Безумцы

      Громкий смех с нотками безумства раздается в темноте. Один из самых криминальных районов города. Здесь в узких переулках свистит и гремит всяким мусором ветер, на газонах разбросаны гильзы, а в мусорных баках не составит большого труда найти какую-нибудь часть человеческого тела. Мелкий, противный дождь не добавляет спертому воздуху свежести. Отсюда уже едва ли что-то сможет вытеснить мерзкий запах крови.       В скрытом высокими, нежилыми домами дворике жалкого тусклого света от желтого фонаря не хватает, чтобы увидеть красный оттенок темных луж. Но разбросанные по всей территории искалеченные трупы дают четко осознать, что земля на этот раз довольно сильно пропиталась кровью.       Помимо трупов, разбитые стекла и целые камни, отбитые от стен зданий, усеивают подобие дворика. Здесь же три живых человека.       Смех раздается так громко, совсем близко. Два парня, которым на вид едва ли есть 18, истерично смеются, чуть ли не утирая слезы, прямо на глазах своей последней оставшейся в живых жертвы. – Чуя, – противно тянет голос более высокого парня, – давай возьмем его с собой. Он такой забавный. – Боссу он не нужен. Можем развлечься здесь, а потом я раздавлю его череп, – засунув руки в карманы, более мелкий наклоняется и с удовольствием смотрит на мужчину, в его пока еще не залитый кровью второй глаз.       Главный дуэт Портовой Мафии. Говорили же держаться подальше от королей ночи, но жажда наживы в некоторых людях играет сильнее инстинкта самосохранения. Жалкая попытка новых поставщиков обмануть столь крупную преступную организацию на кругленькую сумму завершилась смертями нескольких десятков людей. Со столь мелкой проблемой должны были разбираться пешки Мафии, но, на несчастье поставщиков, Двойной Черный заскучал и попросился заняться этим делом.       Встреча с Двойным Черным тот самый случай, когда живые завидуют мертвым.       Тихая мольба очередного такого завистника вызывает лишь новый приступ смеха. Но даже на то, что его просто оставят в покое, обрекая на долгую мучительную смерть, надеяться не приходится.       Осаму довольно резко меняется в лице и присаживается на корточки, задавая вопрос с почти детским интересом в глазах – актерская игра, не более. – Тебе совсем нечего нам рассказать? – мизерный шанс облегчить страдания, но что может знать жалкая пешка мелкой группировки? Мужчина бессильно начинает молить о смерти до тех пор, пока не замечает, как губы обоих мучителей вновь растягиваются в жестоких ухмылках. Чувство безнадежности заставляет замолчать.       В следующую секунду новый крик. Сознание путается и уже не понятно: это имеющиеся травмы потревожили или боль исходит от глубокого разреза на животе, который только что сделал своим клинком Накахара. Чуе же плевать, от чего кричит жертва и кричит ли вообще. Он вслушивался, только чтобы уловить звук, с которым нож прорезал плоть.       Мужчину оставляют в покое, не считая того, что Осаму стоит опорной ногой аккурат на сломанных пальцах. Теперь он объект для наблюдения. Парни с нескрываемым удовольствием смотрят, как подрагивают от нестерпимой боли конечности, как кровь пульсирующей в такт сердцебиению струйкой вытекает из глубокого разреза. Крики переходят в тихий хрип, движения грудной клетки становятся аккуратнее в попытке не тревожить рану.       Время течет очень медленно, но, спустя множество мучительных секунд, останавливается для едва живого мужчины. Умереть своей смертью ему не позволяют: в легких две пули, а череп раздавлен.       Они безумцы. Эта мысль проскальзывает, пожалуй, у каждого, кто видит Двойной Черный. Те, кто видит его в действии, бесконечно убеждены в безумии. Маньячный оскал вместо улыбки, холодный твердый взгляд, в котором отчетливо виден жестокий блеск желания убивать.       В преступном мире смерти и умение убивать - не новость, но удовольствие от этого мало кто получает.       Сначала все было иначе. Чуя просто убирал всех мешающих на пути к цели. Осаму добивал страдальцев и выпытывал информацию, когда это было необходимо. Жалость к врагам уже давно затихла, чувство вины начинает грызть лишь редкими бессонными ночами и быстро исчезает вытесняемое сигаретным дымом или алкоголем.       Убийство было их работой и способом выжить, но в какой-то момент все изменилось.       В пыточную камеру приводят еще одного заложника. После последнего задания у Мафии больше десятка пленных и каждого нужно как следует допросить.       Чуя и Осаму, которых на этот раз отправили работать дуэтом и над допросом, несколько устало переговариваются поодаль от яркой электрической лампы, место под которой предназначено заложникам. Уже третий человек за сегодня оказывается прикреплен к стальному стулу прочными ремнями, что стягивали лодыжки и запястья, удерживали поперек тела вплотную к спинке. – Давай уже хоть кого-то из них убьем, они бесполезны, – Чуя физически ощущает, как чешутся руки от желания прикончить тех, кто посмел идти против Мафии, против босса, которому он поклялся служить. Не то, чтобы он против пыток, но даже самые жестокие из них казались незавершенными, если жизнь еще не покинула изувеченное тело. – Ладно, если и этот ничего не знает, можешь сделать с ним все, что захочешь, – Осаму же напротив кажется занятным пытать, заставлять страдать, как можно дольше. Он может и умеет это делать. И сейчас, чувствуя усталость, разочарование от того, что двое предыдущих не смогли ему дать ровным счетом ничего, Дазай хочет хотя бы развлечься.       Осаму предлагает придумать игру, чтобы было веселее. Чуя с опаской, но соглашается.       И спустя пол часа уже допрашиваемый с опаской смотрит на порядком разговорившихся парней. То и дело слышны шутки или смех, язвительные подколы или предложения. Мольбы начинают звучать отнюдь не от того, что выдраны ногти и снята кожа с кистей рук, не от нескольких ножевых ранений, сделанных так, чтобы не повредить внутренние органы, и того, что эти раны прижгли, предотвращая потерю крови. Просто ужас, окутывающий, от незнания, что могут придумать мучители, страшнее любой боли.       Два обморока, после которых пленника быстро приводят в чувства и возвращают к бесконечной боли под аккомпанемент веселого смеха. Это продолжается еще часа два, пока Чуя не ударяет с ноги по виску.       Смолкают даже хрипы и в тишине наконец приходит более четкое осознание того, чем они сейчас занимались.       Осаму растягивает губы в улыбке, осознавая, сколько удовольствия доставляли крики, хрипы, скулеж. Облизывает пересохшие губы, наблюдая за стекающей на пол кровью, пока в голове крутятся все новые и новые идеи того, что можно сделать с последующими заложниками.       Чуя наконец чувствует некоторое умиротворение от логического завершения страданий противника. Нет, ему не было жалко этого человека, он просто не хотел оставлять его в живых. Единственное, что дает неприятный осадок - это было быстро. В следующий раз он хочет видеть, как жизнь медленно покидает тело, которое уже не спасет ни один врач. – Давай в следующий раз сыграем в Правда или действие. Будем выбирать действие и загадывать, что сделать с заложником. – Если он потом сдохнет, я согласен.       Постепенно элемент игры исчезает и они все откровеннее показывают, что делают это только ради ненормального удовольствия, которому отдаются настолько, что вызывают страх даже у собственных коллег. Но пока действия и их последствия остаются в рамках приказов босса, их никто не станет останавливать.       Убийства становятся все более жестокими и изощренными, смех в такие моменты вызывает у посторонних панику и леденящий страх, а у близких коллег мурашки и легкую настороженность.       Осознание собственной силы и возможность распоряжаться чужими жизнями уже давно вызвали привыкание и стали потребностью. Потребностью до ненормального сильной, периодически сводящей с ума. Но им не грозит совсем обезуметь, учитывая специфику работы, поэтому они лишь наслаждаются и в очередной раз разводят руками и растягивают губы в усмешках, передавая в руки команды зачистки кровавое мессиво.       И совершенно ничего не мешает им после миссии самозабвенно трахаться на заднем сидении служебного автомобиля. Не смущают ни грязь, ни чужая кровь, ни, иногда, даже собственные раны. Черная дверь с тонированным стеклом громко захлопывается. Пальто для того и надеты всего лишь на плечи, чтобы скинуть их было делом одной секунды, поэтому верхняя одежда бесформенно падает на передние сидения, пока Чуя нависает над Осаму, усаживается на его бедра, склоняясь достаточно низко, чтобы не упираться в потолок затылком.       В машине не удобно: мешают потолок и спинки сидений. И довольно холодно – они даже мотор не завели, но это едва ли заметно, ведь от обоих тел исходит жар, который хочется в скором времени сбить.       Дазай лежит спиной на сидениях, поставив на них же одну ногу, и опустив другую к полу. Медлить нет ни смысла, ни желания. Брюки Чуи расстегнуты и спущены с бельем до колен, а пальцы Осаму, наскоро смоченные слюной, настойчиво проникают в анус рыжего, растягивая, пока тот уже опирается около головы напарника локтями и довольно громко шипит на ухо после каждого слишком резкого движения. Короткие ногти все равно царапают, слюна помогла только в самом начале и теперь пальцы попросту натирают слизистую. Осаму втягивает его в страстный поцелуй, позволяет кусать губы и мстит в ответ, отвлекая от дискомфорта в промежности. – Уебок, начни носить не только презервативы, но и смазку. Я лучше вообще без презерватива дам, – почти рычит рыжий, но на лице усмешка, и он, запрокидывая голову подается назад, насаживается на пальцы. – Заманчиво. Прямо сейчас и заедем в аптеку, – Осаму ведет от такого поведения, и он вскидывает бедра, отираясь стояком между ягодиц.       Пальцами двигать не удобно, но добавить третий удается. Он проталкивает их на две фаланги и прокручивает, чувствуя, как Накахара старательно расслабляет мышцы, но при этом сжимает зубы на забинтованной шее. Их прелюдии, торопливые, смазанные, но желание сглаживает все неудобства.       Осаму расстегивает брюки, пока Чуя с пары попыток открывает зубами презерватив и отплевывает кусок обертки прямо в лицо партнера.       В машине душно и пахнет кровью. Кожа и одежда все еще грязные, но это не мешает Чуе натянуть презерватив на член напарника и насадиться на него с хриплым стоном, пока Осаму оглаживает бедра и тянется к лицу напротив, чтобы слизнуть с него чужую кровь. Совсем чужую, кого-то из тех убитых шавок, и это мерзко, но заводит лишь сильнее.       Впрочем не так сильно, как в тот раз, когда они трахались стоя прямо в камере пыток. Они стояли ботинками в луже крови. Сначала пытались придерживать брюки, но затем одежда спустилась к полу, впитывая в себя часть темной жидкости. Кажется, жертва на стуле все еще хрипит, но ее голос то и дело прерывается стонами рыжего, который опирается руками прямо на спинку того самого стула. В тот раз пытки так завели, а неизбежное ожидание так наскучило, что они решили сбросить скопившееся напряжение прямо на рабочем месте.       Дазай толкался с тем же ритмом, в котором они недавно избивали пытаемого и едва не спутал стоны Чуи с недавними болезненными криками, раздающимися по камере – одинаково приятная музыка для ушей. Осаму мог слизывать кровь буквально стекавшую с кисти напарника, который другой рукой в этот момент пронзал ножом тело жертвы. Что может возбуждать еще больше? Пожалуй, только начать трахаться при пленниках, которые еще в сознании и трезвом рассудке, но уже страдают от боли. И они обязательно провернут подобное, но не в этот раз.       А сейчас они толкаются бедрами навстречу друг другу, прижимаются, размазывая кровавые следы по коже и стонут друг другу в губы, то и дело начиная целоваться глубоко, мокро, чувствуя привкус пыли и крови.       Дазай кончает первым, чувствуя, что напарник и не думает пока слезать с члена, а лишь резче насаживается и в итоге кончает следом, прокусывая чужую губу. Эту каплю крови слизывать куда приятнее, чем грязную кровь врагов, от чего кажется, что они оба были бы не против удовлетворить свои потребности и желания с ранеными окровавленными телами друг друга.       Этот момент они никогда не обсуждали, но у обоих в мыслях после оргазма кровавые сцены. Уже не возбуждающие, а внушающие некоторое удовлетворение; не крики и стоны боли, а неспешно текущая из общей массы струйка крови или мерное поблескивание ошметков внутренностей под лунным светом.       Ненормальные извращенцы? Возможно. Но отдышавшись после секса они неторопливо поднимаются, поправляют одежду и отправляются докладывать о завершенной миссии. Едва ли не дерутся из-за спора, кто за рулем, но на водительском сидении оказывается Дазай и, пока Чуя курит в нежелаемое окно у пассажирского сидения, трогается с места.