуже видеть таких людей подросшими, в реальной жизни. Первое, что их отличает – это синдром школьника. У них раздутое ЧСВ, они кажутся эрудированными, но глубоких познаний нет, внятно и понятно общаться с другими они не умеют. Избыток ЧСВ и амбиций приводит к непониманию вообще своей роли в мире – когда человека с детства сделали главным героем всех игр интернета, дали ему магию и прочее, он начал чувствовать себя кем-то. Хотя в реальности он никто. Самое страшное – это когда такие балбесы выходят в реальную жизнь. К реальным людям – внятно объяснить лицом к лицу, что им нужно – они не могут, речь неразвита, изобилует словами-паразитами, едва начав говорить, тут же замолкают, словно стесняются того, что им вообще приходится говорить. Оторванные от гугла, всё равно что дитё от мамки, становятся беспомощны, поскольку спросить у других – это выше их моральных сил. Поэтому простая задача может их вклинить намертво, если нет гугла, википедии и GPS, то есть смартфона. Такой балбес может на серьёзных щщах делать самую лютейшую дичь, особенно если пытается что-то сделать руками. Одна такая особо одарённая личность у меня на работе в мастерской пыталась сверлить бетонную стену сверлом по металлу. По металлу, блять! Потому что это ЖЕЛЕЗОбетон! Эх, что-то я расчувствовался как ностальгирующий дед. Одно могу сказать в своё оправдание – не пержу как старый дед о том, что на речку и рыбалку ездили раньше, а сейчас всё плохо. Сам любил поиграть в разные игрушки, да и кодить учился, но недоучился. Недоучка я. Пока я размышлял о тленности бытия, Юрасик обкатал все мопеды, включая малюсенький Рига-Мини, что вызвал у него некоторый смех, и вынес свой вердикт: – Всё же я был прав. Вот этот лучше всех. – Первая рига… – Да. Хотя остальные риги технологичней, особенно мотовелосипедные. Я думаю, что в армии, если ты конечно хочешь в армейскую тематику, большее внимание привлечёт вот этот грузовой мотовелосипед. Да, наш серийный лясик я тоже создал, с мотором Д-4, самой распространённой модификации. – Это дело, – я встал с сидения мотоцикла, – Значит, решено. Будем строить Ригу-1, а конструкторы Риги пусть изобретут что-нибудь другое. Если вообще когда-нибудь прибалтика войдёт в соцлагерь. * * * * * Продавать всегда надо учитывая покупательную способность населения, а так же общие условия. Так уж получилось, что компактный, лёгкий транспорт, для транспортировки до двухсот килограмм груза в корзине – будь то щебень или коробка с чем-нибудь, оказался весьма востребован в Москве образца сорок второго года. Да, у народа не было автомобилей – в СССР они просто не производились, а те, что производились – разбирались по государственным нуждам, а что оставалось – то немного. Только время для старта продаж было очень неудачным – наладили производство зимой, в то время как требовалось что-то другое. И решение пришло довольно быстро. Более того, легко – Мотоблоки! Конструкция мотоблока уже есть, рабочий образец уже существует, двигатель уже расточили и адаптировали под низкосортный бензин, всё было на мази – у нас как раз имелись запасы по оборудованию, а весной этого года – мотоблоки будут очень востребованы. И поэтому, решив так, я решил устроить демонстрацию работы. Не всегда Юра и НКВД определяли жизнь страны. Постановка в серию мотоблока – это дело нелёгкое, двигатель его намного сложнее Д-1, но наличие качественных штампов и объёмной штамповки с закалкой – компенсировали всё. Рабочая смена началась в девять утра – я прибыл на завод, на своём бронированном тигрёнке, и заметил около входа людей, там же были и рабочие, так что когда я затормозил, меня окликнул директор завода. Директором у нас был Фёдор Семёнович Лабай. Фамилич такая – это был странного вида человек, лопоухий, замечательный администратор, но посредственный технолог. Лабай был бюрократом до мозга костей, в хорошем смысле слова – у него всегда был порядок в документах. Документы были его всем. С другой стороны – у него всегда был в них порядок – он точно знал, кто на заводе есть, чем занят, сколько на складе материала, сколько продукции произведено и так далее – всё человеческое было ему чуждо. – Что такое? – я подошёл, – что происходит? – Товарищи из газеты приехали, – сказал директор, – я пожалуй пойду. – Правильно. Рабочий день никто не отменял, – усмехнулся я, – пойдёмте, товарищи. Мы зашли на проходную, тоже устроенную из небольшого сборного здания, зато тут было тепло. Товарищи журналисты – это трое, один из которых с фотоаппаратом-лейкой, двое журналисты. – А вы товарищ Киврин? Можете нам рассказать о себе? – спросил тут же один из них, на вид молодой и активный. Словно кофе перебрал, он полез в планшетку и взяв карандаш, приготовился писать. – О себе? Это ещё зачем? – Для заметки, – объяснил второй, – Мы тут решили сделать заметку, товарищи сверху просят осветить исполнение февральских указов. Редакции нужно срочно сделать статью про успешную коммерцию. – А, ну ладно. Правда, у нас коммерция не слишком успешная, ещё сезон для нашей техники не настал. – Это без разницы, – отмахнулся журналист, – главное осветить в нужном ключе сам факт построения частного предприятия. – А, ну ладно. Тогда оставьте в гардеробе верхнюю одежду – у нас в цехах довольно тепло, и пойдём, посмотрим, по ходу дела и опросите. – Благодарю, – младший из журналистов отдал бразды правления старшему. Как я понял – младший записывал, в то время как старшему было не по чину заниматься бумагомарством – какая-то важная шишка. Мы зашли в цех. Это был первый цех – сборочный, из него пути вели во все остальные – здесь на конвейере пока ещё не началось производство, цех только раскочегаривался. Рабочие занимали свои места. – Масштабно, – с придыханием сказал младший с блокнотом в руках. – Интересная конструкция, – сказал старший, – недавно ещё тут не было завода, как вы его так быстро построили? – Цех сборной конструкции. Рама из стальных элементов, утеплённая обшивка, – пожал я плечами, – цеха собрали в декабре-январе, посреди зимы, когда стояли морозы. – Поразительно, сколько ушло металла? – А чёрт его знает, я цифрами никогда не занимался, – отмахнулся я, – много. – Вы начали строительство раньше, чем был принят указ? – Да, незадолго. Информация о том, что указ разрабатывается, попала ко мне и вот как результат – я решил построить собственное амбициозное производство. – Почему амбициозное? – Потому что настоящей моей целью является производство автомобилей, а начать решил с велосипедов, потому что сейчас нет отлаженной структуры производства. Нужно начинать с малого, хотя вы можете заметить, что в таких цехах не стыдно расположить производство самосвалов. Пойдёмте со сборочной линии в цеха, там вы увидите много любопытного. * * * * По-моему, у журналистов упало, что называется – особенно когда дошли до кузнечно-прессового цеха, где уже закипела работа. Прессов были десятки, но они ютились по углам, а центральное место занимали гиганты – четыре гиганта, два на тысячу и два на две тысячи тонн. Высота всех – шесть и восемь метров соответственно, и такими огромными они были, потому что были пролётными – то есть располагались в виде рамы вокруг активной зоны. Вокруг стояли мелкие, на них уже работали люди. Фотограф поспешил сфотографировать оборудование. – Я так понимаю, это вы купили? Где? – Долгая история, но в общем, это в одной европейской стране купил, – отмахнулся я, – эти прессы предназначены для изготовления коленвалов средних и больших двигателей горячей штамповкой. Когда мы начнём производство автомобилей – всю эту мелочь отсюда уберут и её место займёт оборудование для горячей штамповки. – А… понятно, что вы производите сейчас? – Мы начали с производства трёхколёсных грузовых велосипедов. Вы можете увидеть их здесь, в цеху, вон там – я показал, – часть собственной продукции была передана на память рабочим, в качестве подарка. Некоторые велосипеды работают в цехах, для дальней транспортировки небольших грузов, и просто как внутрицеховой транспорт. Пространства тут огромные, людям на чём-то нужно передвигаться, пешком – отсюда до конца литейного цеха пешком почти километр пути. Вот и начали фотографировать – фотокорреспондент облазил со всех сторон лясик, и найдя нужный ему одному свет, сфотографировал. – Какой вес они могут перемещать? Я никогда не видел таких колёс на велосипедах. – Литые колёса из прочного авиационного алюминиевого сплава, такой применяется в шасси истребителей. На тестах мы загружали в корзину восемьсот килограмм, но подобная нагрузка практически уничтожит втулки после ста метров езды, так что максимально допустимая нагрузка на заднюю ось – двести килограмм. Но и это уже очень много, это вес пяти мешков цемента, или двух не самых маленьких людей. – Можно… – Да, конечно, прокатитесь. – Саш, – сказал старший, – прокатись. Делать нечего – самый молодой сел за руль и поехал. Ехал лясик хорошо, что и было высказано журналистом Александром: – Очень удобно, посадка хорошая. А спинка – это вообще роскошь. Это был велосипед с небольшой спинкой. – Чтобы разгрузить спину водителя во время езды, – я заложил руки за спину, – пожалуй, вас больше заинтересуют наши новые разработки. Пойдёмте в двигательный цех, я покажу вам кое-что очень замечательное… * * * * Журналисты были из журнала Техника Молодёжи – очень популярного среди молодёжи, и очень интересующегося всяким железом, журнала. И на этот раз у них была пища для ума – я завёл их в цех точной обработки – туда, где стояли почти три сотни станков, где работали люди, точились, фрезеровались и проходили закалку детали. Здесь было очень чисто – на уборщиках я не экономил, рабочие так же по опыту Григоряна имели однотипную форму – рабочие комбинезоны и экипировку, очки, обувку, всё такое. Здесь было теплее, чем в штамповочном цеху, электродвигатели станков грелись и слегка увеличивали температуру в помещении. Мы прошли мимо длинной вереницы сверхсовременных для этого времени станков, и попали аккурат к тем, кто точил новые моторы для мотоблоков. – Товарищи заняты производством мотора. Этот мотор был разработан ранее, для хозяйственных целей. Он так и называется Хозяйственный Х-1. Думаю, вас заинтересует конструкция и главное то, что с этим мотором делается. Мы зашли в большое помещение, где собирали мотоблоки. Это было… сказочно. Большую часть деталей мотоблока делали в цеху штамповки, двигатель не отличался большой сложностью. Его производство всё же имело некоторые особенности – особенно по части закалки различных деталей, но инженеры упростили конструкцию, насколько это возможно. И получился хороший, качественный мотоблок. Я дошёл по сборочной линии до конца, где была готовая продукция. – Прошу прощения, леди, я уведу у вас одну единицу. Засчитайте её как сданную, потом на склад отвезём, – на приёмке стояла красивая молодая девушка, она увидев журналистов с фотоаппаратами застеснялась и попала в объектив фотографа, который чуть было не получил подзатыльник, но в итоге всё же сфотографировал её. А я взял с линии мотоблок, который должен был занять своё место в специальной грузовой длиннобазной тележке, и махнув рукой за собой, повёл журналистов за собой, подальше от производственной линии. Ещё не хватало – к работницам клеиться. – Товарищ Киврин, что это такое? – не понял главный, – руль похож на мотоциклетный, а вот что дальше – я не берусь сказать. – Это разработка наших инженеров, называется мотоблок. Его нужно заправить, чтобы продемонстрировать в работе… Заправить удалось быстро – я отбежал в сторону, создал двухлитровую бутыль двухтактной смеси, и залив её в бак, завёл моторчик. Он тут же зарычал, я прожал ручку газа и прокатил перед собой мотоблок. – Так… Интересно. И что он может? – Это трактор, по сути. Мототрактор, он компактен, дёшев, и в работе идеально воплощает концепцию моторизированной лошадки. Мотоблок может замечательно пахать, в том числе и на сложных грунтах, выполнять все те же работы, что и тракторы – есть плуги, бороны, картофелекопатели и картофелесажалки, полоть, окучивать. Имеется вал отбора мощности. – И насколько это применимо в народном хозяйстве? – спросил резко заинтересовавшийся журналист, который походил на собаку, напавшую на след колбасы, – какой потенциал применения в советском народном хозяйстве? – Потенциал огромен. Прежде всего, потому, что мотоблок по документам и закону, не является транспортным средством и средством производства – это инструмент. Причём – ручной, поскольку работать он может, только когда оператор идёт за ним следом. В корне менять всю крестьянскую культуру – подход вынужденный, и это оказалось крайне сложно сделать. Гораздо эффективнее не пытаться переломить твёрдый и косный крестьянский менталитет, а эволюционно подвести его к экономической неоправданности такой работы. Мотоблок – это недостающее звено эволюции из крестьянина обыкновенного, который с ничтожной экономической эффективностью хочет пахать землю, к фермеру, который использует все существующие средства механизации и достижения аграрной науки, чтобы получить большой урожай – а значит и большую прибыль. – А трактор? Почему бы не использовать тракторы? – Банальные и приземлённые причины – финансы. Трактор дороже – самый лёгкий и простой трактор – впятеро дороже мотоблока, и примерно впятеро больше сил и средств требует на поддержание работоспособности. К тому же я изучил особенности крестьянских хозяйств на территории России, и могу с уверенностью заявить, что идеал и мечта для русского крестьянина – это иметь собственный надел, который может прокормить большую крестьянскую семью. Что и неудивительно – прослойка эта очень косная, а у нас в стране – ещё с царских времён – то мировая война, то засуха. Я придерживаюсь мнения, что оторвать человека от чего-то можно только дав ему это в таком количестве, которое его полностью пересытит. По горло. – И, по-вашему, это сделают наделы? – Нет, не совсем. Наделы могут изменить культуру ведения сельского хозяйства, особенно в наш век. Если прошлый век называли веком железа и пара, то наш определённо заслуживает звания века стали и электричества, – я оперся на вилку мотоблока, – дело сразу в нескольких факторах. Работу в колхозах крестьяне воспринимали и воспринимают как барщину – обязанность работать на чужом, не принадлежащем им поле. Это факт. Обязательство Ленина дать землю крестьянам было выполнено, но весьма условно. Крестьян мало волнуют юридические и идеологические тонкости – им нужна земля. Потому что земля – это стабильность, надёжность и монументальная уверенность в завтрашнем дне и следующем году. Именно в феврале, и именно Сталин, выполнил ленинское обещание от семнадцатого года и фактически, без всяких юридических формальностей, дал землю крестьянам. Запишите, чтобы в спешке не забыть… Старый журналюга кивнул: – Так в чём всё же роль ваших блоков? – Они идеально подходят под максимальный надел – пять гектар. Под условия эксплуатации – для малограмотных крестьян. Под задачи – максимальная универсальность для разного типа работ. Простота и дешевизна. А так же придаю им значение в свете аграрной политики государства. Нельзя просто взять и заставить людей перейти от крестьянской лошадки и разбрасывания зерна вручную, сразу к тракторам, удобрениям, зерноуборочным комбайнам и системам орошения. Я хорошо познакомился с крестьянством и могу описать их одним словом – примитивность. Советское руководство, что было уже не раз сказано, стремится к созданию культурной, цивилизованной, высокоэффективной деревни, которая могла бы кормить население. Но крестьянский менталитет, застрявший в крепостной эпохе, не позволяет сразу перейти от сохи к комбайну. Нужно промежуточное звено, существующее постоянно, и это промежуточное звено – частное фермерское хозяйство. – А вы не боитесь, что всё пойдёт в обратную сторону? Деградирует, так сказать, в дореволюционные времена? Крестьяне у нас очень косные и я думал, что если дать им волю – то тут же потеряют всё, чего достигла советская власть и вернутся в свою привычную среду обитания. К примитиву. – Вы правы, это беда нашего крестьянства, но я искренне надеюсь, что этого не произойдёт, во многом благодаря в чём-то даже гениальному решению партии. Смелому, очень смелому, на мой взгляд, решению. Давайте считать так, что кони на переправе и менталитет внутри поколения – уже не меняются. Личность человека заканчивает формироваться к восемнадцати годам, а развитие его умений и навыков – годам к тридцати сильно замедляется. Попытка изменить людей административно – обречена на провал. Отменили крепостное право – крепостные остались, для них ничего в жизни не поменялось. Потому что существует такая вещь, как преемственность поколений, особенно в крестьянском менталитете, преемственность экономических связей. Дети повторяют за родителями и стремятся делать как старшие. И вот представляете себе ситуацию – внезапно происходит что-то, что ломает весь уклад жизни – внезапно появляется земля. И её много. Достаточно, чтобы самому прокормиться и прокормить целую семью – что тогда делать? – Полагаю, крестьянин как раз таки и будет её пахать, разве нет? – Да, верно. Крестьянин. Но если его дети будут разбираться в механизме мотоблока лучше отца? Если им преподать наравне с уроками химии и физики, ещё и уроки агрономии, разобрать особенности роста растений, объяснить особенности разных удобрений, подкормок? Я вам говорю, я это утверждаю, что урожай пшеницы может достигать шестидесяти центнеров с гектара, при грамотном использовании почвы. – Вы уверены? – по-моему, мой собеседник слегка припух. – Абсолютно, – мне надо было обосновать, – мы достигали подобной урожайности, когда вели некоторые эксперименты по обработке почв и определению предельной урожайности различных сортов. С одного гектара удалось собрать шестьдесят два центнера пшеницы и четыреста центнеров картофеля. То есть сорок тонн с площадки сто на сто метров! Это чтобы вы понимали, что в этой области есть колоссальный потенциал для развития. И если новое поколение подойдёт к своему участку уже с пониманием, что сеять нужно по науке, а не по дедовским традициям, и удобрять как следует, и на пестициды тратиться – то возможно увеличить урожай в пять-десять раз. И тут я возлагаю большую надежду не только на сознательность этих молодых людей и научный подход, но и на их самые простые желания – заработать денег. Ведь при грамотном земледелии, строго по науке, затраты на каждую картофелину снижаются по мере увеличения урожайности. Когда мы создали сорок тонн картофеля на поле сто на сто метров, и подсчитали расходы, оказалось, что она обошлась нам вдвое дешевле, чем себестоимость картофеля в среднестатистическом чернозёмном колхозе! К тому же посчитайте деньги, нынче это модно – непосредственно перед войной цена на картошку держалась в районе двух рублей за килограмм. Получается, с одного гектара мы получаем урожай на восемьдесят тысяч рублей, по предвоенному курсу. Из них половина – это расходы на само выращивание – стоимость бензина и техобслуживания техники, стоимость нескольких типов разных удобрений, стоимость пестицидов и расход энергии для регулярных поливов поля. – Вы… проводили какие-то эксперименты? Можете нам рассказать? – Немногое, они не секретны, но меня попросили не афишировать, потому что некоторые применяемые нами тогда удобрения и техника, пока что не производятся нашей, да и любой другой, промышленностью. Моё мнение такое – детям крестьян в школе должна преподаваться агрономия, растениеводство и наука культурного, научного и механизированного земледелия. Со временем они сами поймут, что каждый вложенный в урожай рубль – оборачивается собранными двумя. Я сейчас не могу предсказать, к чему может привести такая агрополитика, но почему-то мне кажется, что вряд ли будет хуже. И в этой агрополитике важное место занимает мотоблок моего предприятия – как базовое, стартовое, так сказать, средство механизации. * * * * Журналисты вкурив различных цифр, ушли от меня весьма довольные, и через пару дней разродились целой статьёй в журнале «Техника Молодёжи». Статья, надо отдать должное, заняла целых четыре страницы, с фотографиями. Фотографии получились убогие. Но ладно, это не вина фотографа – печатают как могут и на чём могут. Помимо традиционных военных статей, эта отличалась практически кричащим сенсационным заголовком и текстом, который повествовал едва ли не об экономическом чуде. Все мои размышления о крестьянах они порезали нахер, зато целую страницу описывали завод и его мощности. Которые они оценили как небольшое предприятие. Что ж, это было разумно и в какой-то мере, определённо верно. То, что мотоблок у меня есть и что крестьянам разрешили пахать по пять гектар, которые нужно арендовать у государства – отдав при этом им урожаем, по государственной цене – это мелочи. Я не продумывал то, что им наплёл спонтанно, но легенда оказалась очень удачной. Отбрехался от всего, при этом прорекламировав свои лясики и мотоблоки – последние заняли целую страницу, с подробной фотографией. Когда Юра принёс журнал – только из печати, я прочитал статью и прочее. И уже хотел было кинуть журнал на полку, как у меня на столе зазвонил телефон. Мобильный. Понятно. – Алло? – Киврин, доброе утро, – Берия, судя по всему, был раздражён, – ты читал свои художества в журнале? – Только что закончил читать. Что могу сказать – стиль изложения посредственный, но какая-никакая польза от таких публикаций должна быть. – Ага, будет, – ответил Берия, – ты чего им наплёл про секретные эксперименты, экспериментатор, бл…ть! – Эй, а что такое? Нужно было как-то показать перспективность. – Ты знаешь, сколько у нас собирают крестьяне? Это звучало как издевательство! – Не знаю, – я зевнул, – я специально занизил данные об урожайности в Зеландии или голландии. В зеландии собирали по семьсот центнеров картошки с гектара, в Нидерландах, у которых климат похож на наш – около четырёхсот пятидесяти. Я назвал сколько? Четыреста, кажется. А урожайность пшеницы у нас самая большая… а, хер его знает, у кого больше – в нидерландах собирали по восемьдесят семь центнеров с гектара. В России в среднем двадцать пять, самое большее – под шестьдесят. Это на юге. Берия молчал в трубку. Сопел. Я дунул. – Слышу, слышу, – Берия понизил голос и стал задумчивым, – Вот что, агроном ты наш недоделанный, сделай тщательную подборку информации о том, как у вас там удобряют, чем сеют, как собирают, чем опрыскивают и всё такое прочее. Считай это доклад особой важности. Ты хоть понимаешь, что у нас население голодает? – Ну… Ага. Но я не химик, даже если я найду тщательно описанную технологию производства удобрений – построить промышленность для этого я не смогу. Максимум – сделать мешки уже готовых удобрений. – Плевать, разберёмся уже по ходу дела. Нам нужны такие урожаи, чтобы народ прокормить. И кстати, там немцы Ленинград окружили. Взяли в блокаду, люди тоже голодают – что-нибудь будешь предпринимать? – А вот это я подумаю. Может что-то предприму, а может и нет. – Ну заставлять тебя я не буду, пытаться разжалобить тоже. Ленинград – огромный город, даже тебе придётся целыми днями работать, чтобы их прокормить. – Тогда не буду, нужно решать проблему, а не последствия. Людей жалко, но жалко всех, кто голодает, а не каких-то конкретных. * * * * Но перед тем, как объясниться, я дам вводную по развитию сельского хозяйства. В сельском хозяйстве властвовали лженаучные теории нетоварища Лысенко. ГМО, как средство увеличения урожайности – школа генетиков, была раздавлена и разрушена этим недоучкой-лжеучёным, который мало того что успешно дурил руководство страны, так ещё и невероятным образом сросся с политическими кругами, поскольку был не столько учёным, сколько лизоблюдом. Наверное, то, что все достижения сельского хозяйства, не укладывающиеся в голове, достигнуты благодаря работе с ДНК растений, как и само существование ДНК – это было бы для товарищей шоком. Потому что в науке преобладал Лысенко с его малограмотными, но политически-выверенными теориями и обещаниями. Чего он в реальности добился – я так и не смог понять, кроме того, что в итоге против него выступили едва ли не все учёные-агрономы и биологи в СССР. И не зря. В остальном… Экспериментировали и старались очень сильно, но ввиду того, что в дело науки вмешивалась политика, как например в случае с Лысенко, всю систему перекосило и переклинило намертво – толком никаких существенных подвижек не было произведено вплоть до шестидесятых. Современные генно-модифицированные сорта, дают мало того что значительно больше высококачественного зерна, так ещё и намного более стойкие к разным негативным факторам – холодам, засухам, и так далее. Самые высокие урожайности получаются именно благодаря им. Компании, особенно крупные, лицензируют своё зерно, чтобы им не пользовались остальные, но нам то похер. Хотя применение ГМО не панацея, но практически дать рекордный урожай оно может. Потом – использование прочих агротехнологий, которые ещё пока неразвиты – требует огромных ресурсов. Требует колоссальных ресурсов, вкладываемых в агропром. Чтобы получать максимальный урожай – необходимо максимально вкладываться в химию, обработку, удобрения почвы и так далее. Сделать это можно только при высокоразвитой химпромышленности. А чтобы население получало большие урожаи и следовательно, высвобождало ресурсы для всех прочих отраслей промышленности – необходимо одновременно обеспечить перепроизводство продуктов питания, что достигается избыточным производством удобрения. А дальше пошёл сам доклад, в частности – набор профессиональной литературы, и пояснительные иллюстрации к ним – фотографии используемой техники, тракторов, фотографии и расчёты работы агропромышленного предприятия, добавил даже несколько историй «с поля» от участников этой работы. Самые разные, но выбрал не рекламные – не те, которые пишут мальчики, никогда не видевшие, как выглядит редиска на поле, а не в салате. Но всё же главное место занял десятистраничный обзор развития СХ в СССР, особая роль политического давления на научное сообщество и что из этого вышло в итоге, с гражданином Лысенко и всеми его связями. Практически смертный приговор этому недоучке, но его не жалко. Он столько людей под статью подвёл своими псевдонаучными теориями… ей богу, настоящий Выбегалло. В итоге доклад я повёз лично. Позвонил Берии, он сказал – подъезжать в кремль. Кремль здесь – это не туристический объект, а своеобразный… запретный город правительства, как у китайцев – проникнуть туда нельзя, в кремле живут многие особо важные личности. Так что нужно было подумать хорошенько, перед тем, как гнать лошадей – во что одеться, на чём поехать. В итоге одеться я решил по-простому, без выежонов, зима на дворе всё-таки, а ехать – на своём тигрёнке. Машина мощная и надёжная, и главное – пуленепробиваемая. Юра увязался за мной. – Товарищ Киврин. Ау, Киврин, – можно тебя? – Что такое? – Там тебя Иоффе спрашивал. Ему кажется какие-то особые радиолампы нужны. – Скажи, что завтра, сейчас меня к себе позвал Берия. Вряд ли угостят чаем или трубкой, но спрашивать будут, это точно. Все лампы, которые я МОГ создать я уже создал. – Я конечно скажу, но… – Обещали купить оборудование для производства – да что-то до сих пор не доехало. Будем ждать. – Будем, – вздохнул Юра, – я так и передам. Но разработку это замедлит, если мы будем ждать поставщика. – Найдите хотя бы образец, чтобы его можно было тиражировать. Ей богу, я что, могу из пальца высосать неизвестный мне предмет? Поехал я. – Удачи, не болтай много там, – махнул рукой Юра. – И тебе тоже. * * * * Каждый уважающий себя попаданец должен оказаться в одном кабинете, чтобы держать отчёт перед одним человеком и просвещать его относительно того, какие все люди глупые. Ну как-то без этого совсем все каноны жанра нарушены были бы – так и я, вот только у меня всё выглядело не так. Впервые меня в лицо увидел глава партии и государства, когда я вошёл к нему, со мной следом – Берия. – Вот мы и встретились, – наш усатый ужастик встал из-за стола и выбил трубку в большую пепельницу, – добрый вечер, товарищ Киврин. – Добрый, – улыбнулся я, – всё ещё курите? – Старые привычки не исправляются, – пожал он плечами, – не так быстро. Может вообще никогда. Лаврэнтий, ты проходи, садись. И вы, товарищ Киврин, тоже присаживайтесь где вам удобно. Мы читали вашу статью о заводе… Занятно, очень занятно, – он сел. – Журналисты как всегда упустили три четверти разговора и взяли что хотели, – вздохнул я, – но в целом всё точно описали, сокращённо. – Очень подробная статья получилась. Почему вы решили начать с производства велосипедов? Развэ вы уже не освоили производство самолётов? – Самолёты делают более квалифицированные рабочие, а тут… Да и тут коммерция. Кстати, должен поблагодарить вас и всех, кто разрабатывал февральские указы. Довольно сбалансировано получилось, мне понравилась задумка. Сталин усмехнулся. Был он не высок и не могуч, и совсем не таким величественным, как на портретах – скорее просто пожилой грузин. Без особо отличительных черт. – Так, харашо, Лаврэнтий сообщил мне, что вы подготовили доклад по поводу земледелия, это так? – Не совсем доклад, – я поёрзал на стуле, – видите ли, я далеко не специалист в этой области. Даже не новичок – просто человек со стороны. Всё, что я могу – это предоставить профессиональную литературу. И надеяться, что профессионалы-агротехники поймут её гораздо лучше, чем я. А доклад… скорее весьма интересная характеристика товарища Лысенко и его влияния на аграрную технологию – это десяток страниц. С кратким обзором истории развития отрасли, отсюда и на почти век вперёд. Я положил бумаги на стол, подвинув их Сталину. Он взял, прочитал первый лист наискось и закрыл: – Что вы имеете против товарища Лысенко? – Кроме того факта, что его теории это общепризнанная лженаука? Лично я, конечно же, нет – я даже не знал, кто это, до сегодняшнего дня. А вот официальная наука имеет к нему ряд претензий. Сталин снова начал набивать трубку. – Вы бы поменьше курили. От чего вам суждено умереть я не знаю, но не стоит исключать вариант с раком лёгких. А вы нам ещё нужны живой. – Ладно, – трубка отправилась на край стола, – с товарищем Лысенко мы разберёмся. Какой нужно внести объём удобрений, чтобы получить семьдесят центнеров пшеницы с гектара? – Ой, вот тут я всё, – поднял я руки, – это к химикам и учёным. Я даже не знаю, как эти удобрения выглядят. Спросите что попроще – про самолёты или автомобили, это я умею. Сталин усмехнулся: – Хорошо, спрошу попроще – вы свой завод планируете дальше расширять? – Планирую. Собственно, свои продукты я рассчитывал на суровые условия военного и послевоенного времени. Однако, чтобы производить что-то масштабное пока речи не идёт. Ребята хорошо освоили велосипед, моторчик к нему, мотоблок – главное достижение завода. – Он действительно так хорош? – Ну как сказать… Лучше плохонький трактор, чем хороший мотоблок, но даже плохонький трактор кушает и требует намного больше. Так что в наших условиях – для обработки небольших участков, лучше техники не найти. Насколько я понимаю предвоенные указы о распашке участков, предотвращение голода в стране важнее сохранения административного порядка над контролем земли. – Отчасти да, – согласился Сталин, – отчасти вы совершенно правы. Пусть пашут хоть как, лишь бы с голоду не умерли. Наше решение сдавать в аренду до пяти гектар в частные хозяйства – вы так же правильно поняли и даже сумели найти в этом какой-то свой смысл. – Журналисты не опубликовали практически ничего из того, что я об этом говорил, – я скрестил пальцы в замок перед собой, – А говорил я, что это интересное решение. И очень смелое. Оно может разделить всё сельское хозяйство на два больших сектора – промышленный и частный, каждый со своими особенностями. Крестьяне привязаны к земле, и появление в сельском хозяйстве больших частных пашен, определённо положительно скажется на стабильности государства. Если у них попросту будет в избытке еды для самих себя – то они неизбежно претерпят изменения. Теперь я считаю важным делом начать в сельских школах систематически преподавать агрономию и растениеводство, по нормальной науке. Это тоже в статью не включили, но я говорил, что коней на переправе не поменять, – ментальность меняется от поколения к поколению. Ваше решение практически сломало все ментальные установки русского крестьянина, который привык быть подневольным и крепостным. Теперь, чтобы обеспечить высокую эффективность частного хозяйства вообще, и прибыльность сектора для государства, нужно не только обеспечить крестьян землёй и средствами труда, но и вести методическую работу с детьми, подростками и юношами по поводу агрономии, удобрений, работы почв, и так далее. Вплоть до того, что у каждой сельской школы должна быть своя теплица и поле, на котором применяются под руководством педагога, все научные методы выращивания. Вообще, к этим полям нужно особо внимательно отнестись, чтобы люди, в частности, дети, подростки, получили положительный опыт применения агротехнологий на практике. – Вы так считаете? – Сталин посмотрел на Берию, – а ты что скажешь? Берия откашлялся: – Я бы попросил товарища Киврина пояснить, зачем это внезапно понадобилось. – О, я с радостью объясню. Человек как животное, он учится чему-то новому от старших. Важнейшим этапом является внедрение практического опыта – то есть, когда знания применяются на практике. Ему нужно сунуть пальцы в розетку, чтобы ударило током и он понял, что так делать не надо – это называют отрицательным опытом. Когда человек под управлением инструктора делает что-то хорошее – это называют положительным опытом. Наличие положительного опыта отпечатывается в сознании и влияет на дальнейшую жизнь лучше, чем теория, значительно лучше. Можно сказать, что человек верит во что-то лишь тогда, когда видит это своими глазами, и верит в собственные силы, когда получает этот самый положительный опыт. С тем же эффектом я столкнулся в инженерии и управлении – пока мои гаврики из НИИ не сумели разработать свою первую успешную вещь – тёрлись и не понимали, что они там вообще делают. Но как только первая вещь – расточенный и переделанный японский двигатель, пошла в серию, и заработала не хуже оригинала – у них сразу начали появляться идеи, одна другой масштабней. Наш армянский гений, руководящий заводом, сделал ещё круче. Он в первый полёт первого собранного АН-2, пассажирами взял начальников цехов. А потом и всех остальных – целый день они летали на самолёте, который сами и собрали. После этого работа не пошла, а полетела, быстрее реактивного лайнера. Люди поверили в свои силы и то, что делают что-то действительно работающее. Если с малых лет дети крестьян получат позитивный опыт успешного выращивания огромного урожая, расчёта норм удобрений и так далее – то, как минимум – с их стороны было бы глупо не попытаться внедрить это в своём хозяйстве. Скорее всего, так и поступят. А дальше вопрос за двумя вещами – ценой на удобрения – она должна как можно ниже, и реализацией огородной продукции. Сталин выслушал молча. – Красиво говорите, товарищ Киврин. Но думаю, для начала нужно построить очень мощную химическую промышленность, чтобы снизить себестоимость производства удобрений и всех прочих вещей, необходимых нашему селу. И только тогда, когда удобрения будут относительно дёшевы и обеспечены государством – прибыльность сельского хозяйства возрастёт. – Не могу не согласиться. Химпром… тут я вряд ли помогу. Могу поискать чертежи, если по ним сделать эталонное оборудование – я смогу его размножить. Но чтобы выйти на реально внушительные объёмы – нужны годы тяжёлого труда. Хотя на начальном этапе я мог бы создать удобрения. – Разве это целесообразней создания готовой продукции? – В нашей ситуации – да. Ведь задача заставить это всё работать. К тому же производство удобрений – это та отрасль, в которой я могу помочь, никому не навредив. Хотя это важная отрасль химической промышленности, колоссальную часть себестоимости удобрения составляет стоимость природного газа и электричества, необходимых для выработки… ну того же аммиака, к примеру. Проще говоря – это не технологическая, а ресурсная промышленность. И удобрение – это не высокотехнологичный продукт, а слегка обработанный ресурс. Единственный нюанс тут – это внесение удобрений. Необходимо освоить выпуск техники и технологию внесения вместе с поливом. – Сейчас вся наша промышленность… вся, до последнего станка, занята выпуском нужных фронту вещей. Люди работают в ужасных условиях, но поток снабжения фронта не должен прерываться – стоит хотя бы немного ослабить работу – и всё пойдёт насмарку. – Это беда. Но с машиностроительным предприятием я более-менее знаком и могу создать новое. – Людей нет, – ответил Сталин, – и не будет в ближайшее время. И качественный состав рабочего фонда оставляет желать лучшего. Необходимо внедрять новые технологии, но где их взять, эти технологии? – С удобрениями вроде решили – я создам запас, которого хватит надолго. Куда сложнее обстоит дело с созданием комбайнов. Техника сложная… Вот что, товарищ Сталин, имею интересное предложение, – я откинулся на спинку, – Давайте я арендую территорию – несколько тысяч гектар, и постараюсь создать в ней высокооснащённое агропромышленное предприятие. Это касаемо меня – касаемо остальных – могу только дать зерно более современных и более стойких и урожайных сортов, и удобрения. Этого хватит, чтобы увеличить урожайность и следовательно – выработку, а дальше… придётся советскому сельскому хозяйству работать. – Так тоже можно. Как я понимаю, территория, которую вы хотите арендовать, должна быть наградой за вашу помощь? – Совершенно верно. Думаю, не прошу слишком много, потому что стоимость аренды лет на девяносто пять, раз в сто ниже, чем стоимость только удобрений. – Что ж, вы правы – мы готовы выделить вам в аренду участки земли, если вы вдруг захотите её обрабатывать. Это выгодная сделка. Вам ведь придётся нанимать советских граждан? – На правах частника, – опять пожал я плечами, – с уплатой налогов же. – В таком случае – договорились. Какую землю вы себе хотите? – Меня вполне устроит участок в подмосковье. Климат тут не ахти какой, но сойдёт, и далеко ехать не надо. – Просто скажите где. – Есть подходящее местечко. На юге от Коломны располагается неплохая земля, в районе Зарайска. Вот вокруг него могу арендовать сто тысяч гектар земли. – А справитесь с такой огромной площадью? – Мне с ней справляться самолично не придётся – нужно будет найти подходящего руководителя, с хорошим опытом работы, опытных трактористов и так далее. Полагаю, найдутся люди, готовые поработать за хорошую зарплату. А там мне остаётся только надеяться на то, что руководитель не подведёт. – Лаврентий, обеспечь товарищу Киврину хорошего руководителя, – обратился к Берии Сталин, – и помоги обустроиться на месте. Наверняка потребуется много сил. – Сделаем, – ответил Берия, вытянувшись по струнке, – организуем. – Вот и хорошо. А удобрения… Начните работу и договоритесь, где и как отгружать. Главное чтобы они могли долго храниться и это было безопасно. Объёмы всё-таки немаленькие. – Тоже сделаем. – Вот и хорошо. Что до остального – я надеюсь на то, что всё выйдет нормально. Мы уже порядком устали от этой войны, а ведь прошло меньше года. Работайте. Берия встал, я тоже. – Пойдём, – Лаврентий Павлович цапнул меня за рукав, – пойдём, выйдем, поговорим… * * * * В итоге даже ругать меня не стал. Так, пожурил, что пришёл чёрт знает в чём. Но с меня как с гуся вода – в итоге мы пошли на выход вдвоём. – Вот что, людей я постараюсь тебе найти. И рабочих, и руководство, и всё прочее. Но это будет непросто. Тебе же нужно построить предприятие по своим стандартам? – Нет, вовсе нет. Я не собираюсь, к тому же даже если я видел кое-какую технику из этой отрасли, у меня по прежнему нет возможности обучить персонал использовать промышленные компьютеры. Но вот тракторы современные использовать – это другое дело. Ну как современные… семидесятых-восьмидесятых годов, отечественные и зарубежные. – И в итоге ты распыляешь силы. Ты занимался автомобилями, самолётами, электроникой, а вот теперь ударился в колхоз. – Стоп, – я поднял руку, – я по-прежнему имею первую и главную заботу – это мой заводик. Самолёты это хобби, полетал и хватит. Подкинул немного технологий – пусть возятся. Григорян не мой подчинённый, так что я там вообще ничего уже не решаю. Так, числюсь вторым помощником третьего секретаря. То же и с аэроклубом и аэродромом. То же самое с радио – я в нём как свинья в апельсинах, это не моя тематика. В сельском хозяйстве я разбираюсь едва ли лучше, всякие покосы и периоды вегетации – это не ко мне и не про меня. Зато в тракторах я шарю гораздо лучше. И поскольку мой маленький заводик наравне с вело-мото-авто тематикой занимается моторизированными сельхозмашинами – мотоблоками, тракторами, и так далее – тема имеет косвенное отношение ко мне. – Тогда понятно. Но всё равно, чтобы хорошо работало – нужно найти молодых и энергичных трактористов, провести тщательное обучение, а это время. Нельзя просто так сесть на трактор и начать пахать. Или можно? – Нельзя. Вот что, давайте займёмся удобрениями и новыми сортами пшеницы и прочих зёрен, а там видно будет. * * * * * Поросёнок пётр и его… ну вы поняли. Вообще, выращивать что-то – это то ещё хобби. Занятное, забавное, и хороший способ отдохнуть от всех проблем, коих постоянно появляются. То на заводе что-то пойдёт не так, то ещё что Берии нужно – прямо кошмар. Хочется побыть наедине с природой, хотя бы в такой форме. Завести свою ферму и стать фермером? Ну вариант неплохой, я за. Если это будет хобби, а не постоянная работа – колхозником становиться я не хочу. Но будучи обеспеченным всем желаемым человеком, что мешает мне заняться чем-то подобным не из жадности или нужды, а просто из желания отдохнуть? Так что ехал я на тракторе Claas, кто скажет, что я колхозник – пусть удавится. Обзор – как из аквариума, сидение удобное, компьютер под боком, управление цифровое, мощность полтысячи лошадей и по четыре колеса на оси – вот это трактор. О комфорте говорить излишне – рабочее место оператора как маленькая квартира. В такой трактор хочется не то что в чистых сапогах – в перчатках входить. Чтобы не запачкать красивую отделку. Но я без перчаток. Усилий прилагать не надо, дискомфорта оператор не испытывает – особо не трясёт, не болтает, не сквозит. Мне очень понравилось – почти как за рулём комфортного кроссовера, всё сделано для любящего удобства водителя, можно не работать, а отдыхать на месте. Словно в медиативной залипательной игре – включил музычку, какую-нибудь Энигму, и расслабляешься, выполняя план работ – широченный плуг, требующий высокого тягового класса. Опустив плуг, сверился с инструкцией и начал работу, по ходу дела ещё включив музыку. Время пролетело незаметно – и за день удалось распахать довольно большую площадь. А как обстояли дела у ребят… Которые тут работали… Я видел их на поле – они пахали. Я тоже пахал, до самого вечера, так что когда пришёл конец рабочего дня – вместе с остальными поехал на базу – заодно оценил результат дневных трудов. Вспахал я вдвое больше, чем обычные трактористы. Но и машина у меня больше и мощнее. Чтобы не заниматься секретностью, я был вынужден выдать им машины самые обыкновенные. Но современные вариации, не советское ретро – на последнее мне не хватило садизма. Загнав технику в боксы, я мог выслушать отзывы потребителей, так сказать – естественно, воцарилась свалка, и болтали все кто о чём – ребята не впервой на тракторе, но пахоту начали только сегодня. Поэтому я решил потереться в кругу трактористов-водителей и узнать, какие у них имеются претензии или вопросы к технике. А претензий, как оказалось, нет вообще – ребята делились впечатлениями, курили, много курили и отзывы были скорее восторженные и гневные – гневные потому что не сразу въезжают в то, как этим работать, а восторженные – потому что въехав, наслаждаются работой. Ну правда, я как-то пробовал на советском тракторе СХТЗ проехаться, завести, всё такое… Не понял одного – почему советские конструктора считали, что тракторист – это грубый, крепкий, могучий мужик, который должен таким оставаться всегда. Трактор должен скрипеть, шуметь, где не надо поддувать, где надо – не греть, и вообще, советский трактор это испытание для его водителя. О комфорте нежных пятых точек трактористов никто особо не думал – скажите спасибо, что не по колено в грязи да на лошади. При таких темпах выпуска… могли бы хоть разок не пожлобиться на условия комфорта, но нет – похоже, идеология была рабочая, что крестьянин должен остаться крестьянином. И если ему будет удобно и комфортно – то он работать не захочет. Поэтому я и наблюдал целый поток восторга вперемешку с непониманием. Отряхнувшись, пошёл к зданию администрации. Туда же уже отправлялась машина. Да, думаю, удивление трактористов и их шок от комфортабельных кабин с кондиционерами и отопителями, и мягкими креслами – это ничто по сравнению с тем, как на меня смотрел Левченко. Левченко Геннадий – это ещё один наш гений. Директор, присланный Берией – руководил когда-то колхозом, успешно руководил, но потом его сместили с должности, не выдержал конкурентной борьбы за план, и шарабанился бы он дальше по стране, если бы не предложение занять место руководителя тут, в агропредприятии. – Ну что, как первый рабочий день? – войдя в его кабинет, спросил я. В кабинете был Левченко, который выглядел как анекдотичный глава колхоза, в очень такой деревенской одежде, и ещё наш бригадир, вместе они что-то считали. – Товарищ Киврин, как удачно, что вы зашли. Это я у вас должен спросить. – Отлично отдохнул, – я сел в кресло рядом с его столом и вытянул ноги, – не работа, а сказка. Всегда бы так. – Я тут с товарищем бригадиром обсуждаю как раз рабочий день. – Хватит ли вам людей и оборудования, чтобы всё вспахать? – Должно хватить. Выходит, что за день вспахали приблизительно двенадцать гектар на машину, в среднем. – Тц, – я цыкнул зубом, – двенадцать гектар на машину. Всего у нас сто двадцать специальных высокотяговых и четыреста семьдесят универсальных тракторов. Четыреста семьдесят тракторов, при таких темпах и силах, у нас уйдёт двадцать дней на всю пахоту. – Мы можем увеличить, ребята первый день в поле, – возмутился директор колхоза, – конечно они не показали профессионализм. Товарищ Глазьев уверяет меня, что можно вспахать до двадцати с каждой машины. – Только с пропашной, – поправился Глазьев, – машины дико мощные и прекрасно тянут широкие плуги. Почва здесь ещё холодная, рано пахать начали. – Нам ещё возиться с удобрениями, так что небольшой запас по времени надо было сделать. Хорошо, я постараюсь организовать больше пропашных машин. – Да не надо, мне ребят нужно в поле вывести, больше, намного больше. Обычных тракторов бы. – А у вас что, разве мало? Сегодня работала всего сотня – обычных универсальных тракторов у нас больше четырёхсот. Четыреста шестьдесят, если быть точным. – Ваша правда, завтра будет уже две сотни, обещаю. – Вот что, давайте изменим подход к организации. И планировку хозяйства тоже. – Что вы под этим имеете в виду? – поинтересовался Левченко, – у нас и так поля раздельные, бригады тоже. – В том то и суть. Позвольте мне взглянуть на топографический план… Бумага быстро нашлась. Это был красивая, цветастая, отпечатанная на хорошей бумаге, карта всех наших полей. – Бригад сколько? – Сорок бригад по тридцать человек в каждой, – сказал Левченко, склоняясь над картой, – и что мы тут неправильно сделали? Всё по инструкции. – Нет, вы сделали очень неплохо. Не мне вас учить, хотя предложить вариант я могу, а вы его рассмотрите. Я не партийное руководство, можете объяснить, что к чему. – Это я с радостью, – обрадовался Левченко, – смотрыте. Поля разделили по пять гектар каждое. Рабочих по колхозным порядкам поделили на бригады, только бригады у нас большие. Всего вышло десять тысяч маленьких полей. – Почему поля такие небольшие? – уточнил я, – один человек за смену пашет вчетверо больше. – Из-за подвода воды. Трубопровод ребята проложили продольно, – он показал своей морщинистой рукой, как проложены трубопроводы, – там же дренажные колодцы устроили, чтобы значит излишки того, выкачивать из земли и сбрасывать подальше. Дороговизна постройки конечно жуткая, но как иначе справиться с таким гигантским объёмом? Работает. Прямоугольное поле обрабатывать проще – когда рядов немного, но они длинные, меньше тратится сил на разворот техники, меньше для этого нужно места. – Это я знаю, так что мы имеем в итоге? – Получается двести пятьдесят участков на каждую бригаду. Или шесть с лишком на каждый трактор. По моим расчётам, – он достал откуда-то из стола тетрадку, – самые трудоёмкие процессы – пахота, и если работать будут все, вообще все, то вспахать можно поле за полутора суток. У нас выходит профицит в тракторах и трактористах, практически четырёхкратный. Ведь пахота – самая трудоёмкая операция. А посеять, окучить, удобрения разбросать – это проще и быстрее. – Получается, что у нас практически семикратный профицит персонала, – кивнул я, – давно подозревал, что один нарком мне людей посылает на передержку, либо кого не жалко, либо кого наоборот, откормить и на тёплое место посадить нужно. – Ну это уже не моего ума дело, – открестился Левченко, – главное то что? Сейчас планирую задействовать только десять бригад, четверть, и этого вполне, с лихвой, хватит, чтобы всё быстренько пропахать. – Это вы хорошо устроили. Вот что, как вы думаете, может быть закрепить за каждой бригадой собственные поля? В количестве пятисот полей. – И шо это нам даст? – Упрощение контроля. Контролировать самолично такие земли вы не сумеете, я думаю. Всё это нужно организовать в твёрдую и хорошо распределённую иерархию, чтобы была понятная система. Иначе, на энтузиазме, нихера не получится. Вы не глава колхоза, у вас под руководством агропромышленный комплекс, размером с сотню больших колхозов. И хотя недостатка в людей и технике нет – чтобы хотя бы точно знать, что где работает и управлять всей этой структорой, вам нужны почти военные порядки и вертикаль власти. Левченко кивал. – Я примерно представляю, как сложно контролировать такую структуру. И как легко будет потерять контроль – поэтому строгость и дисциплина – и никак иначе. Чуть что – всё это расползётся и разъедется, а если такое случится – я уволю и вас, и весь персонал, и наберу заново, сделав оргвыводы. Это не расстрел, но потерять тёплое и безопасное место вы вряд ли захотите. – А нас то за что? – возмутился вдруг бригадир Глазьев. – Если всё пойдёт по пизде, сотрудники начнут бухать, халтурить и нарушать трудовую дисциплину, считая что попали в рай – то проще будет привить дисциплину новому, небалованному человеку, чем пытаться исправить старого. А если оставить кого-то из старых – те развратят молодёжь. Без работы вы не останетесь, в колхозах сейчас жутчайший дефицит кадров. Этим колхоз отличается от частного предприятия. Здесь я владелец всего, вашу зарплату плачу вам я, а не абстрактное государство. И сам подумай, на кой хер мне работник, если от него вреда больше, чем пользы? Я вернулся к нашему голове колхоза: – Уменьшим количество работающих в поле бригад, ввиду явного профицита. До десяти. Разделим наши десять тысяч на десять административных участков – каждый закрепим за своей бригадой. Тысяча участков это пять тысяч гектар – в десять раз больше, чем в крупном колхозе. Однако и техника у трактористов – не СХТЗ. Получится сто шестьдесят шесть гектар пашни на каждый трактор – или десять рабочих смен по восемь часов пахоты. Плюсанём сюда два часа на обед и личные нужды тракториста – так что смена выходит десять часов, с восьми утра до шести вечера. Или с шести до четырёх. – А если без обеда? – влез Глазьев. – Это уже решайте с бригадиром. Так, на чём я остановился? Норматив зависит от машины – чем мощнее трактор, тем более широкое оборудование он может нести – те же плуги у лёгких тракторов – от одного до трёх корпусов, у универсальных с тягой в полторы тонны – четырёх-пятикорпусной, а у пропашных гусеничных монстров – и до двенадцати корпусов доходит. При довольно высокой скорости работы. Поскольку такая техника у нас есть – считать норматив по пахоте универсальными тракторами с пятикорпусным плугом – немного нечестно. Но поскольку работаете вы не двадцать четыре на семь, и у вас могут быть другие обязанности, помимо тракторно-полевых работ, на другой технике – то будем считать именно так. – Идея работоспособная, – сказал Левченко, – мне нравится. Только бригадиры – это не главы колхозов, административные функции им непривычны. Учёт, статистика, всё такое прочее… – Учётом пусть занимается специальный отдел. Так же будет проще планы работ разделять по участкам. Скажем, у вас, Глазьев, – я обратил на себя внимание бригадира, – пятьсот полей под вашей юрисдикцией, и тридцать человек, тридцать тракторов. Навесное и прочее оборудование можете брать на складе, свободно, как и все необходимые материалы. Товарищ Левченко сообщает вам, что в определённый объём времени, должен быть выполнен определённый объём работ с вашим участком – пропахать, засеять, удобрения внести, полить, и так далее. Дальше это уже ваша забота – вы можете распределить поля по своим рабочим, или пустить по каждому полю клин из тракторов, чтобы за один проход обработать все ряды, или… да что угодно можете, главное – чтобы задача была выполнена, и выполнена в срок. – Понятно, – буркнул Глазьев. – Не надо такой кислой мины! Специальный пропашной трактор может поднять за смену тридцать гектар пашни, а ваши малыши – около пятнадцати за смену. То есть самая трудоёмкая работа – это три поля на трактор в день. А теперь посчитай, если у тебя пятьсот тракторов, сколько можно вспахать за день? – Под сотню. – А если пропашные, гусеничные, с номиналкой по двадцать пять гектар за смену? – Э… – Не трудись. Семьсот пятьдесят в сутки сможет осилить бригада. Или сто пятьдесят наших полей. По-моему, если вас дополнительно ничем не загружать, то работать вы будете в четверть от своих реальных возможностей. Даже меньше. Для полива у нас есть консольные дождевалки, трубопроводы провели и ещё проводят по всем участкам, водонапорные станции целых две штуки, удобрения минеральные – вносятся вместе с поливом, разбрасыватели удобрений так же имеют широкий захват поля… Так что все прочие агротехнические операции вы сможете выполнять, если будет работать всего десять человек из тридцати. Но не беспокойтесь, облениться я вам не дам. Я думаю построить у нас теплицы. Чтобы зимой были вкусненькие овощи и фрукты, ягоды – клубника, например. А вы что на это скажете, товарищ Левченко? – Теплицы это хорошо, – тут же ответил Левченко, – теплицы это замечательно. – Вот и прекрасно. Смотрите, вот тут – позади базы, имеется участок, довольно большой и ровный – думаю, он пока никуда не распланирован? – Пока нет. – В таком случае тут самое то поставить металлокаркасные теплицы. Чтобы и зимой у нас была работа и был доход. Далее, поскольку посёлок у нас рабочий и закрытый – частная территория, нужно организовать все полагающиеся культмассовые, как говорится, мероприятия. Имеются идеи? – Ну как… Можно что-нибудь организовать. – Тогда кинотеатр. И дальше по вашему решению. Ладно, я пошёл. Завтра продолжим пахоту. * * * * * * * * Всё-таки умеют делать машины. Дорогие, правда, очень дорогие – но мне то какое дело? Простым людям я не могу дать машину, нафаршированную электроникой как утка яблоками. Зато у меня работал GPS, на котором можно было отметить поля, и пустить машину по ряду на автопилоте. Работал автопилот так себе, бывало и лучше, но значительно лучше, чем вручную. Я же заинтересовался другим вопросом. Само по себе сельское хозяйство – крайне важная тема. Оно почти так же важно, как ВПК, как и промышленность. Вообще, всю промышленность можно разделить на три типа – индустриальная, добывающая и аграрная. С добывающей всё было более-менее ясно, в индустриальную я уже вмешался. Для заводов, эвакуируемых вплоть до этой весны, я создал около двадцати пяти тысяч, прошу заметить, тысяч, станков и различного оборудования. А уж сколько расходников – и вовсе не счесть. Дикое количество. Берия был доволен как кот, нажравшийся сметаны, а мне это немногое стоило – всё-таки станки хорошие, и многие из них послужат не только для качественного и количественного улучшения уже имеющихся заводов, но возможно дадут жизнь и какому-нибудь новому, ранее не существовавшему в историях, предприятию. Мне стало интересно, почему в СССР большую популярность приобретали относительно лёгкие тракторы. С тяжёлыми всё понятно. У меня есть повод назвать руководство страны некомпетентным, так как в восьмидесятых годах дошло до того, что в союзе делалось больше всего тракторов в мире, но при этом ситуация была катастрофа. Корма для скота не хватало настолько, что его в итоге решили закупать в америке – доходило до принудительных поборов с водителей при регистрации автомобилей, мол, должен заготовить траву и сдать в хозяйство. Заготавливали при этом юные автомобилисты всякое говно и оно гнило у постов ДПС. Идиотизм и некомпетенция выражались в том, что они сами плохо понимали, кем и чем они руководили. С их сугубо правильной точки зрения, это как игра в экономическую стратегию – построил тракторы – они тут же начали эффективно работать и выращивать килотонны силоса. Они застряли своими жалкими умишками во временах индустриализации и механиазции. Для них трактор – приравнивался к рабочему, и если трактор есть – то он эффективно работает, это аксиома. При общей то разрухе сельского хозяйства, ага. Но меня больше заинтересовали такие машины как ДТ-25 и Т-25, трактора лёгкого относительно класса. Ведь чем мощнее трактор – тем мощнее оборудование, которое он может нести, и тем он экономически эффективней… Однако, тщательно разобрав все сельскохозяйственные работы, я понял, что у товарищей в партии мозги работают очень сильно набекрень. Набекрень в том плане, что реальное нынешнее положение советской аграрной промышленности, если сравнить её с индустриальной, находится примерно на уровне мануфактур. То есть этап крестьян-фермеров, как ремесленников, только-только сменился этапом первичной организации труда в систематическую структуру. Агропрому резко не хватало технологий в плане производства продукции. Технологии могли бы появиться, но было одно но – советская аграрная промышленность, особенно в семидесятые-восьмидесятые – это гипертрофированные, часто экономически нерентабельные, мануфактурные производства, а не высокопроизводительные фабрики. Про то, почему народ спивался, я уже говорил слишком много раз – при такой ментальности – кто не страдает на работе – тот плохо работает, неудивительно, что бухали все. Абсолютно все. Потому что даже мне хотелось бухать, когда я целый день тяжко работал. Нервная и физическая усталость снимаются только порцией алкоголя. Безысходность тоже не добавляет позитива. Развитие сельскохозяйственного сектора нельзя отрывать от развития индустрии, никак. Потому что если добыча – это просто выкапывание ресурсов из земли, то сельхоз – это такое же производство их из первоначальных ресурсов, как и индустрия. До уровня гигантских теплиц, гидропонных ферм, аэропоники, экологически-чистых производств и фермерских хозяйств – боюсь, мы такими темпами доживём нескоро. Некоторую надежду на это самое развитие вселяет коммерция и частные территории. То, что коммерсанты будут бороться за прибыль – это как пить дать. Но развития это не даст. Если с индустрией покрывали отставание в тридцать лет за десять, то тут отставание в два столетия. Единственное, что позволяет обманываться руководству – это то, что продукция низкоразвитого СХ мало отличается от продукции высокоразвитого. И проще использовать экспансивный метод развития – увеличивать количество распаханных земель, компенсируя низкие урожаи, высокие потери на этапе хранения, транспортировки и так далее. «Погоня за цифрами» и использование догмы о колхозах-совхозах как основополагающей направляющей всего сельского хозяйства – в итоге привели к катастрофическим последствиям – село не сумело стать культурным. Обилие техники и работы не сделали сельскую жизнь более привлекательной, а собственный двор для любого колхозника всегда был важнее государственного. Да и колхозное поле для многих было источником жрата – картоху с колхозных полей копали себе в амбары – только в путь. В годы войны сельское хозяйство практически развалилось, беда подошла с другой стороны. Если до великой войны европа и америка не слишком вырывались вперёд в плане технологий, были конечно более развиты, то после войны у них начался отрыв. Причины отрыва весьма существенны – в России имеется относительно короткое лето и длительная зима. Поэтому интенсивность труда во время полевых работ – зашкаливает, к работе привлекаются все и всё. Не даром на той же Кубани, у нас собирают под шестьдесят центнеров пшена с гектара. Примерно столько же, сколько в европейских странах или америке. Проблема высокого напряжения труда весьма и весьма существенна. Чрезмерные усилия, прилагаемые при крестьянском труде – снижают технологичность работ. Казалось бы – должно быть наоборот, однако экономические факторы побеждают. Говоря простым языком – тяжесть труда напрямую мешает повысить эффективность труда. Тогда как Французский фермер из прованса, выполнив относительно несложную смену за день, ещё имеет существенные резервы по времени и силам, чтобы продолжить работу, или совершенствовать как-то своё хозяйство, у нас крестьянин после более чем двенадцати часов в поле, уже не может ни о чём думать. Спасти родину могут только массовые расстрелы и осознание того фактора, что у нас проблемы. Идеальный советский АПК должен обладать рядом уникальных особенностей. Первое – мощные машины. Учитывая требовательность к интенсивности труда, тяжёлые работы следует предпочесть для тяжёлых машин – многоколёсных и гусеничных тракторов с мощностью 500 и более лошадиных сил. Второе – комфорт водителя. Учитывая требования к интенсивности труда, следует подумать о комфорте тракториста так, словно это не грязный крестьянин, а человек. Ему положено как минимум – кабина, в которой не трясёт так, что зуб на зуб не попадает, комфортное кресло, с подогревом и вентиляцией, слабо герметичная кабина, как в хорошем автомобиле – ничего нигде не должно дуть. Ничего и нигде. И наконец – общая слабость плановой экономики в слабой зависимости поставщика от потребителя. А следовательно – разработчиков мало волнует, чего хотят трактористы. Их волнует только, чего хочет министерство тяжёлого машиностроения. А министерству нужен план – нужны цифры. Отчитаться о рекорде. Наконец – трудоёмкость труда рабочих АПК вне этого самого АПК. Трудоёмкость заключается в том, что промышленность маловато заботится о рутинных операциях, проделываемых крестьянами. С их точки зрения, они накормят родину, только если будут трудиться ещё больше – так вот, нихуя подобного не случится – будут закупать зерно за границей. Чтобы накормить родину – необходимо, чтобы промышленность, помимо тракторов и навесного оборудования к ним, освоила выпуск ста тысяч мелочей, которые нужны среднестатистическому фермеру. Однако у нас появился неожиданный фактор – появление оземеленных крестьян. Выдавали им целинные земли – конечно, колхозную пашню кто даст то? Поэтому земли у крестьян не шли в убыток государству и колхозам, поскольку распахивались ранее не тронутые. Таких оказалось довольно много по нашей стране, и следуя вышеуказанным выводам, экономическая эффективность такого хозяйства должна приблизительно равняться таковой до революции. Если не ниже. Однако, факт наличия фермерских хозяйств – налицо, и какое влияние они окажут на страну – пока сказать трудно, но существованию АПК они не мешают. Как эту проблему решали в Европе, когда переходили от мануфактурных производств к следующим этапам? Проблему решали механизацией труда. Как-то я был на выставке сельскохозяйственных машин и моторов, в числе которых были древние трактора, даже паровые, и очень большое место занимали моторы. Те самые моторы, с которых началось появление и бензиновых, и дизельных ДВС. Да, наверное для многих будет удивительным узнать, но появились они не на машинах, не ради машин их изобретали. Двигатели – что бензин, что дизель, изобретали для сельского хозяйства. Такая себе небольшая херодрыгалка, мощностью всего одна-две-три лошадиные силы и большие, тяжёлые. Пыхтели и работали на низких оборотах, а дальше к ним подключались через вал отбора мощности или колесо, различные агрегаты, которые имелись в домашнем хозяйстве фермера. Всякие дровоколы, пилы, веялки-сеялки, насосы, и так далее, и тому подобное. Подобное оборудование создавалось с целью облегчить крестьянский труд именно с целью замены ручного труда механическим. И добилось своего – большая часть процессов была механизирована. Нездоровая фантазия придумывала всё больше и больше, и больше оборудования. Так же эту же роль выполняли трактора – даже на относительно современных тракторах европы можно было ещё недавно встретить большое стальное колесо, крутящееся от двигателя, на который полагалось накидывать ремень передачи мощности к такому вот оборудованию. Вопрос совместимости старого оборудования с новой машиной. В современном, сорок второго года, мире, кое-где всё ещё можно встретить ременноприводные агрегаты. То, что крестьяне быстро променяли ручной труд на механизированный – следствие как большей образованности европейского фермера, так и меньшей нагрузки, которая на нём лежит – как я уже говорил, чем выше нагрузка – тем туже идут всякие инновейшн, а у нас нагрузки на весну-осень вообще жёсткие. В корне подломить ситуацию с косной и откровенно тупой прослойкой крестьян можно, но не теми методами, которыми действовали – они то как раз не помогут, а методом облегчения их повседневного труда. Вытеснения дореволюционных порядков, деревянных инструментов и прибитых к потолку игрушек, старого быта, как назвали бы его революционные идеологи. Сделать это можно так – тотальная электрификация. Тотальная. Производство дешёвых бензиновых СХ-двигателей мощностью от одной до нескольких лошадиных сил, которые можно использовать вместо электрических в тех агрегатах и машинах, подвести электропитание к которым проблематично, наконец, производство этих самых агрегатов. Агрегаты для полевых работ, как правило, уже давно разработаны, или есть вариации, и они имеют привод от трактора. Домашние же заботы крестьянина выполняются посредством механических и моторизированных инструментов, относимых у нас к классу «садовые». К ним можно отнести – бензопилы, воздуходувки, высоторезы, дровоколы, измельчители, культиваторы и мотоблоки, кусторезы, минитракторы, мойки высокого давления, мотобуры, мотопомпы, насосы для разных жидкостей, опрыскиватели, мотокосы. И многое другое моторизированное оборудование. Всё это применяется для СХ-обработки небольших или сложных участков, которые как правило, являются дополнительным огородом для крестьянина – их применение оправдано на площади менее 0.1га. Вот вам и «незначительная мелочь», из которой растут ноги у отсталости гигантского агропромышленного комплекса. Отсюда же растёт и потребность, и необходимость в относительно небольших для большой промышленности, тракторах. На машине массой в двадцать тонн не заедешь на уже засеянное поле с ростками – попортится посев. Можно заехать только на тракторе, умеющем ходить в междурядье, да и то – лёгком. Поэтому лёгким тракторам дорога в жизнь уже открыта и проложена жёлтым кирпичом. В колхозах же они нужны не меньше больших. Роль мини-тракторов и прочих небольших машин, лучше всего выполняет вольво Т-25 и ей подобные машины. Наверное, в годы войны, да и вообще, в СССР, поскольку после войны ситуация не сильно в головах поменялась, такое звучит как издевательство – комфорт, насыщение, мощные машины… Что ж, в более плодородных землях, где всё это требуется вдвое меньше, его в разы больше. Остаётся одна надежда – на то, что в условиях коммунистически регулируемой рыночной экономики, удастся установить низкие цены на продукцию садового класса – малолитражные тракторы, инвентарь и оборудование, необходимые для снижения трудоёмкости повседневных работ. Наверное, одна из ошибок советской аграрной политики заключалась в том, что не существовало агропрома и фермерства, как различных, разделённых отраслей. Существовали колхозы и крестьянские хозяйства – однако, они плавно перетекали из одного в другое. У крестьян срезали землю, отобрали её в колхоз, и работать приказано в этом самом колхозе, с места они никуда не уезжали, земля осталась той же, никуда не делась – просто её отобрали. Это напоминает просто ужесточённый вариант барщины, не более того. Тогда как сказанное лениным про колхозы скорее вело в сторону агропромышленных предприятий. Ну да и ладно. В конечном счёте, целью является сделать так, чтобы фермерские хозяйства и агропром сосуществовали вполне естественно. Существующий принцип деления населения на крестьян и мещан, требует пересмотра. Я уже наблюдал, как взрослые вроде бы люди, получившие в своё пользование шасть соток, деградируют на глазах. Они готовы на своём огороде сорвать здоровье, нервы, днями и неделями лазить в грязи и сажать свои ёбаные помидоры, лишь бы «своё, с грядочки, без всякой химии» – произносится тоном религиозного фанатика. То, что при этом экономическая эффективность труда находится на уровне копания земли рукой, они не задумываются. Как и о том, что это за «химия», которую они так испугались, и сколько урожая они купили бы на зарплату, просто отработав этот же день с такими же трудозатратами. Попытка совместить дореволюционное крестьянское хозяйство с колхозом и агропромом – обречена на провал по той причине, что люди всё равно мысленно и ментально остаются крестьянами. Им важнее свой собственный двор, чем двор государственный. Пожалуй, здесь и проводится разграничительная линия. Между фермером и аграрием – первый имеет частнособственническое ощущение в отношении своего двора, и он работает на него, с целью обеспечить себе пропитание. Второй – является рабочим. Поэтому в советском колхозе, где у каждого рабочего имелось собственное подсобное хозяйство, агропромышленность буксовала. В то же время! Ликвидация и прижимание этих самых Хозяйств во времена Хрущёва привела к резкому ухудшению жизни сельского населения. Продуктивность работы колхозов и совхозов упала до ничтожных значений, зерно пришлось закупать за границей, начались бунты, весьма серьёзные, закончившиеся стрельбой. Именно хрущёвские реформы сельского хозяйства низвергли деревню до уровня «колхоза», а само слово «колхоз» стало оскорбительным, поскольку зарабатывали там и раньше немного, а после совсем нихера не зарабатывали, люди ломились в города, деревни обезлюдели, нищета и ничтожность колхозника в СССР практически вернула советскую деревню в дореволюционное крестьянское состояние. Непонятные эксперименты над этой отраслью, проводимые, судя по всему, без проработки и проверки экономической модели будущей реформы, привели к трагедии. Закончилось это всё в тот день, когда в СССР ввели карточки. В мирное время. Это практически было признание того факта, что партия и правительство довели сельское хозяйство до состояния гуманитарной катастрофы, осложнявшейся тем, что развивалась она длительно и резко что-то поменять не было никакой возможности – для этого не было ничего. Из чего следует сделать вывод, что частный сектор в сельском хозяйстве является ключевым для его выживания и эффективной работы. По данным последних известных мне лет, до сорока процентов продукции СХ обеспечивали частные хозяйства. Именно такой результат и является наиболее оптимальным – когда государство, города, государственные магазины, армия, заводы, получают сырьё и продукты из агропромышленного комплекса, а частные магазины, заводы, рынки, закупаются в фермерских хозяйствах. В конечном счёте, Ленин говорил про объединение в колхозы с целью механизации, моторизации, организации труда – это он говорил про АПК, в целом, правильно. Но необходимость и теоретическое обоснование существованию фермерства – он упустил. А тем временем фермерское хозяйство – это маленький частный колхоз, в котором, благодаря вложениям самого фермера, хозяина, организуется и механизация, и моторизация, и всё прочее, вплоть до вполне серьёзной машинерии, которая характерна для больших хозяйств. Сейчас, конечно, не до жиру – выжить бы и прокормить бы население. Но, тем не менее, даже в эти особенно тяжёлые времена, фермеры начали делать свои первые шаги – ведь главной задачей нашей является, чтобы деревня не вымерла. Не допустить массового бегства людей из деревень, которое ударит по, и без того находящемуся в глубоком кризисе, сельскому хозяйству. * * * * 7 дней спустя. * * * * С пахотой справились очень быстро. За неделю. Учитывая, что это вспашка целины, это ещё очень неплохо, да и земля тут не самая мягкая, всё-таки между Москвой и Тулой. Вечер в колхозе имени меня, начался с инспекционной поездки по военным объектам. Военные объекты колхоза представляли из себя – железобетонная толстая стена, обносившая всю территорию, высокая, с колючей проволокой. Зенитные установки ЗУ-23-2, в количестве аж целых одной штук, которые чисто формально прикрывали от воздушных атак администрацию. Задачей этой установки было не столько сбивать вражеские самолёты, сколько дать им понять, что могут огрызнуться. Охрана представляла собой двадцать пять человек, которые были снабжены пятью автомобилями и в их обязанности входило… охранять и не допущать различных эксцессов, как например пьяные драки и тому подобное. Пьяных драк не было – потому что не было водки, охранять особо нечего было – потому что обнесена была наша территория железобетонным забором высотой в четыре метра, с колючкой. Если кто и захочет забраться к нам – ему нужно иметь альпинистское снаряжение и немаленькие навыки. К слову о заборах. Скажем им маленькую оду – заборы у нас оказались весьма популярны, поскольку они не столько предотвращали несанкционированное перемещение, сколько служили средством для маркировки участков. Административный участок имел свой собственный забор с воротами, МТС – имело свой забор, а так же были хорошо отделены жилые объекты. Закончив променад без барышень, осматривая, так сказать, своё хозяйство, я остался полностью доволен. Особенно тем, как ребята Берии наловчились ставить быстросборные конструкции из стали – уже были готовы теплицы. Да, как оказалось – теплицу я бы и мог бы создать в собранном виде, но она никак не соединена, и поэтому у меня возникнут закономерные трудности. Поскольку теплица ничем принципиально не отличалась от металлокаркасного ангара, коим она и являлась, только с прозрачной обшивкой, строительство их шло быстро – у почти пятисот человек стройбригады было всё. Краны, подъёмники, сварочные аппараты, множество самого разного оборудования и техники, вплоть до тяжёлых бульдозеров и прочих прелестей жизни. Теплицы стали замечательным дополнением к полям – поскольку их было много, и становилось ещё и ещё больше – людей то у нас профицит. Да, как выяснилось на практике, на один трактор приходится около тысячи-двух гектар. И это при пахоте и всех прочих работах – при нагрузке в две тысячи – работая на пределе сил, мы могли бы распахать все поля всего лишь двадцатью пятью тракторами. То есть силами одной единственной бригады, и ещё немного осталось бы. А если говорить про то, что у нас особо производительная техника – всё становилось ещё интересней. Оставлю в итоге две бригады, – думал я, выходя из теплицы, – а остальных – обучить и посадить на спецтехнику. Хватает у меня ещё земли, половину лишь занимает пахота, вот и займутся ребята кто чем. Кто погрузчиками, кто кранами, кто уборкой территории, кто ещё чем. Единственное, что хотелось – это помочь окружающим нас колхозам с пахотой – именно поэтому три дня назад я отправил ребят на их тракторах в соседние колхозы, работать. С сохранением заработной платы, конечно же – учитывая, что объёмы у колхоза небольшие, то с ними справился бы и один хороший трактор, гусеничный. Но увеличив трудовой десант до тридцати – то есть бригады, можно было добиться резкого увеличения продуктивности. Первые трудовые десанты отправились в соседние с нами колхозы, и за день перепахали им всё. Перепахали, внесли удобрения, и даже засеяли. Каждая такая трудовая бригада имела вполне понятный состав – цистерна с горючкой, цистерна с удобрениями, грузовик с посевным материалом – для этого выбрали самый плодородный сорт, опрыскиватель от паразитов и цистерна с химикатами. Всего пять тракторов, остальное – это различные грузовики и оборудование, и так далее. Приключения трактористов на более-менее крутых машинах, которые прибывали в деревни и колхозы, достойны отдельного длинного рассказа. Который я, конечно же, не стал выслушивать – всё, что мне надо было – я уловил. Поскольку зарплату они получали авансом, ребята решили по доброте душевной, пользуясь собственным магазином, ещё и подкормить местное население, для чего купили всякой жратвы целыми мешками. Да, обещанные скидки на обустройство, действовали, и составляли они девяносто процентов на всю продукцию. И поскольку зарплата тракториста обыкновенного составляла, вместе с премией – тысячу двести рублей… К примеру, килограмм картохи продавался по довоенной цене в два рубля, мешок – стоил сто рублей, ну а поскольку скидка – то десять. Тот же сахар – пять рублей за килограмм, шоколад – рубль за плитку, в общем – ребята решили, что их священный долг, поскольку харчи у них бесплатные, потратить почти все свои авансы на то, чтобы накормить голодающих крестьян. Насколько это вообще хорошо вышло – я не берусь судить, но запретить им это тоже не мог, и поехали они, нагрузившись в основном – сахаром, шоколадом, мясом, и неожиданно – солью со спичками. Последнее в магазинах часто отсутствовало – во время, когда каждый грамм угля нужен на паровозы и электростанции, тратить море сил на добычу соли и её транспортировку… Такое себе. Правда, соляная промышленность работала, но в основном в магазинах соли нельзя было найти. И поскольку стоила она копейки – в прямом смысле, а со скидкой ещё меньше, бригадиры запросили на складе ещё машину. Чтобы весь этот жрат транспортировать. Им без лишних вопросов выдали КрАЗ, двенадцатитонный бортовой грузовик, и нагрузили его так, что бедный лаптёжник практически лёг на мосты – тонн по пятнадцать мешков – соли, картохи, всего прочего… Ну да и бог с ними – пусть развлекаются как хотят… Хотя тема гуманитарки на этом себя не исчерпала. Дело в том, что помощь была нужна, и я хоть не мать тереза, но всё же человек сострадательный. Достаточно сострадательный. Мне пришла в голову замечательная идея – помочь лекарствами. Это уменьшит потери, но лекарства – были очень сложной темой. Конечно, упаковки аптечных лекарств – не проблема, другое дело, что лекарства узкоспециализированные, вроде того же наркоза, это уже кое-что посерьёзнее. Я их попросту не видел, а видеть мог только здесь, в союзе. К сожалению, фармацевтика тут была налажена так себе. Что я мог создать? Антибиотики. Но антибиотики – это тебе не один пенициллин – для каждого типа бацилл были свои, и из них я мог создать только два типа, из тех, какие употреблял сам когда-либо. Тем не менее, антибиотики, особенно учитывая низкую привычку организма и бактерий к ним, должны казаться на фоне обычных средств, просто чудо-лекарством. Так уж получилось, что тема лекарств была затронута давно и слабо развивалась – ввиду того, что у меня была только теория, а на практике – существовало множество нюансов, которые знают врачи будущего, но не прошлого. Опытная партия по запросу Лаврентия Павловича была ему передана – три контейнера, доверху забитые блистерами с таблетками, с тех пор Берия меня больше не трогал с лекарствами. Хотя я слышал от Юры, что антибиотики оказались полезны – они вытаскивали людей с того света. Но похоже, либо их запаса хватало с лихвой, либо врачи тут предпочитали быть осторожными с новым лекарством и не применять его налево-направо, на каждом больном. Похоже, так и обстояло дело – куда лучше пошли порошки типа «терафлю» и прочих смесей парацетомола и прочих несложных лекарств, применяемых при простудных заболеваниях. Простуда в эту зиму зверствовала по стране не хуже немцев. Порошки в упаковках со стёртыми надписями, уходили в народ тысячами пачек. Не хуже обстояли дела с обычными болеутоляющими, противовоспалительными и так далее… Это касаемо фармацевтики, я посмотрев на этих ребят, подумал, что неплохо было бы самому сделать что-то хорошее и послать в тыл продовольствия. Проблема его, продовольствия, заключалась в объёме. Даже если у меня найдётся тонна, сто, тысяча тонн, всё равно этого будет крайне мало, и не накормит всех даже на один день, даже на один раз пожрать не хватит всем. Однако, вряд ли моих трактористов мучили такие статистические вопросы – они могли купить еду, и они её покупали, и везли в деревни, куда я их посылал, и старались раздать всем, кому ни попадя. * * * * Почему я вообще в эту тракторную тематику ударился? Потому что с одной стороны – она мне ближе всего. А с другой – от неё напрямую зависела экономика страны. Без многого можно было выжить, но ничто так напрямую не влияло на экономику, как трактор. Ведь это рабочая единица, если на полях сражений властвовали танки, то в экономике – тракторы. Правда, такое мышление должно умеряться – ведь трактор сам по себе ничего не пашет. А люди не юниты в игре, которые идут туда, куда скажут, и делают то, что скажут, безропотно и безмозгло. Тем не менее, при наличии людей и энтузиазма, именно от тракторов зависело то, как успешно вообще может вестись война – ведь война зависит от снабжения фронта и тыла продовольствием. Фидбек от Берии я получил довольно быстро – моя скромная аналитическая записка, рассматривающая основные пункты краха советского сельского хозяйства, была воспринята с неожиданной серьёзностью, поскольку я приводил цитаты и выдержки как советских партапараттчиков, так и более серьёзных специалистов в этом деле. Обратная связь заключалась в том, что Лаврентий Павлович в довольно тактичной форме указал мне на тот факт, что у них имеется толпа крестьян, подавляющее большинство которых даже читать не умеет, и на таком поприще чтобы сделать фермерское хозяйство – нужно делать его с кем угодно, но не с этими мужиками, потому что они готовы в петлю залезть, лишь бы жить по заветам предков, а не пытаться как-то изменить своё положение. Думать о сложных вещах, вроде механизации, для них почти физически больно, а от любой вещи, если ею не пользовались как минимум десять поколений предков, они открещиваются, словно это сам дьявол им принёс. Он был прав, но пускать всё это на самотёк было нельзя. Подумав немного, я решил приняться за работу над частными хозяйствами, и заодно попробовать разобраться в том, как работает фермерское хозяйство и как можно в рамках новых законов и ограничений, свести концы с концами и даже выйти в плюс. Результатом всего этого стало то, что из своего агропромышленного гиганта, я отправился в выделенную под специальный эксперимент деревню… * * * * * Сидя у себя в НИИ, в кабинете, в конце мая, я предавался унынию. Свидетелем этой картины, невольным, был Юра, который неотрывно следовал за мной по пятам уже несколько дней и не иначе, как Берия внезапно захотел меня защитить. Причины такого были, к моей скромной персоне проявляла внимание золотая орда – та толпа людей, которые обладали огромной властью и возможностями в стране. Конечно, вряд ли мне что-то грозило, но вмешательство, да ещё и такое массовое, не могло пройти незамеченным. Лаврентий Павлович в последнее время стал ужасающе занятым человеком – с ним ни о чём поговорить нельзя, он всегда занят. Поэтому я решил ему не докучать своими бумагами и прочим – эта весна прошла очень продуктивно для меня. Я шикарно отдохнул. Работа на моей личной ферме спорилась – ребята быстро освоили машины, и не только первые трактора, но и другие, не менее важные агрегаты. Поэтому были все причины ожидать богатого урожая. Венцом этой деятельности стал эксперимент в деревне Нью Васюки, как обозвал эту деревню я – задачей эксперимента стало проверить на практике мои утверждения о сельском хозяйстве, и Берия попросил меня организовать в ней фермерские хозяйства, в количестве пятнадцати штук, оснащённые так, как я бы хотел оснастить. Народ там был не настолько дремучим, как я опасался, хотя многим не хватало обыкновенной грамотности, и тем не менее. Снабдил я деревню всем желаемым, что должно быть в любом уважающем себя хозяйстве – там построили заправку с горючим, достались крестьянам многочисленные плюшки, коих было много. Не буду перечислять – скажу лишь, что в Нью Васюках, как я их обозвал, обустроили практически идеальную маленькую фермочку, со всем желаемым для фермера, включая машины, постройки и оборудование.