Монстр внутри

— Фелисити, помоги мне. Пожалуйста. — Что случилось? Бекки стоит на пороге ее дома. Бешеный взгляд скользит по внутренностям квартиры, озирается по сторонам и боится обратиться ниже. А ниже — перепачканные чужой кровью руки, и пальцы слипаются. Она пытается успокоить дрожь во всем теле. На скуле красный металлический развод, оставленный в спешке; несколько таких же отпечатками висят на голубой рубашке. — Можно войти? — Бекки, что ты натворила? — Фелисити, — она поднимает на нее взгляд, — я Ловчий. Фелисити замирает в дверях, а затем пытается быстро закрыть их, но Бекки упирается в них рукой: — Прошу, не бросай меня. — Ты меня пугаешь, Бекки. — Клянусь, я не причиню тебе вреда. Фелисити, пожалуйста. У Бекки с пальцев капает кровь, волосы сбиты в потрепанном хвостике, и кажется, закрой перед ней сейчас Фелисити двери — она тотчас развалится. Прямо как ее жизнь в одночасье, за какие-то двое суток. Фелисити переступает с ноги на ногу, оглядывая Бекки с головы до ног: ей, видно, нехило досталось. Бекки всю трясет, она пытается вытереть кровь с рук о брюки, но та не стирается окончательно. Ей хочется выпрыгнуть из собственного тела. Фелисити настороженно отходит в сторону: — Заходи, — и, когда Бекки входит, мысленно примечает, за какой кухонный нож можно схватиться первее. Бекки оглядывает аккуратную, светлую квартиру Фелисити во второй раз и садится на журнальный столик: тот будет легче отмыть от крови, чем диван. Бекки растерянно кивает Фелисити на него: — Сядешь?.. Отстраненность Фелисити бьет в самое оно, пробуждая монстра внутри, но Бекки не дает ему вырваться. Фелисити чувствует дрожь в пальцах, мандраж, но, подавив страх, все же садится напротив Бекки. Настоящую Бекки сложно бояться [тем более ей, видевшей в первую встречу эти добрые зеленые глаза. Сейчас на нее глядят совсем другие]. Фелисити опасается того, кто говорит сейчас с ней голосом Бекки. — Во что ты вляпалась?.. — она проводит рукой по большому пальцу Бекки, обходя кровавые пятна. Фелисити чувствует ее тепло, две новости: хорошая — Бекки жива; плохая — чужой внутри тоже. — Фелисити… все это время… Ловчим была я, — у Бекки отнимается язык, перехватывает дыхание. Говорить все это Фелисити особенно больно: она, очаровавшая Бекки с первого взгляда, когда только вошла в участок, заслуживает намного больше, чем укрывать серийного маньяка. — Я не знаю, каким образом, но сейчас я, а потом… совсем не я, кто-то другой управляет моим телом. Другой, помнящий «Лас-Пальмас» лишь подсознанием; другой, задавленный психологами после удочерения и добротой отца; другой, проснувшийся после встречи с коллегой — Саймоном-Адамом, которого травмированный рассудок помнит. И Саймон помнит Бекки, считая везунчиком: ей, в отличие от них с Джонни, удалось вырваться из ада. А затем отец и пуля, пущенная в висок; старые знакомые, забытые раны и пьяные разговоры с Саймоном в баре. Он вспоминает всю хрень, случившаяся с ними, и словно возвращает миру первую Бекки — задавленную, униженную, озлобленную, спрятанную ото всех заботой семьи. А Саймон рассказывает, что пришлось даже имя сменить, чтобы отмыться от грязи. Через несколько дней Бекки выстреливает в голову мысль: оставлять безнаказанным отца Роминского и всю его шайку нельзя, через неделю она находит Руперта Уолша, у кого работал Адам после побега; спустя месяц полицейские находят первую жертву Ловчего. И за считанные дни город наполняется слухами о жестоком маньяке. Рассудок Бекки после сеансов психотерапии научился одной важной вещи: стирать все негативные воспоминания, и руки, испачканные кровью гробовщика, навсегда исчезают из памяти. Она приходит каждое утро в участок как ни в чем не бывало и здоровается с коллегами, только Саймон глядит на нее иначе, чем раньше. — Бекки, спасибо. Ты все делаешь правильно, — он тянет руку, чтобы пожать ее, но детектив оглядывает его подозрительным взглядом. — Хиллари, ты в порядке? — Теперь гораздо лучше. — Ты ведешь себя странно. Не высыпаешься? — Бекки щурит взгляд, непонимающе пожимая руку, и направляется в кабинет сержанта Риггса. — Бекки, — оборачивается к ней Саймон, — можешь рассчитывать на меня. Это останется между нами. — Саймон, возьми пару отгулов, тебе надо отдохнуть. После этого детектива Марни вновь мучают кошмары, как в детстве. Маленькая Бекки требует казни. Жребий отнюдь не судьбы падает на санитара, оставившего когда-то давно столько шрамов на них с Адамом и Джонни. Через пару недель на город сходит вторая волна новостей: новая жертва, почерк Ловчего, ему присвоен статус серийника. Отец же Роминский, как вишенка на торте в извращенной игре маленькой Бекки, случается очень быстро, жестоко и избавляет от большей части кошмаров. Бекки возвращается здоровый сон, и отчего-то Саймон всегда с ней обходителен и вежлив, чего не скажешь о Кэлвари: тот вставляет палки в колеса при любом удобном случае. В какой-то момент Бекки думается, что их с Томом перевод в убойный отдел — то еще испытание, но все лучше третьего участка. И когда наконец мечта о ФБР оказывается почти в руках, от него прилетает новый подарок: обвинение в сокрытии улик, начинается расследование, а его самодовольная рожа улыбается со всех углов участка и ощущает себя героем. Маленькая Бекки больше никому не даст обидеть себя. Кэлвари — последний извращенец, который любит развлекаться с проститутками. Об этом говорит Саймон как-то вскользь, желая поддержать Бекки, и это прочно заседает в ее сознании. Маленькая Бекки развлекается со взрослыми игрушками и ставит телефон Кэлвари на прослушку. В одну из ночей крысоловка захлопывается на его шее: вызвав проститутку, на пороге коттеджа он застает Бекки. — Марни? Неужто ставки детектива настолько не хватает? — он издевается и плюется ядом, а когда Бекки наваливается на него и роняет на кровать, ощущает резкое возбуждение. — А я думал, ты лесбуха, — Кэлвари залезает руками под красную куртку, прижимает Бекки к себе, и это лишь разжигает внутри огонь. Маленькая Бекки вспоминает все издевательства в приюте. Она сдерживает монстра, опуская поцелуй на губы Кэлвари. Извращенная игра веселит и забавляет Бекки: оказывается, невероятно приятно целовать кого-то, кто умрет через пару минут от твоей руки. Бекки не умеет играть иначе — Бекки правильным играм никто не учил. Она чувствует под бедром твердый член Кэлвари, и решает, что с него хватит: Бекки вынимает пистолет. — А ты прав, Кэлвари, — ствол касается его лба, — я лесбуха. — Какого хера ты творишь? — Око за око, — Бекки поднимает бровь, краем глаза замечая, что Джек готовится скинуть ее с себя. — Дернешься — получишь пулю в лоб. — Ты такая же чокнутая, как и твой отец! Что тебе нужно? — Справедливость. Но раз закон ее предоставить не может, я сама буду законом, — Бекки с безумной улыбкой жмет плечами. — Черт, Кэлвари, а ты, и правда, извращенец. Стояк даже в такие моменты держится. — Чертова сука, думаешь, сможешь выйти сухой из воды? Бекки смеется: — И что же ты сделаешь? Натравишь на меня отдел внутренних расследований? — она разочарованно глядит на него. — Повторяешься. — Тебе это с рук не сойдет. Джек, уверенный в том, что пистолет в руках Марни никогда не стреляет, бросает одну ядовитую реплику за другой, пока Бекки наконец не наклоняется с усмешкой к его уху: — Но ведь все убийства Ловчего сошли, — и, выждав мгновение, чтобы осознание ударило в голову, пускает пулю. Фелисити останавливает рассказ, вскакивает на ноги и подходит к окну: — Так для этого ты попросила меня обмануть следствие? — Фелисити, я… — Я верила тебе, Бекки. И безоговорочно — в твою невиновность. Именно поэтому я согласилась тебе помочь, а выходит… я сама нарушила закон. И ради кого… Ловчего, — произносит это в адрес Бекки больно и страшно. Она, сидящая за спиной Фелисити, ходит по локоть в крови. Что ей еще одна жизнь? — Прости меня. Я… я ничего не знала, правда. Фелисити, я понятия не имела, что все это, — Бекки оглядывает кровавые ладони, — я. — Будешь плести чушь о раздвоении личности? — Ты ведь говорила, что хорошо чувствуешь ложь. Разве я врала тебе тогда? — Бекки хочет подойти ближе, но боится напугать. — Раз ты согласилась… — И, видимо, очень зря… Бекки опускает взгляд в пол: — Возможно. — Чье это? — резко оборачивается Фелисити, и в ее глазах Бекки видит то, что видела когда-то в глазах отца. Разочарование. У того — в правоохранительной системе, у Фелисити — в ней. И маленькой Бекки впервые хочется не мстить — Бекки хочется плакать. Она разглядывает руки: — Судьи Ванстоуна. — Ты убила его? — Он жив, — мнется Бекки. — Пока. Фелисити подходит к ней на опасное расстояние: — Где он? Ему нужна помощь? — Боюсь, никто уже не успеет, — Бекки замолкает, и Фелисити видит, как резко меняется ее взгляд. В нем исчезает все то, что принадлежит настоящей Бекки. С ней говорит кто-то другой. — Судья, который выносит несправедливые приговоры, сам заслуживает такого же. — Бекки, приди в себя! Что ты несешь? «Полиция! Фелисити Грейвс, у нас есть информация, что вы скрываете у себя особо опасного преступника. Если вы не откроете в течение трех минут, спецназ начнет ломать двери». Обе оборачиваются в прихожую. Бекки вскакивает со столика и, обернувшись, натыкается на пистолет Фелисити. Тот направлен к ней. — Фелисити… прошу. — Подними руки, Бекки. Все кончено, — у нее обливается кровью сердце на последних словах. За окнами — они слышат — сбегаются бойцы. — Пожалуйста. Ты ведь знаешь, какой меня ждет приговор. — Заслуженный. — Ты еще веришь в закон? — Бекки делает шаг навстречу. — Стой на месте! — командует Фелисити, а саму трясет. Бекки делает еще шаг. — Я буду стрелять. — Мы не заслужили того, что с нами происходило. Мы не причиняем вред невиновным. Мы — суд, Фелисити. Пойми. — Кто мы? — испуганно переспрашивает Грейвс. Палец вот-вот соскочит на курок. Марни делает шаг: — Я и Бекки. Вы называете нас Ловчим. — Прекрати нести этот бред! — Фелисити, опусти пистолет и дай мне уйти. Мне нужно столько всего исправить. — Что здесь можно исправить, Бекки? — у нее сдают нервы. — Все мертвы. Никого уже не вернуть. — До тех пор, пока есть продажные копы и кто-то вроде отца Роминского, есть. Фелисити, есть, что исправлять. — Ты хочешь снова убивать? Бекки, прошу, остановись, — слезы подступают к горлу. — Иначе… я тебя остановлю, — Фелисити снимает пистолет с предохранителя. Бекки подходит совсем вплотную, утыкаясь грудью в ствол. Она смотрит прямо в глаза, не отводя этих жутких, совсем чужих глаз. И вспышкой неясного прозрения возвращается тот взгляд, который Фелисити впервые увидела в участке. Это Бекки. — Фелисити, я знаю, как это выглядит, но… отрицай все, что будут спрашивать на допросе. Ты здесь ни при чем, твоего участия никогда не было. Ты не связана с Ловчим. — Бекки… — уставшие руки медленно опускают пистолет. — Они тебя найдут. — Столько лет не находили, а тут… — Они знают, что это ты. Они наверняка знают, что Ловчий — ты, Бекки. — Я понимаю, — она все еще чувствует пистолет, упирающийся в живот, и видит, что Фелисити на грани. Бекки осторожно подается вперед, оставляя на ее губах поцелуй. — Спасибо тебе. За все спасибо. «Еще минута — и мы ломаем дверь!» — Выходи через заднюю дверь, — закрывает глаза Фелисити, опустив пистолет. Бекки [не Ловчий, не маленький обиженный ребенок — Бекки] медлит, не желая расставаться с Фелисити, но та повторяет громче. — Иди! Бекки кидается в коридор, останавливаясь на мгновение: — Фелисити… — Не надо больше крови. Прошу. Она опускает взгляд: — Спасибо. Через минуту в дом вламывается спецназ. В руках — пистолет, на полу — капли крови судьи Ванстоуна, но. — Где Бекки Марни? — Ее здесь нет.