Очередной советник Сталина с ноутбуком и суперсилой.

Телевидение… Телевидение в доинтернетную эпоху – это главное СМИ, наравне с радио. Это главный поставщик медиаконтента, и телевизор в СССР играл ту же роль, что компьютер в более позднем доме – это самая продвинутая техника. Это окно в большой мир. Маленькое окошечко, за которым виднелось чёрт-те-как, но видно было. Я любил старые телевизоры. У дедушки в деревне был древний чёрно-белый телевизор, более поздние… Как только не извращались с форм-факторами. Тот же «Беларусь-5» – это и телеприёмник и проигрыватель грампластинок, и радиоприёмник – три в одном. Медиацентр, по терминологии будущего. И я задумался вот над чем – телевидение тут существует, НО… Всегда это НО. Телепередачи даже после войны делались не каждый день. Вы только вдумайтесь – не каждый день! И как правило это какая-нибудь ерунда, но всё равно – телевизор занимал важное место в жизни. Вокруг телевизора собиралась вся семья, а то и несколько семей, ведь это редкая и очень недешёвая техника. Я вдруг вспомнил только что сказанные, перед уходом, слова Шесть На Девять. Да этот мужик чёртов гений – ведь телевидение ещё не развито, и он хочет… он хочет влезть без вазелина и стать первопроходцем. И используя знания о передачах из будущего – практически навязать всему миру стандарты телевидения. Создать телемонстра. И правда – если так подумать, вспомнить мемуары и воспоминания, то для советского человека даже мельком появиться на телеэкране – означало стать локальной знаменитостью, как минимум на несколько месяцев можно задирать нос и говорить, что тебя по телевидению показывали. Это вам не какая-то статья в газетёнке! Я обрадовался – ведь припоминая… сколько самых разных телевизоров я видел! Но не стоит сразу ломиться и создавать самое мощное телевидение в мире. Незачем – телевизор будет принимать и транслировать сигнал так, как может. Совершенствование техники телепередачи не делает старые телевизоры не совместимыми – просто на них картинка ущербная получается. В пятидесятых, а то и вообще сороковых – и это кажется просто космосом. Заоблачными технологиями. И я, почесав тыковку, подумал – ладно, 6х9 сделает нам телепередатчик. Сомневаюсь, что уложится в срок – у него вечно сначала мало, а потом оказывается, что надо дорабатывать, доводить, работать… в общем – ещё время у него есть. Едем дальше – телевещание может быть организовано силами оборудования из будущего. То есть оно само по себе является лишь продуктом – примерно так же, как я с помощью супернавороченного радиотрансивера выхожу в эфир и разговариваю – принимающие не знают, с какого оборудования я говорю. Им вообще до лампочки – потому что конечный продукт – это радиопередача. Я посмотрел на полку, где стоял тот самый трансивер. Дорогая игрушка для профессиональных радиолюбителей, готовых вливать тонны денег в своё увлечение. А почему бы и нет? Есть ещё концепция кабельного телевидения, вполне себе жизнеспособна. Суть её состоит в том, что антенна общая, принимает сигнал сложное оборудование, очень чувствительное, и сигнал получается с высоким качеством. А потом по обычному коаксикальному кабелю передаётся в ТВ. Довольно интересная штука, но пока что выгоднее использовать эфирные приёмники. Это раз. И нужно наладить их серийный выпуск – это два. Можем ли мы сейчас наладить выпуск сложных кинескопов? Ведь по сути своей, кинескоп – это тоже специфическая радиолампа. Производство больших кинескопов сопряжено с чисто техническими ограничениями, даже моих скудных знаний достаточно, чтобы понять, что первые телевизоры имели крошечные экраны и линзы перед ними не потому, что так было модно, а потому что не было возможности сделать лучше. Советская власть до самых последних моментов недооценивала власть телевизора, и по сути – оно никак не работало. Да, шло что-то, но реально мощным инструментом пропаганды телевидение не стало. Так, топталось на месте, ввиду идеологических противоречий внутри самой партийной системы и следовательно – очень обтекаемым передачам. Многое нужно было умолчать, много забыть, на многое глаза закрывались. И если с радио и газетами всё просто – бумага всё стерпит, то как быть с демонстрацией картинки с места? Ведь написать, что колхоз передовой – каждый может, а на месте снять его – это уже получится полный сюр. Так что 6х9 – гений. Хватка у мужика будь здоров – нужно будет ему премию выписать, пару-тройку тысяч на личные удовольствия. Советские телевизоры серии ТК до войны стоили около десяти тысяч рублей – по новым меркам тысячу. При зарплате в сто пятьдесят-двести рублей в месяц. То есть чуть дешевле автомобиля. КВН при своей низкокачественности, стоил всего девятьсот рублей. То есть несколько средних зарплат, а это вполне себе. То есть принимая на мерку будущего – телевизор КВН стоит примерно как неплохой, большой, широкоформатный телек, кусков за восемьдесят-сто. Дорого, но не настолько, чтобы это было вообще за гранью разумного, как гигантские телеки по миллиону-двум рубасов. Производство телевизоров требует радиоламп, радиоэлектроники – ламповой, конечно же, требует сборочных операций, то есть… в военное время никто не будет производить телевизоры. Попросту нет ресурсов – если таковые и появятся – они все уйдут на производство радиостанций. Прежде всего мощных, если с хорошими разберутся – переносных для рот и отдельных взводов. То небольшое количество, которое я передал, не поступало в войска – и правильно, все эти радиостанции оказались в итоге либо в лабораториях, на исследовании чуть ли не по молекулам, либо… Либо не знаю где – Берия мне не отчитывался, но в армию ничего не поступило. И оно правильно – армия большая. Сто, тысяча, десять тысяч – этого всё равно слишком мало. Нужны миллионы, или хотя бы сотни тысяч. Весной доставили оборудование для производства радиоламп, и один завод начали строить под Москвой, в Люберцах, где в будущем будет разгул бандитизма и качалок. Больше ничем этот городок не известен. ЛРЗ – Люберецкий Радио Завод – предприятие, которого ранее не существовало. Я серьёзно переговорил с Берией – было два варианта. Первый – поступить как раньше, то есть пытаться рассеять всю промышленность по всей территории. При этом уменьшается качество, и захолустные заводы оказываются заложниками политических интриг и прочего. Или… Сделать один, громадный центр производства ламп. Громадный – это значит с множеством линий, с большими площадями, логистикой и так далее… В итоге решили создать ЛРЗ – вместо двенадцати рассеянных по советскому союзу заводов. Двенадцать полных комплектов в итоге объединили в один, громадный производственный радиоламповый комплекс. Кое-какое оборудование я для них сделал самолично, не из комплекта, более совершенные аналоги. И наконец, месяц назад было решено ещё одно – на ЛРЗ пойдёт магистральный кабель с фермы, где работает СЭС и ВЭС, как основной источник питания. В то время как сеть от обычного ТЭЦ будет резервной – у этого завода строгие требования к качеству тока. А в нынешних розетках электричество такое, что скачет как давление у гипертоника. В нашем же случае, когда напруга подаётся через огромный аккумуляторный комплекс, который работает как ИБП, напряжение сети стабильно и практически не шевелится при включении и выключении мощного оборудования. Если добавить ещё стабилизаторов напряжения… А напряжение было куда девать. Я с удивлением узнал, что для хорошего радиолампового завода нужны… Мощная фильтровентиляционная установка, малопыльная отделка помещений, особо жёсткий контроль пыли, станция для производства азота и кислорода – использовали американскую. Ионно-обменная станция – для производства деионизированной воды, газовая станция для природного газа… И при этом цеха были соответствующие – штамповочный, стекольный, сетконавивальный, технохимический, сборочный, инструментальный… Штамповка должна была производиться не из каких-то там стали, меди, алюминия, а из материалов, которые не газуют при нагреве в вакууме лампы – никель и прочие тугоплавкие материалы. Не в последнюю очередь это требовало выпуска колоссальной номенклатуры самых разных металлических деталей из таких вот металлов – и это оказывалось очень непросто, одно только количество… Стеклозаготовительное производство должно было само варить стекло из кварцевого песка, при этом ещё и производить всё необходимое самостоятельно. Оборудование так же куплено в америке, а ещё шпиндельные установки, печи и прочее. Особого внимания заслуживает разве что чистый цех. Я понял требования к чистоте более жёстко, чем стандарт, установленный в RCA, которые нам продавали оборудование, и воспользовался той информацией, которая была у меня, а так же помогло то, что я когда-то давным-давно видел производство электроники. Вернее, был на экскурсии в музее и видел чистую зону своими глазами. Тогда я не придал ей особого значения. Костюмы, которые использовались, напоминали тканевые скафандры – они имели антистатические нити, которые проходили через весь костюм и токи заземлялись на проводящий пол. Сама ткань довольно сложная штука, на голове пластиковый шлем с прозрачной маской, фильтрами тонкой очистки. Человек – существо крайне пыльное, он просто источает постоянно целое облако грязи и пыли. Я смог создать не всё, далеко не всё, но то, что смог – положительно сказалось на оборудовании чистых помещений. Во-первых это специальное токопроводящее напольное покрытие. Во-вторых – специальный костюм, скафандр, пылезащита которого позволяла использовать его даже в производстве сложных интегральных схем, молчу уж про радиолампы. Для радиоламп было достаточно относительно небольшой чистоты воздуха. При моей поддержки создали только сложные воздушные шлюзы, которые должны были предотвратить попадание в чистое помещение каких-нибудь грязных рабочих в кирзачах и вонючих портянках. Производство телевизоров должно быть налажено. Позже. Но сейчас можно либо создавать с помощью моей способности комплектующие, либо готовые телевизоры – и к сожалению, никак иначе. Никак иначе – потому что колоссально сложное для советского союза производство будет улучшаться, модернизироваться, но для него всё равно будет главной – работа на армию, а бытовое – вторично. Поэтому, наверное, телевизоры столько и стоили. Нужно развивать и совершенствовать. Да, точно. Создавать телевизоры своей способностью – из плюсов – это качество. У всех одинаковое. Из минусов – наличие товара без технологической цепочки, ведущей к нему. Но… Условия войны диктуют свои правила. Сталин успешно ведёт войну, даже очень успешно. Тут к нему не может быть никаких нареканий – армия несёт потери, даже существенные, под оккупацию попадают города и области, но при этом потери раза в полтора меньше, чем должны были быть. Во многом за счёт изменений в тактике ведения войны – главнокомандующий, который осуществляет общее управление всей тактической и стратегической ситуацией, ведёт с немцами довольно интересную игру. Им сдают город за городом, при этом тотально уничтожая всё ценное, а так же уничтожая железнодорожные пути. Не просто портят отдельные рельсы – весь железнодорожный путь снимается и режется в клочья, так что немцам приходится не ремонтировать, а фактически делать железку заново, с нуля. Это их замедлило, но не так существенно, как постепенное отступление красной армии – окружения не допустили, более того, сконцентрировали силы в некоторых городах, создав таким образом укрепрайоны, которые сдаются врагу последовательно, при этом каждый такой ур имеет большое количество сил и техники, огромную концентрацию. Немцам приходится несладко, захватывая их, и если раньше потери красной армии были выше, чем у немецкой, то теперь они идут примерно ноздря в ноздрю. А если бы красная армия состояла, как и немецкая, из грамотных и цивилизованных людей, а не из крестьян, вчера призванных в армию – то потери были бы вдвое меньше. Две дивизии ГА «Центр» попыталась в январе прорваться, игнорируя два укрепрайона по флангам – в итоге им ударили в тыл, немцы не ожидали, что советская сторона сумеет мгновенно мобилизоваться и обладая запасами боекомплекта, продовольствия, снарядов, танков, сумеет практически за час перейти от укреплённой обороны к молниеносной атаке. Тэшки модификации «Т-34-85» – ринулись в атаку, под прикрытием пехоты и артиллерии – голожопых фердинандов. За день войска прошли по сто сорок километров каждая дивизия и ударили с ходу по немецкому арьергарду, а потом вторая дивизия обошла их с фланга и погнала на третью – которая была притащена из УРа того города, на который шли немцы – из Тулы. В итоге две дивизии, включая небольшой танковый отряд, капитулировали, потому что их тупо окружили с трёх сторон. Немцы не дураки, и воевать они умеют, они не знали одного – в Туле стояла СРП-19 – девятнадцатая по счёту станция радиоперехвата разведуправления генштаба. И эта радиостанция, укомплектованная в том числе сверхсекретным – то есть цифровым, оборудованием, перехватила все их переговоры и шифрограммы. Оттуда их уже в шифре AES отправили в москву, через банальный радиомодем и коротковолновую радиосвязь. В Москве расшифровали и о том, что немцы будут наступать, узнали за десять дней до начала операции. В обстановке абсолютной секретности и радиомолчания, в УРы городов Козельск и Елец, была переброшена автомобильная техника – военные КрАЗы, были переброшены топливозаправщики и танки – только новенькие Т-34-85, которые делали по чертежам, имевшимся у меня. Весной товарищ Берия попросил у меня новые танки – и я ему дал. Т-10. Т-10, он же ИС-5, это лучший советский ИС – его не могла пробить немецкая зенитка ахт-ахт. Чтобы вы понимали – у него кормовая броня шестьдесят миллиметров – в то время как у Т-34 – почти все проекции имели сорок пять миллиметров. Броня же в наиболее опасных проекциях – имела сто двадцать толщину, и установку под очень рикошетными углами. Но самая главная сила танков Т-10 заключалась даже не в чудовищном бронировании и мощности – на него поставили двигатель от танка Т-72БВ последней модификации, В-92С2Ф, мощностью 1130 лошадок, вместо родных семисот пятидесяти. Этот двигатель, так же как и родной, был наследником семейства двигателей В-2. Легендарных и очень удачных танковых дизелей, которые стали образцом на многие десятилетия вперёд. Плюс такой преемственности был в том, что габариты, механические особенности – расположение частей, расположение управления двигателем, крепежа, всё было практически идентично, с небольшими оговорками, двигателю танка Т-10. Поэтому перед тем, как растиражировать танк, мне понадобилось примерно полдня работы, чтобы установить новый двигатель. Правда, работа была на заводе, то есть в промышленных условиях. Создали несколько новых деталей, со всем заводским циклом обработки, в том числе и закалкой, и заработало как надо. Трансмиссия имела запас прочности как раз до трёх с половиной тысяч н.м крутящего момента, а двигатель выдавал три сто пятьдесят при тысячи четырёхстах оборотах. Это всё было проверено на стендах для испытаний, после ещё на вибростенд поставили танк, и устроили жёсткую тряску работающему танку. Вибростенд представлял собой толстую – пять сантиметров, стальную фольгу, установленную на подвес, и соединённую с вибромоторами. Эксцентрики с асинхронными двигателями, которые запускались и вибростенд на некоторое время напоминал расстроившуюся стиральную машину, которая прыгает – его колошматило только так. Работающий при таких вибрациях двигатель испытывал постоянные перегрузки в разные стороны, и выдержал двенадцать часов беспрерывной работы. Ресурсные длительные испытания проводить не стали – данные о них уже были. Но самым главным, что отличало Т-10 от советских нынешних танков, был стабилизатор орудия. Вопреки расхожему неправильному мнению о том, что танк в войну умел стрелять на ходу – нихера подобного. Стрельба на ходу велась только для устрашения противника, наугад может быть, то есть по сути – неприцельная стрельба в сторону врага. Танковый бой подразумевает, что танк останавливается для выстрела. Остановка танка для выстрела – естественно, делала его уязвимым для огня противника. Попасть по неподвижной мишени гораздо проще, чем подбить танк на ходу. Поэтому умение стрелять точно, прицельно, двигаясь при этом по бездорожью – делало танк куда опаснее – танк мог маневрировать и стрелять одновременно, точность стрельбы – почти как у неподвижного танка. При этом прицеливание происходит в момент движения танка – ему не нужно останавливаться, целиться, стрелять, а потом снова с нуля, набирать скорость. Модифицированный на моём заводе танк пошёл в серию, в количестве пятиста единиц. И руководство страны – Сталин, Берия, не сообщали в армию о существовании такой группы, включённой в РВГК – резерв верховного главнокомандования. Эти танки, как и артиллерия РВГК, предназначались для применения в самых отчаянных ситуациях, когда только они могут переломить ход боя и обеспечить гарантированную победу. В Июне, когда я по сути, ничего не делал, следил за происходящим на фронте – и операция меня впечатлила, наверное, немцы были впечатлены ещё больше. УРы совершили стремительный марш-бросок более чем на сто километров каждый, отправив до половины своего личного состава в ударную группу, а с фронта немецкую танковую группу встретили Т-10. Эти монстры были переброшены из Москвы, на огромную дистанцию, и выдержали с честью такой длительный пробег, в итоге немцев, которые атаковали авангард тульского укрепрайона в районе деревни Пришня, с левого заднего фланга въебали пятьдесят семь Т-34-85, и вместе с ними пять тысяч человек, вооружённых преимущественно автоматическим оружием. С правого-заднего фланга по ним бахнула полковая артиллерия и пехотные части, так же вооружённые до зубов пулемётами и ППШ. Ободрали для этого почти весь укрепрайон, а с центра по ним через Тулу, ударила группа РВГК – четыреста восемьдесят один танк Т-10 – некоторые всё же поломались во время марш-броска на максимальную дальность, и так же, тяжело вооружённая пехота на бронетранспортёрах – для штурмовой группы даже сделали стальные нагрудники. Но это уже не моё. Немцы не ожидали такой свиньи – они хотели захватить плацдарм за пределами действия артиллерии укрепрайона, чтобы дальше силами других дивизий пробиться в эту брешь и нанести удар, в то время как другие дивизии свяжут боем оставшиеся в тылу укрепрайоны. Они не ожидали, что вдруг откуда ни возьмись, прямо перед ними, окажется вдесятеро больше сил, чем они рассчитывали, и ударит по ним с трёх направлений. Возьмёт в кольцо. Итог операции – семьдесят процентов личного состава двух немецких дивизий, а так же ещё нескольких батальонов из других, были захвачены в плен. Первое участие в войне танков Т-10 так же произвело впечатление на немцев и на советских солдат. Танк мог в лоб переть на немецкие противотанковые орудия, а его 122мм орудие пробивало в лоб самые тяжелые немецкие танки. То есть тупо в лоб, прямо сходу, даже с дистанций в два километра – пробивало. Три километра – пробивало. Если попадал, конечно, на такой то дальности. Из участвовавших в операции танков, только два оказались выведены из строя, один утопили в местном пруду – просто потому что из-за кустарников мехвод не увидел водной преграды, танкисты спаслись – танк увяз по самую башню, но она герметична. Танк всё-таки более-менее герметичен. Второй танк подбили немцы, из шестидюймового орудия. Броня танка могла выдержать практически всё, а у немцев не было шестидюймовых бронебойных снарядов – но фугасный тяжело ранил экипаж, броня оказалась глубоко вогнута ударной волной взрыва. Осколки брони пробили противоосколочный щит и ранили экипаж, но без щита там был бы фарш, а не экипаж. Раненых увезли, подбитые танки взяли на буксир уже после боя. Продлился этот бой около двух часов, и завершился победой. По потерям так же счёт в нашу пользу почти троекратный. Что и неудивительно. Полная потеря двух дивизий – одной танковой и одной пехотной, не сильно ударило по боеспособности вермахта в целом, но сильно ударило по моральному состоянию войск противника. Сразу две дивизии практически хлоп – и нету. За один день. За эту работу штабные офицеры, занимавшиеся радиоперехватом, получили медальки, но у кого их нет… Ладно, вернусь к основной теме – выход был только один – создавать телевизоры самостоятельно. Прототипировать. Реплицировать. Копипастить. Проще говоря, пух – и магия. Только магия эта опасная, потому что взявшийся ниоткуда товар снижает инфляцию, но негативно влияет на развитие промышленности. Но делать нечего – даже если у нас будет готовый производственный цикл – радиолампы всё равно уходят стопроцентно в армию. На гражданские нужды они не идут. Что ж, идея была занятная. Я даже примерно представлял, какие модели телевизоров необходимо делать. КВН-49 мне напоминали немецкий телевизор «Einheitsempfänger», конструктивно и по исполнению, но с менее качественным кинескопом. Да, ни для кого не секрет, что на вывезенных из германии технологиях и начинала восстановление советская промышленность. И во многом технологические успехи 50х-60х были следствием этого процесса. Первые РЛС, первые ракеты, первые телевизоры и не первые, но радиоприёмники… Я создал на столе телеприёмник, который видел как-то, уж не знаю, где точно. Толи на радиорынке, как диковинный экспонат, то ли… а, всё, вспомнил. Политехнический музей. Кладезь ретротехники самого разного назначения. Именно там я видел ретрокомпьютеры, радиоаппаратуру, магнитофоны и радиолы, и многое другое. Вопрос только вот в чём – даже если я могу сразу создать миллион телевизоров, и даже если мы умудримся их продать – и обеспечить промышленностью выпуск радиоламп для их систематического ремонта… что показывать то? Телеаппаратура есть, 6Х9 сделает передатчик, в этом я уверен, а дальше что – лебединое озеро? Хотя… ведь эфир строился и раньше на видеомагнитофонах. Я видел первые советские видеомагнитофоны – размером с огромный шкаф, но сигнал можно передавать и с хорошего студийного магнитофона последних лет. Он заправляется большими бобинами плёнки, и может обеспечить телетрансляцию двадцать часов в сутки. Будет что посмотреть. Вопрос только в том, что нужно это что-то снять. Организовать телестудию, а лучше несколько телестудий. Как минимум – нужна новостная программа. Записывать сюжеты можно и без прямого эфира, нарезать и показывать. Ох, это ещё большая морока, чем распространение телевизоров. Потому что распространять их… тут можно напрячь саму советскую власть – пусть поработают над этим вопросам. И хотя бы по различным культурным учреждениям, красным уголкам и прочим публичным местам. Хм… а что если подать руководству идею сделать такой формат кафетерия, в котором был бы телевизор и можно было бы и пожрать, и телевизор посмотреть? Такое себе, честно говоря, решение. Ранние, полностью ламповые телевизоры, не имеют особо большого экрана. Хотя… Ловить эфирный сигнал может даже телевизор будущего, годов эдак нулевых, с кинескопом, и даже большие панели, но их быть не должно. Разве что как пример большого понта. Так, дело можно наладить, телевизоры придётся создавать мне. Лично. И эта работа может быть сделана успешно. Далее – это вопрос распространения – с этим к Берии лучше не обращаться. Вопрос легендирования – придётся строить телевизионное производство на том же ЛРЗ, и ещё одно на моём заводе. И наконец – самое главное – построение сети телевещания. А это уже потребует создания телевизионных вышек на местах, мощных передатчиков. И создание контента. Последнее самое неприятное – ладно, для первых телепердач можно использовать самые обыкновенные фильмы, а так же перейти на студийный формат телепередач, эфиров и так далее. Это уже получается создание полноценной телерадиокомпании. Не помню только, как по нынешним законам регулируется коммерческое теле и радиовещание? Нужно будет посоветоваться с юристами, есть юридический отдел, они это урегулируют… * * * * – Что за нахер? – я удивлённо посмотрел по сторонам. Сидящий рядом Юра проснулся, огляделся. – Что? Что происходит? Кто стрелял? – Не знаю, кажется, где-то рядом. – Валим отсюда. – Ну уж нет, вдруг кого убить могут? – я вдавил педаль газа и мой бронированный тигрёнок рыкнув двигателем, поехал по подворотне, выехал на улицу, где происходило действо. Фары на крыше автомобиля, которые я включил, осветили место – было темно, за машиной прятались люди, на другой стороне улицы из окна по ним кто-то стрелял, была видна рука с пистолетом. – Это наши! – воскликнул Юра. – С какой стороны? – Да там, за машиной. Милицейскую форму не видишь? – Понял, – я подкатил по улице и сдал назад: Юр, перелезь назад и открой двери, тащи людей в машину. – Блять, – Юра не стеснялся в выражениях, – Наган хоть где… – Да похер на наган, людей спасай. Юра перелез назад. В этот момент по броне тигра звякнула пуля. Раз, два, три… похоже, стрелять они не прекращали. Хорошо хоть окна узкие, особенно сзади, хрен попадёшь. Нужно было прикрыть Юру, поскольку без этого он подставится. У меня в машине всегда имелось из чего выстрелить, но конкретно сейчас это вряд ли подошло бы. Нужно что-то достаточно компактное для салона, и стреляющее аутоматично. На ум тут же пришёл пп «кедр», которым вооружены менты, охранники, и прочие силовики, вроде инкассаторов. Уж его практически любой человек видывал. Кедр был создан, вместе с магазином, в котором были патроны – в своём естественном, так сказать, виде. Я открыл амбразуру в окне, и выставив конец ствола в амбразуру, выстрелил. Примерно ориентируясь – стрелять прицельно из такой позы неудобно. Короткими очередями я вроде бы добрался до нужного окна и даже одна очередь в него попала. Хорошо, когда пп держится не на весу, а упирается в амбразуру. Стрельба из окон прекратилась, послышался звон разбившегося стекла. В это время вернулся Юра, втаскивая в машину почти пинками двух людей в форме и с пистолетами. Запрыгнул сам и захлопнул за собой дверь с тяжёлым звуком стальной брони. – Уф, теперь гони. – Куда гнать то? – я сменил обойму в пистолете-пулемёте и снова выставил его в амбразуру, на этот раз прицелившись получше, – что здесь происходит то? – Бандитизм здесь происходит, – отрезал на повышенных тонах Юра. – А, ну это понятно. Вот что, Юра, держи ППШ, – я ему выдал ппш, – стреляй через амбразуры. Не дадим же мы уйти всяким уркам, которые по нам ещё стреляли? В передней части дома не было подъездов, но сбоку виднелись решётчатые старорежимные ворота, закрывающие проезд во двор. Я дал газу и быстро развернувшись, направился прямиком на эти ворота. Шеститонный броневик вынес их вместе с петлями и кирпичной кладкой, даже не шелохнувшись, и проехал дальше. Как я и ожидал – бандиты ринулись вон из дома через дверь подъезда и уже убегали. Два человека, худощавые, плюгавенькие, в кепках, куртках, и с пистолетами в руках. Один нацелился и выстрелил прямо в лобовое стекло, где я сидел. По стеклу проползла сеть трещин, но в целом – ничего страшного. Я поддал газу и направился прямиком на него. Юра сориентировался быстро – он открыл верхний люк и высунувшись, полил бандита огнём из ППШ. Скорострельность п пэпэшки дикая, а Юра не первый год замужем, так что бандита пробило не меньше десятка пуль, одного, второй дёрнул через дворы, и перелез через кирпичный забор. – Держись крепче, Юр, – я вдавил педаль газа и направил машину как раз на этот самый заборчик. Обычный забор, сложенный в два кирпича, разогнавшись как следует, снёс его кенгурятником за милую душу – кирпичи правда ещё больше побили лобовое стекло, но это ерунда – бандит улепётывал. Юра снова высунулся, снова полив бандита пулями. Фигура упала. Выдохнув, я поехал вперёд, подъехал к лежащему на земле бандиту – тот был ещё жив, но по-моему, пули попали ему в ноги, он пытался отстреливаться, но увидев безрезультатность, отбросил наган и поднял лапки вверх. Что ж, дурак есть дурак. Расстрельная статья за бандитизм – это не хрен собачий. Юра осторожно вылез через заднюю дверь и держа пулемёт наготове, пнул бандита по ноге. Тот завыл от боли. Юра отошёл, всё ещё держа на прицеле бандита, и сказал мне: – Куда денем этого? Скорую надо вызвать. – Да пристрели его нахер. – Я тоже так думаю. Юра пристрелил бандита короткой очередью, только тогда я открыл водительскую дверь. Он сунул мне в руки ППШ и обойдя машину, залез в открытую сзади дверь. – Ну дела. А вы, мужики, откуда будете? – спросил он у двоих, один из них был ранен в руку, другой, судя по всему, имел царапины, но кровоточили они знатно. – Юр, там сзади аптечка военная, бинты, жгуты, антисептические повязки… Будь добр, а то мне салон от крови отмывать совсем не комильфо. – Ах, да, точно, – Юра достал стальной ящичек с красным крестом и открыв, начал тупить в состав аптечки. Военная аптечка от гражданской автомобильной отличалась наличием таких препаратов, которые не продают ни в аптеках, нигде вообще. В том числе психостимуляторы и прочее. – Ты инъекции делать умеешь? – спросил я. – Нет, этому не обучен. – Тогда давай поменяемся. – А ты? Мента было два, оба мужики средних лет, в форме милиции, без головных уборов. Юра сел за руль, но ехать пока не спешил. Первую помощь я оказывать умею так себе – раненому в руку наложил салфетку с антисептиком и бинт, рана небольшая, выходного отверстия не было. Второго, которому лицо расцарапало осколками стекла, пришлось успокаивать с помощью таблетки перфеназина и обработать ему лицо салфеткой. Поскольку в коже могли остаться осколки стекла – нужно к доктору. Обоим. Инъекция не понадобилась, слава богу. – А теперь поехали, где тут больница, ты знаешь? – Я знаю только одну в районе, может примут, может нет. – Попробуют они не принять представителя власти, – хмыкнул я, – поехали неспеша. Больничка была небольшой, располагалась в Сокольниках. Это было в паре километров от нашего местоположения – район этот ещё не был хорошо и густо застроен, но застроен – это факт. Доехав до невзрачного двухэтажного здания, я открыл двери. – Пойдём, ребят. – Постой, – Юра остановил, – нужно спросить фамилии. Товарищи, могу я узнать ваши имена? Больше молчать эти двое не собирались. Были они лейтенантом Травиным и капитаном Лианозовым. Пока шли, старший и рассказал: – Мы из МУРа, отдел по борьбе с бандитизмом. – Так и запишем. Ну ничего, работа у вас опасная. – Работа у нас с этой войной стала совсем сумасшедшая. У каждого пацанёнка по нагану! Хуже, чем на фронте – там хоть понятно, в кого можно стрелять, а в кого нет, а тут… Дверь в больничку была закрыта, так что пришлось попинать её, прежде чем открыла толстая женщина лет пятидесяти, и хамоватым голосом спросила: – Чего? – Раненых везём. – Мест нет. – Места будут, – под нос женщине полетела раскрытая корочка, и молниеносным движением улетела обратно, – НКВД, гражданочка. После такого обращения дверь распахнулась и толстая женщина, кстати, одетая по старосоветской моде – то есть не слишком презентабельно, без следа больничного халата, отступила, пропуская нас. В холле горела всего одна лампочка, и света отчаянно не хватало, но разглядеть что где – можно было. – Где тут хирург? – Доктор будет утром, – сказала она, запнувшись. – Ничего, раненые подождут до утра. Товарищу нужно пулю извлечь, а другому… – Да я практически здоров, – после сильной успокаивающей таблетки, младший из милиционеров, расслабился и почти что волочил ноги, едва не зевал. Всё-таки мощное антипсихическое средство. Как его колотило от нервов, а теперь вот, практически спит на ходу. – Осколки стекла могут быть в ране, нужно проверить. Вот что, дорогуша, – обратился к ней Юра, – разместите товарищей до прихода хирурга. – А… ага, – она покивала, – сделаю. – Вот и отлично, – заключил я, достал из кармана серебряную монетку и сунул ей в кармашек на переднике, – это за беспокойство. Она не обратила на это особого внимания и мы с Юрой сдав больных, покинули здание. – Нда, – Юра потянулся, – занятно вышло. Была бы у них такая машина, как у нас – раздавили бы бандитов без проблем. А из чего ты по бандитам стрелял? – Кедр. Ну, небольшой МВДшный пистолет-пулемёт. Маленький, простой, дешёвый, состоит на вооружении почти всех силовиков. От инкассаторов и частных охранников до конвоиров. Для боя не предназначен. – Заметил его, интересная штука. – Ага. Под патрон ПМ – популярный пистолетный патрон, девять миллиметров. Вот что, Юр, учитывая то, какая жопендрия творится на улицах Москвы, нужно взяться всерьёз за вооружение войск МВД. – НКВД, ты хотел сказать? – Да. Милиции, в общем. Наверное, тебе будет интересно узнать, каким арсеналом пользуются полицейские? – Милиционеры. – Да, милиция. Быстро отвык их так называть, – покачал я головой, – как-то привычнее полицией. Ладно, похер. Поехали, я спать хочу. – А бандиты? – Ты оружие у них забрал? – Конечно. – Тогда хер с ними, пусть лежат где лежат. Если наши спасённые не дураки – позвонят в своё ведомство и сообщат, где кто что и как… Дойдя до тигра, я оценил масштаб повреждений. Масштаб был… внушительным. Прежде всего – лобовое стекло и радиатор – таран кирпичного забора не прошёл для машины даром. И хотя шесть тонн, разогнавшиеся до пятидесяти километров в час, такой забор снесут за милую душу, кирпичи погнули решётку радиатора, и пули вместе с кирпичами превратили лобовое стекло в лунный пейзаж. Если бы не броня, то быть бы мне хладным трупом, но лобовое рассчитано на попадание крупнокалиберного пулемёта, а в упор – трёхлинейного патрона, так что пистолетному патрону нагана его точно не взять. Что ж, это ерунда. Забравшись на водительское, я дождался Юры. Он, зайдя, попросил ему завтра показать всякие там милицейские пистолеты, а сейчас вернулся ко сну… * * * * Обещал – надо сделать. Поэтому к утру я сделал в своём кабинете некоторые количества различных виденных мною в разных ситуациях спецсредств для полиции. Гранатомёт РГС-50, однозарядный, гранаты к нему, светошумовые, пара травматических пистолетов, дубинки, а так же тяжёлую защиту – бронежилет, бронещит с каской. Из боевого оружия… Тот же ПП «Кедр», ружьё РМБ, и пистолет-пулемёт СР-3, под патроны СП, с отсечкой пороховых газов. Само по себе это оружие практически бесшумное – звук выстрела хоть и хорошо различим, но не бьёт по ушам и вряд ли разбудит спящих в домах людей. Из той же серии – легендарный советский винторез – ВСС, практически полностью бесшумная винтовка. Товарищ Юра пришёл в восемь утра, а проснулся я в семь – после ночного приключения спал как убитый. Вообще, мой кабинет был скорее гостиной, в которой были все удобства, а не рабочим кабинетом, где сидит большой начальник. Я тут слегка менял обстановку. Так, например, мой кабинет пополнился коллекцией из двух советских телевизоров – «Заря» и «КВН-49», а под ними – радиола «Симфония-003». Последняя была чем-то заоблачным. Недостижимой мечтой советского человека, нечто вроде самого навороченного медиацентра будущего, с гигантским экраном, дюжиной мощных динамиков и лучшим из возможного, звуком. Я видел эту радиолу в музее техники Вадима Задорожного – большого энтузиаста советского ретро, практически идеала коллекционера советской техники. Там были и телевизоры, и многое другое. Симфония-003… О ней стоит рассказать подробнее. Это была радиола. Не просто советская трещалка, радиола – это музыкальный центр, у Симфонии было всё. На мой взгляд, вообще всё, что могло ей понадобиться, и что можно было впихнуть. Две огромные колонки, которые давали звук примерно на том же уровне, что и музыкальные центры будущего. С мощными колонками, дававшими крепкий, сильный и чистый звук. Ламповые усилители… Их звук отличался от цифрового цифро-аналогового преобразователя. Я не буду говорить банальные вещи, вроде звука лучше или звука хуже – у звука нет такого понятия, как хорошо или плохо, сама музыка не имеет такой характеристики. Есть разные частоты, разные методы обработки, разное звучание в зависимости от технологий, они просто разные. Аудиофилы пытаются разделить звук по качеству, но им невдомёк, что качества у звука, как такового, не существует, как не существует понятия более качественной, к примеру, картины. А дураки, вроде того же хрущёва, уверены, что всё просто и примитивно, и чем ближе к натуре, тем лучшее значитца будеть. Разные песни воспринимаются по разному, и я могу сказать без сомнения, что старые советские песни можно и нужно слушать на радиоле. Потому что звук получается не только аутентичным времени, но и соответствует песне. Записанные в цифре – они всё равно что фотокопия картины. Вроде то же самое, но не то же самое. Советская мега-популярная радиола меня радовала очень хорошим звуком, а так же у неё не было полупроводниковых элементов. Сверху на радиолу я поставил виниловый проигрыватель, но современный. Такие любят аудиофилы, совсем конченные ребята, на мой скромный взгляд. Но этот хотя бы дешёвый – не из тех, что стоят целое состояние, от фирмы «сони», что уже означает неаудиофильское направление и приемлемое качество работы. Проигрыватель присоединил к линейному входу радиолы вместо родного, встроенного – родной тоже был неплохим, но уступал сильно. Советские коллекции грампластинок, которые выпускались в СССР, едва ли могли возбудить мой интерес. К счастью, достаточно было всего разок в специальном магазине увидеть прилавок, чтобы протестить возможность создания. Точно какие там были, я не читал, так что создал ворох пластинок – они грохнулись на пол, штук сто-двести, может даже больше. Пришлось потратить время на то, чтобы разобрать всю эту коллекцию. К счастью, было много зарубежного ретро, которое любили переиздавать на пластинках. Бабла ради. Поэтому с утра я наслаждался, включив «неправильную музыку» – джаз. Наверное, я переборщил с громкостью, закинул ноги на журнальный столик и радовался жизни и прекрасному утру, так что не заметил, когда вошли товарищи – в составе целой делегации. А именно – Лаврентий Павлович. Надо же, каких людей к нам занесло. А за ним маячил резко потерявший понт Юра, который недовольно на меня посмотрел. – Что происходит? – спросил Лаврентий Павлович на повышенных тонах. Пришлось выключить музыку. – Утро происходит, – меланхолично ответил я, – доброе утро. Что случилось, что вы без предупреждения? – Ничего существенного, в гости зашёл, – ухмыльнулся Берия, – давно я тебя не видел, а от тебя сыплются задачи и проблемы тоннами, ты бы хоть иногда их сам решал. – И какие от меня проблемы? Например. – Например – эта ваша затея с телевидением. – Ну так эту задачу я и решаю сам. Вернее, её решает в основном Шесть На Девять. – А кино? – Режиссёры и продюсеры что-то мутят, но пока что никаких подвижек в этом направлении не сделали. Так, вынашивают прожекты на миллион. – Эх, ладно, ты думаешь так просто пристроить тысячи дорогостоящих, даже очень, аппаратов? – Берия бросил на диван на другой стороне комнаты свой портфель и посмотрел на проигрыватель, – Хорошо играет. Это из будущего? – Ага. Из очень недалёкого, ламповый, – я встал, подошёл, выключил… Виниловый проигрыватель имел линейный выход и один несомненный плюс – управление с пульта, – вот загадка природы и техники, Лаврентий Павлович. Винил сменила магнитофонная лента в бобинах, бобинную ленту сменили кассеты, на которые вмещалось уже втрое больше, кассеты сменились аудиодисками с качеством звука на порядки лучше простой аналоговой аудиозаписи, диски сменили цифровые, то есть виртуальные, форматы файлов, и потом в моду снова вошли виниловые пластинки, – я усмехнулся, – конечно, былой славы им не снискать, но всё же. – Это конечно очень интересно. Кстати, проигрыватель хороший. – Да. «Симфония». В советском союзе он считался самой продвинутой, элитной моделью. И ценится даже полвека спустя после выпуска первых «Симфоний», – я вздохнул, – надеюсь, я не слишком вас загрузил с телевизорами? – Что ты, нет, я просто спихнул эту работу на других. Вопрос только когда вы начнёте телевещание. По сути у нас для этого ничего не подготовлено, ни технически, ни идеологически. – Идеологию можете потом как-нибудь. Всё же есть огромный пул каналов, можете развивать свои, а я заберу себе всего один. Вы же не против? Берия пожал плечами: – Разберёмся. Юристы будут ещё некоторое время разрабатывать законодательную базу, но в целом – пока что телевещание подчиняется законам радиовещания. – Тогда никаких проблем, – я был доволен таким ответом, – по моим подсчётам, я уже создал восемьсот тысяч телеприёмников, на Шуховской башне Шесть На Девять смонтировал передатчик, которое он уже разработал, телекамеры есть, студия… пока что у нас есть только видеомагнитофон, запись эфира, не более того. – И что? Надеюсь, ты продумал этот момент, что и когда пускать в эфир. – Да, это в общем-то не так важно. По крайней мере, на ранней стадии, – я быстрым шагом пересёк кабинет и подойдя к стоящему на тумбе телевизору, включил его. Кинескоп медленно разгорелся. Вжал кнопку фиксированного третьего канала, и на экране телевизора появилось изображение. Берия привстал: – Это что такое? – он удивился, – вы что, уже начали? – Нет, не совсем. Вчера Шесть На Девять закончил монтаж на шуховской башне мощного передатчика на пятнадцать киловатт, а телестудию расположили внизу, под моим кабинетом – там техническое помещение передающего центра. Пока регулярное телевещание не началось – в эфире круглые сутки показываются фильмы и просто обрывки разных видеовставок. Чисто ради проверки качества сигнала. – Понятно. – Но их уже принимают все телеприёмники, – хмыкнул я, – как, кстати, продвигается их распространение? – Неплохо. Просто разместили по цене для организаций, так что их раскупили по госзакупкам, различные организации. – Рад слышать. Надеюсь, польза от подобного будет. Кстати, Лаврентий Павлович, может быть устроим традицию обращений к народу? Прямых линий. – Это что и как это работает? – Берия поднял бровь. – О, это очень просто. Одна из методик пропаганды, вполне действенная. Очень сильно повлияла на популярность нынешнего президента рузвельта. Заключается в интерактивном – то есть в режиме прямого эфира, общении государя амператора и народа. Естественно, не всего народа, а редких людей, и с заранее заготовленными ответами и вопросами. – Что-то типа писем? – Письма работают плохо, – покачал я головой, припоминая детали, – делается так – студия, люди в зале, вроде как не из числа примазанных, а просто всякие заслуженные, а дальше вроде пресс-конференции. Вопросы задаются по телефону. Работает это хорошо – народ любит видеть, что государь амператор это не абстрактное лицо в портрете, а живой человек, за такого всегда голосуют. Вообще, метод правления с демократией – очень удобная штука, – я закинул ногу за ногу, сев в своём кресле, Берия не стеснялся и давно уже расположился на диване. – С выборами? – С выборами. Просто работает это не как в учебнике, – я улыбнулся, – суть её состоит в создании пропагандистско-информационной прослойки, эдакой мягкой, не жёсткой, передачи силы от государства к народу. Народ обрабатывают в нужном направлении, он голосует, избранный и считается народным избранником. Так же дела обстоят во многих других сферах. Гораздо меньше можно негатива на себя собирать, если в итоге преподнести себя не как барина, от бога и балды занявшего место сверху, по праву сильного, а как избранника от народа, доброго и всепонимающего. И меньше будет претензий потом. – А если голосуют неправильно? – Вы, похоже, не догнали принцип? При наличии в своих руках власти над газетами, радио и телевидением, из самого свободолюбивого и вольнодумного народа, можно сделать послушных, идеологически настроенных, овечек. Если, конечно, правильно этой пропагандой распоряжаться, и действовать тонко и умело. Если не получается даже с властью над СМИ – тогда можно сказать, что контроль утерян полностью. Это очень интересный инструмент, который ещё только начинает развиваться полноценно. Но у него большие перспективы в будущем. – Перспективы для чего? – удивился Берия, – для развала собственной страны? – Наоборот, это вполне себе отлично работает на сплочение. Одно дело некий тиран, захвативший власть по праву победителя подковёрных интриг, и стоящий над всеми – другое дело народный избранник. Последнее базируется практически на том же принципе, что помазанник божий – источник, из которого происходит эта власть, легализирован и общепризнан допустимым и положительным, а следовательно, таким же является и тот, кто эту власть имеет. Много ли людей понимают и одобряют концепцию коммунизма, с сложной и запутанной иерархией власти, разжиганием классовой розни, диктатурой монопартии и идеологическим курсом? А те, кто в партии не состоит – они лишние люди, то есть враги государства? Или так, полулюди-полуграждане, условные трудовые единицы без прав и свобод? – я вздёрнул бровь, – вот поэтому в развитых в будущем странах, поголовно демократия. И никогда она не бывает честной и чистой – это просто инструмент пропаганды, который позволяет не расслабляться, контролировать население, создавать видимость участия, а значит – и видимость влияния на жизнь государства. А если правитель при этом изредка провдит прямые линии, разные там референдумы по якобы важным вопросам – то тем больше его любят, потому что у них, жалких и ничтожных, спрашивают и их мнение не пустой звук. – Понятно. Занятная концепция. Но при чём тут она? – Вот я и подумал – телевидение всегда работало на пропаганду. Оно и есть главный, ключевой инструмент пропаганды. Только тут нужно работать тонко и умело. Вот такой вот прямой эфир с главой государства – не выступление на трибуне, а просто прямой эфир со злободневными и даже кажущимися неудобными, вопросами – это отличный инструмент. Как правило, каких-то ключевых вопросов правления не обсуждается, речь в основном идёт про конкретные нарушения на местах, которые после исправляются по прямому указу сверху – и там создаётся видимость присутствия и эффективности работы власти на местах. Потом отдельно в новостях показывают, как это всё разрешилось, народ просто обожает такое дело. Особенно если кого-то накажут, разнесут, раскритикуют и поменяют. Шоу. Ну а так же в ход идут различные крики души, обращения, просьбы, вопросы, обычно короткие или какие-то узконаправленные. Под такой телеэфир заготавливают список стандартных вопросов, из числа звонящих отбирают тех, кто имеет данный вопрос, потом его соединяют со студией, вопрос уже обдуман заранее, поэтому ответ следует весьма умелый. Нужно только, чтобы сам глава государства умел держать удар и не терялся, если вопрос немного отклонится от заданной темы, а так… Как правило у отвечающего есть маленький беспроводной наушник с суфлёром, или телесуфлёр, на который выводят текст. Стиль речи при этом используется, как правило, не литературный – простонародный, с прямыми и не завуалированными ответами, может быть даже грубостями и колкостями. Народ любит. Берия пожал плечами: – Я не уверен, что это сейчас можно сделать. – О, а я думаю это сейчас нужно. Именно сейчас. Политика – тонкая штука, а после войны станет резко тоньше. Без поддержки народа уже не получится тупо на страхе и топорной пропаганде выезжать, как раньше. Понадобится работать. Я лично вообще хотел бы видеть псевдодемократию. – Псевдодемократию? – удивился Берия, – что-то новенькое. Я думал, ты за обычную. – Футынуты, никогда. Псевдодемократия – это основной и самый популярный политический режим будущего. Вы понимаете демократию с выборами – как некую кучу разрозненных политических партий, у каждой из которой есть власть и влияние, и каждая из которых тащит одеяло на себя. Как это было до революции – та система тоже может существовать, это самая бесполезная форма правления в мире. Псевдодемократия же строится на том, что есть государственная власть, есть правящая партия, у которой монополия власти, есть народ, эту партию и её выдвиженца, выбирающий на роль главы государства. И между ними нет жёсткой административно-командной зависимости. То есть формально, в теории – глава государства выбран народом. По факту – у него и правящей партии есть подавляющее большинство голосов и поддержки, благодаря контролю над бОльшими финансами и СМИ в стране. Однако, процентов двадцать народа, из тех, кто резко против и так далее – идут в оппозицию или небольшие, не имеющие никакого определяющего влияния, партии, то есть, им просто предоставлена площадка, чтобы они могли выговориться и насладиться свободой выбора. Ну а что у них нет власти… так это народ так решил, пусть закроют рот с той стороны и не шумят. При этом не происходит резкой деградации пропагандистской машины и обратной связи государство-народ, потому что хоть она и псевдо, но всё же, демократия, и потеря заветных голосов электората хорошо заметна. Это такой политический буфер, который гасит политические удары, колебания и вибрации в системе, уводя их в сторону и рассеивая в форме болтологии на телеканалах и в газетах. Хотя… я понимаю, чем меньше развита информационная инфраструктура – тем больше граждане проявляют активности при недовольстве. Если им негде выговориться – они будут копить это в себе, а когда накопят достаточно – начнут действовать, начинается бунт. Задачей любой псевдодемократии, как и СМИ, является вовремя спускать пар из системы, давая людям альтернативные пути выхода, или просто возможность проявить своё недовольство в цивилизованной, то есть, безопасной для страны, форме. На этом всегда стояло и стоять будет. – Довольно интересная концепция. При которой у правительства нет фактической власти над государством. – Теоретической, – поправил я Берию, – а фактическая абсолютна. Смысл подобного хода заключается в том, чтобы у граждан был выбор, но выбор из в лучшем случае – двух-трёх ключевых партий. И дальше все бунты, всё дерьмо, всё вообще, переводится из плоскости противостояния человек-система в плоскость – партия-партия. Это обеспечивает абсолютный контроль потому, что люди разные. Трудно объединить под одними и теми же лозунгами и идеалами малограмотного крестьянина и академика, рабочего и художника. У них абсолютно разная жизнь, разные ценности, разные взгляды. – Но китайцы же как-то смогли, разве нет? – О, китай – это удивительная страна. Но даже в двадцать первом веке они делают такие вещи, от которых волосы стынут в жилах. Мягко говоря, у них проблема с культурой, я не могу вспомнить ни одного известного актёра из континентального китая. Ни одного поэта, композитора, режиссёра, это вообще свой, замкнутый сублимированный мир, отличающийся от нашего настолько, что их никто и ничто не может пробить. И там есть много того, что лучше не то что не повторять – запомнить и никогда так не делать. Их опыт полезен, но не может быть перенесён на наши реалии один в один. Совершенно разные культуры, совершенно разный образ мышления у людей. Наша страна как раз таки дала миру много великих людей, у нас человек – это индивидуальная личность. А в этом случае лучше всего работает псевдодемократия – проверенный множеством примеров политический строй. – Я вот тут пытаюсь представить, – подумав, сказал Берия, – политическую партию художников. Довольно сюрреалистическая картина. – Ну художников это узко, их попросту мало. А вот какая-нибудь партия, состоящая из наиболее образованных людей, работающая по пропаганде высшего класса – для наиболее умных и наименее поддающихся лозунгам людей, партия, ставящая во главу угла не идею или социализм, а рациональность, науку, техническое и культурное развитие – это уже более реалистично. Научная и творческая интилигенция и без того составляет особую касту людей, объединённых общими идеями, в моём варианте истории эта каста была очень опасной тем, что к советской власти они всегда относились со скепсисом, всё-таки советская пропаганда была на три уровня ниже занимаемого ими этажа на лестнице интеллектуального развития. Поэтому они как бы люди, составившие свою личную идеологию самостоятельно. На мой взгляд, всё-таки классовую борьбу и рознь между народом нужно прекращать, причём в экстренном порядке. Ещё чего не хватало – строить свою систему на том же принципе, что и нацисты – на ненависти между людьми и страхе перед великим лидером. – У нас это не совсем так, – сказал дипломатично Берия, – мы вполне себе контролируем большую часть населения, и поддержка товарища Сталина в народе довольно высока. – Около пятидесяти процентов, – поддакнул я, – это очень мало. Каждый второй в реальности не поддерживает курс партии, половина из них – в принципе не поддерживает советскую власть, но мимикрирует под честных коммунистов. Таких даже в партии полным-полно. Ради построения светлого будущего в масштабах отдельно взятой квартиры они готовы и глотки драть на партсобраниях, и последнюю тельняшку на себе порвать, показывая, какие они верные коммунисты. Проблема в том, что у этих людей нет никакого другого пути заполучить карьеру, кроме как через партию. Партия и коммунизм нужны им лишь для личных целей – и таких уже есть, а будет ещё больше. Это разъедает партию изнутри. Разрушает. Неспособность держать удар в плане пропаганды и её методики, которые плохо ранжированы по разной целевой аудитории – только усиливаются. Партия опирается не на элиту страны, а на широкие массы населения – но в итоге правит этой широкой массой населения – элита, которая оказывается вольна делать что, абсолютно что угодно. Партноменклатурный тупик и повторение известного вам сценария. Вот что, давайте всё-таки проведём телепередачу в стиле прямых линий с народом, и со всеми полагающимися атрибутами. Показательной поркой тех, на кого пожаловались, небольшой игрой в простонародность, демонстрацией того, что власть имеет обратную связь, и не через руки какого-нибудь начальника, а напрямую. С демонстрацией неудобных и даже провокационных вопросов, на которые представитель власти ловко отвечает и выводит ситуацию в свою пользу. Может даже какие-нибудь грешки придётся отыскать и признать их, так сказать – посыпать голову пеплом. – Это то зачем? – возмутился Берия. – Пропаганда. По кающейся голове не бьют, это гасит запал агрессии – причём очень успешно. Но конечно же, огульно применять нельзя, но точечно… Когда-то американское ФБР прихватили за яйца и начали их усиленно сжимать журналисты – за тёмные делишки. Те в ответ начали сами себя разоблачать ещё больше, выдумали подставное лицо и через него сливали информацию о своих делах, а потом публично каялись. Результат превзошёл все ожидания – народ быстренько перегорел, как можно обличать того, кто сам себя обличает? Правильно, это уже неинтересно и не пахнет духом приключений и протеста, а значит, можно расходиться. Это уже не интересно и злиться уже не хочется. Тогда как непризнание вины до последнего – всё больше и больше разжигает ненависть. Так, какие за вашим ведомством водятся грешки? – Думаю, ты лучше меня знаешь, – хмуро буркнул Берия. – Примерно. Того же товарища Вавилова, который недавно был оправдан по всем статьям, и товарища Королёва уже выпустили, но можно за них покаяться публично, а так же ещё за горстку хороших людей, ну а потом публично выпороть тех, кто против них дела сфабриковал. Не сильно, просто перевести куда-нибудь подальше, во Владивосток, например, или в Находку, с повышением в должности. Но сообщить, конечно же, что привлечены к строгой дисциплинарной. Свалить всю вину на конкретный подотдел НКВД, который ради раскрываемости, без следствия принял первую попавшуюся кляузу за чистую монету. Таких дел ещё много – достаточно взять не самые скандальные, просто обыкновенные. Народ любит законность. Народ любит оправдательные приговоры. – Это я и без тебя знаю, – отрезал Берия, – мы делаем иначе. И до сих пор никаких проблем не возникало. – Знаю, – я с умным видом тут же ответил, словно говорил с несмышлёнышем, – знаю, знаю. Если надо – шлёпнуть, кого не надо – тоже может быть, на каждого имеется досье, небось уже и на меня собрали… Всё знаю, даже то, чего вы сами не знаете, – хмыкнул я, – Лаврентий Павлович, это грубо, топорно и мелко. Примитивно. Это уровень маленького второразрядного государства, которое может удерживать власть над народом только крайними, радикальными мерами. Потерявшего идеологический, нравственный и пропагандистский контроль, и пытающийся сохранить хотя бы контроль силовой. Победа во второй мировой поставила СССР на один уровень со странами первой величины, по праву сильного. Но… методы управления, методы построения системы, всё это осталось гипертрофированными в масштабе методами и системами маленького, отчаянно борющегося за признание, государства. Просто раздутые в масштабах. Поэтому я и пытаюсь убедить вас начать фундаментальные сдвиги в направлении того, каким вы хотите видеть советский союз. И оставить эти методы, которыми вы пользуетесь, для всяких Гондурасов и Ботсван с Ливиями и Турциями. В конце концов, это всё оказывается взаимосвязано, но не напрямую, – я налил себе вина, отпил, горло першило, – если у вас в стране есть большая поддержка, вам не страшна ни критика отдельных личностей, ни политические оппоненты. Вы можете их просто проигнорировать. Моська не станет сильнее, если лает на слона. Если слон на каждую моську бросается, то он боится. Он боится, что его моська сожрёт, значит не так уж и силён этот слон. Разве не так? – я вздёрнул бровь, – если у вас есть политическое понимание, хитрость, прозорливость, развитые методы управления и пропаганды, вы не допускаете развития опасных для себя ситуаций. Неопасные либо контролируете, либо игнорируете – сами пройдут, как простуда. Следовательно, чем хуже из вас политик – тем больше вы реагируете на каждую мелочь. И попадаете в бесконечный порочный круг – грубые и примитивные методы решения проблем препятствуют возникновению политических и дипломатических навыков, отсутствие этих навыков – не оставляет вам никаких других способов решения внутренних и внешних политических проблем, кроме как грубо ударить по противнику. Более того, вы не можете вовремя отслеживать зарождение оных проблем и пресекать их развитие, можете только дождаться, когда они встанут в полный рост – а потом давить их репрессиями. У вас просто нет другого выхода, – я развёл руками, – разве не так? Я думаю, мало вообще кто в лицо Берии может осмелиться сказать подобное. Он мрачнел и мрачнел по мере того, как я говорил. – Ты критикуешь советскую власть? – спросил он с вызовом. – Именно. А что вы хотели, чтобы все ваши действия, в том числе и те, которые привели к тотальной разрухе всего того, что вы так долго строили, воспринимались на ура? – я вздёрнул бровь, – не дождётесь, Лаврентий Павлович. Будьте реалистом. Но я, наверное, не должен винить вас в том, что у вас отсутствует эта самая политическая прозорливость. Вам негде было её выработать, несмотря на то, как бурно кипят подковёрные интриги – это мелкий пшик, по сравнению с тем, что нужно. Последние решения товарища Сталина в отношении некоторых личностей даже говорят о том, что он начал менять стратегию поведения и вместо репрессий предпочёл кадровые перестановки. – Так, хорошо, – Берия с видимым усилием воли успокоился, – ладно, давай по порядку. Что именно не так, скажи коротко и ясно, почему ты так яростно защищаешь свою идею телеконференций и прочего? – Потому что государству нужен новый принцип построения государственной власти. Основанный на довольно мягкой пропаганде, доверии к главе государства, а так же одобрению его политики. Проистекающей не из лозунгов и примитива, а из последовательно, шаг за шагом, составленного мнения о государстве у среднестатистического гражданина. Старые принципы не позволят советскому союзу на равных конкурировать в геополитической борьбе с равными ему по силе странами, и говорить с ними с позиции не только военной силы, но и силы политической и экономической. Максимум – технологической, как это пытались сделать последующие главы советского государства, но и это лидерство было быстро утрачено. – Конечно, это звучит красиво, но как нам удерживать власть на местах? – удивился Берия, – если ты не в курсе – то у нас действительно плохо обстоит дело с уверенностью власти на местах, в республиках. Многие переметнулись на сторону немцев, если ты не знал. – Посмотрите на окружение главы государства! Молотов, Каганович, кто ещё там? Тупые, исполнительные, лишённые политической воли, жополизы. Собрав вокруг себя такую свиту, товарищ Сталин потом ещё удивляется, а чего это потом всё разрушилось, развалилось и было втоптано в грязь, даже его имя, сразу же после его смерти. Мгновенно. Ей богу, вы как маленькие. Творите лютую, несусветную дичь с полной уверенностью, что это нормально, а потом удивляетесь, что вас за это сто раз прокляли и посчитали едва ли не хуже гитлера и его оккупационных войск. Пф, – я недовольно сел за своё кресло, – в общем так, товарищ нарком, хотите строить великую и сильную державу – я вам помогу в этом. Хотите устроить помесь дикого, четверосортного диктаторского гондураса с великим лидером и толпой бесхарактерных испуганных жополизов вокруг, постоянными репрессиями недовольных, угрозами в адрес всего мира, и перспективой существования ровно до того момента, когда диктатор умрёт – я отсюда смотаю удочки, – я даже с некоторой строгостью посмотрел на удивлённого Берию. – Эй, что это ты вдруг, – он удивился, даже опешил, – мы говорили о телевидении, а ты вдруг… – Всё это связано. Мои способности дают мне власть создать нечто за пределами возможностей всего остального человечества. Вряд ли вы это пока осознали, но это так. Слабое государство, ищущее финансовый подсос к кому-нибудь или чему-нибудь не сумеет реализовать и десятой доли моих реальных возможностей. Или вы думали, что создать парочку контейнеров с сахаром или телевизорами – это всё, что я могу? – Ну нет, конечно. – Стоимость некоторых металлов в сотни раз превышает золото, – я понизил голос, чувствуя важность момента, – Наноматериалы с наноструктуорй стоят целое состояние даже в масштабах государства, и позволяют вытворять такие вещи, которые вы иначе как чудом назвать вряд ли сможете. Прочность их может в тысячи раз превышать сталь, а свойства меняться далеко за пределами разумного. Возможности человечества ограничены рентабельностью материалов и продуктов – редкостью многих металлов на планете, сложностью и дороговизной синтеза. Я могу игнорировать порог рентабельности и даже сам факт ограниченности ресурса. Они для меня – пустой звук, – я слегка поднялся над столом, – Я и есть ваш билет в будущий мир, где вы можете стать лидером. Но чтобы воспользоваться этим билетом – нужно быть государством первой величины. И не только по размеру и силе армии, но и по политической и экономической силе, культуре. И я буду давить на вас всеми силами, чтобы вы создали такое государство и сами стали такими лидерами, которые сумеют создать страну, способную стать мировым лидером на долгие годы и века вперёд, – я сел и снова понизил голос, ибо что-то распалился, – но путь этот неблизок. И сейчас у вас ситуация как в маленькой нищей стране будущего. Каком-нибудь Гондурасе или Турции. И ваши методы, которые кажутся вам крепкой и сильной властью, циничной и радикальной – не более чем грубая, топорная политика маленькой, бедной страны. Я же пытаюсь всеми силами сделать из того, что есть – могучую державу, способную на равных не только военно, но и политически, и экономически, и технологически, и даже морально, конкурировать с другими странами. На идеологию мне похер – тут вы правы, моя идея – это не абстрактная победа абстрактного теоретического коммунизма, а вполне представимое, вполне осуществимое, практически испытанное и проверенное, светлое будущее. Состоящее из технологического превосходства, мощной политической структуры и эффективной пропаганды. Хотите делать его вместе со мной – вперёд. Будем обсуждать, говорить, изучать, анализировать, искать методы, пути, цели, и двигаться в этих направлениях. Не хотите – мешать вам я не буду. Но лучше сказать сразу, чтобы нам не пришлось в будущем спорить. Берия поражённо замолчал. Молчал он минуты две, переваривая сказанное, после чего кашлянул. – Сталина будет трудно переубедить в чём-либо, – сказал он тихо и медленно, – хозяин кремля упорный старый коммунист. Хотя он и сильно сдал за последний год, сильно изменился, но он по прежнему остался сам собой. – Я молод, мне нет ещё и тридцати. Сталину осталось жить десять лет. Он не вечен, и если не захочет – может ничего не менять. Решайте сами, рассказывать ему о содержании нашего разговора или нет. Моя же способность тем эффективнее, чем развитей наука и техника в государстве, кумулятивный эффект. Чем более совершенную вещь смогут создать советские учёные – тем больше будет пользы от её тиражирования. Как например с электроламповым заводом – я легко умножил мощности его в десяток раз, не потратив много времени и сил на это. А если это будет драгоценное производство процессоров? Если это будет производство, ценой в миллионы, миллиарды рублей? Берия молча кивнул: – Я понял. Ты можешь копировать что угодно, и пока мы недостаточно развиты для того, чтобы ты мог применять свою способность с максимальной эффективностью. Проще говоря, мы недостаточно развиты для тебя. – Не только технологически. Наука, техника, армия, технологии, политический строй, быт, медицина, энергетика, культура и инфраструктура, и многое другое – всё это взаимосвязано в единый клубок. Нельзя развить одно, не развивая другого. Иначе оно просто не сумеет выжить. Наука беспомощна без технологий, армия без техники, политический строй опирается на экономику, которая так же зависит от технологий, промышленности и инфраструктуры, и от всего этого напрямую зависит быт людей и их культура. И многое другое, что я не упомянул. Изменения в фундаментальных основах – вот что влияет на всё это, как ветер на парусники – оно даёт силу и возможность двигаться вперёд. Двигаться вперёд это может в одном случае – если люди будут довольны властью, если они будут поддерживать власть, участвовать во всём этом, и трудиться не только ради денег, но и ради будущего. И для этого – нужны телеконференции и прочий пиар. Нужно, чтобы если не все, то большинство, поддерживало вас. И вас, товарищ Берия, и товарища Сталина, и ваши решения. Только тогда эти решения будут исполнятся так, как надо, и достигать нужных целей. Именно поэтому – я озаботился вашим имиджем. Имиджем власти в целом и двух людей, эту власть символизирующих – в частности. – Знаете, я пожалуй понял, – осторожно сказал Берия, – Как вы посмотрите на то, что телеконференцию проведу я, а не товарищ Сталин? Да, к слову о товарище Сталине – он недавно решил совершить небольшое турне по советскому союзу – тылам и фронтам войны, и просил меня поговорить с вами о безопасном транспорте. – Это хорошая новость, – я улыбнулся, – это две хороших новости. Будем работать, товарищ нарком, будем!