Fool Me Once

Есть причина, по которой Санс не сближается с людьми. Отдаленная часть сознания Гастера звенит воспоминаниями. Это из какой-то части его разума, погребенной за тем, что кажется годами времени, но на самом деле... Ну, его эксперименты с РШ были не так давно. Это было еще до экспериментов, до того, как он испытал вещество на себе в уединении своей личной лаборатории — до того, как он опробовал эту грубую силу. Санс не хотел говорить о своих прошлых отношениях. Той самой, которая оставляла его с кошмарами, заставляла вздрагивать каждый раз, когда кто-то проходил мимо него в лаборатории. Но после нескольких месяцев работы с Гастером, когда они все больше сближались, Санс рассказал ему все. Санс доверял ему. На лице Гастера появляется ухмылка. Теперь ему стало легче. Отношения Санса оставили его с надломленной душой и отчаянной потребностью быть любимым; последнее Гастер может сказать, независимо от того, насколько Санс, вероятно, захочет отрицать это. Это запечатлено в мельчайших моментах, которые наблюдает Гастер: широкая улыбка, которая растягивается на лице Санса, когда кто-то смеется над каламбуром, который он сказал, в нежном румянце, который оседает на его лице, когда Гастер работает напротив него. То, как отчаянно он цепляется за Гастера в редких объятиях, которые он получает, то, как отчаянно он цепляется за каждый редкий интимный момент, который они разделяют, как будто он никогда не хочет отпускать. Но слишком много всего сразу только оттолкнет Санса, так что Гастер начинает с малого. С помощью маленьких, деликатных прикосновений, подтягивая Санса к этому, заставляя его привыкнуть к близкому присутствию Гастера в течение всего дня. Санс в конце концов перестает вздрагивать и даже — даже, кажется, начинает выискивать мельчайшие моменты контакта. Он почти склоняется к прикосновению, когда Гастер кладет руку ему на плечо, и Гастер задается вопросом, сколько времени прошло с тех пор, как Санс чувствовал себя достаточно комфортно рядом с другим монстром, чтобы его трогали без предупреждения, как сейчас. Душа Гастера ныла в предвкушении. Когда Гастер наконец остается один в своем кабинете, — а это не займет много времени, — Санс восхитительно восприимчив к блуждающим рукам Гастера, к его горячим поцелуям. Он так восхитительно теряется в ощущениях, что ему требуется дополнительный удар, чтобы отреагировать на то, что Гастер идет дальше. Гастер может сказать, что это начинает становиться слишком для него — Санс впервые за этот день не склоняется к прикосновениям, а скорее уклоняется от них. Блуждающие руки Гастера — в этот момент он вызвал несколько пар — повсюду на нем, проскальзывая под рубашку, когда они целуются, касаясь, ощупывая, документируя каждый дюйм его костей, зудя от желания взять, потребовать. – Г-гастер, подожди – задыхается Санс, когда магическая рука скользит под пояс его шорт. – Ш-ш-ш, – Гастер прикладывает палец ко рту, и Санс упивается его прикосновением, – Ты же знаешь, что я никогда не причиню тебе вред, Санс, – говорит он, и он надеется на звезды, что головокружение не заметно в его голосе, – Не так, как он, никогда. И ты это знаешь. Санс явно ошарашен упоминанием о монстре, который причинил вред его душе, – Я... – Санс замолкает, не в силах сформулировать связную мысль. – Тебе не нужно говорить – Говорит Гастер. Глаза Санса затуманились. Он так ошеломлен, что едва замечает, как с него снимают шорты, не замечает, пока они не падают на пол, и он полностью обнажается перед голодным взглядом Гастера. Но его разум, должно быть, все еще затуманен, и это прекрасно, он не понимает, что происходит, не понимает, что происходит внизу, пока— Санс внезапно вскрикивает, когда Гастер толкнулся внутрь него, и на краю звука возникает острая боль, которая не исходит от крика удовольствия. Гастер чувствует, как внутри него поднимается волна жара, он клянется, что этот крик — самый великолепный звук, который он когда-либо слышал. – Г-гастер, ч-черт, подожди, – голос Санса уже панический и напряженный от боли, о Звезды, это даже лучше, чем Гастер когда-либо мог мечтать, и он так восхитительно напряжен— стой, стой, кричит голос в его голове, голос в его голове, похороненный так глубоко в его сознании, что он едва слышит его. Перестань, ты делаешь ему больно, ты любишь его! Гастер выходит и толкается обратно до упора до того, как голос Санс может запротестовать. – Дингс- ! – Руки Санса вскидываются, чтобы надавить на широкую грудь Гастера, стараясь изо всех сил оттолкнуть его, чтобы боль прекратилась. Его сила так ничтожна, что Гастер изумился. Такая слабая, хрупкая магия, такая жалкая слабая душа... Как будто он был создан, чтобы быть подчиненным. При этой мысли Гастер застонал. Он хочет, чтобы Санс принадлежал только ему, он хочет взять его, объявить своим и никогда, никогда не отпускать. Санс явно смущен тем, что Гастер продолжает, несмотря на его протесты, и подавленные слезы формируются в его глазах, – Д-дингс, почему ты... — Гастер обрывает его еще одним грубым толчком, – ах!.. Гастер, остановись! Г-гастер- – Ммм, ты чувствуешься так хорошо вокруг меня, ты это знаешь? – Гастер вздыхает, как будто Санс ничего не сказал, – Такой хороший мальчик… – Я... Я... Дингс, ты- – Санс издает влажный всхлип, и черт, он так чудесно сжимается вокруг Гастера, когда тот так расстроен, – Ты делаешь мне больно, это... – Санс делает еще одну слабую попытку оттолкнуть Гастера, когда тот выходит для очередного толчка, но безуспешно — он вскрикивает, когда Гастер снова входит в него. – Это с-слишком, это так больно, пожалуйста, пожалуйста- я и-извиняюсь, п-пожалуйста, о-остановись, я н-не могу этого сделать, я н-не могу!.. – Санс бессмысленно колотит руками по груди Гастера. Он уже звучит так сломлено, что это удивительно — как будто он едва может составлять слова, его фразы граничат с бессвязностью, когда его тон переходит в истерику. Гастер усмехается, глядя в затуманенные слезами глаза Санса, надеясь, что если он достаточно долго будет любоваться его испуганным выражением, то оно запомнится ему навсегда. Он хочет ощутить вкус страха Санса, почувствовать его, поэтому он тянется своей магией к душе Санса. Он обнаруживает, что хрупкая, потрескавшаяся вещь дрожит от ужаса, борясь с нежелательными ощущениями, бомбардирующими ее владельца. И звезды, страдание такое приятное, он стонет, когда это эхом отдается в его собственной душе. Он также чувствует мучительное замешательство Санса, можно сказать, что Санс пытается оправдать это перед самим собой, говоря себе, что Гастер не должен понимать, как сильно он причиняет ему боль, что он должен продолжать это, потому что он просто не понимает, верно? Но по мере того, как проходят мгновения, Гастер чувствует, что оправдания рушатся, и неуверенность в себе Санса занимает свое место и слышит, как маленькие, хрупкие кости Санса дребезжат, когда его тело начинает неудержимо трястись. – П-почему, – говорит Санс, хотя вряд ли он обращается к Гастеру. Его голос дрожит, а ладони продолжают безнадежно давить на грудь Гастера, – Я... Я не понимаю, я думал- Ох, как восхитительно, изумляется Гастер. – Что ты думал, Санс? – Насмехается Гастер, – Что ты мне нравишься? Даже люблю тебя? Что ты стоишь больше, чем это? Если бы ты не хотел этого, то не стал бы таким чертовски соблазнителен. – Я... – кажется, Санс больше не может сформировать свои мысли в слова. Или, возможно, его травмированный мозг не сформирует мысли в первую очередь — Гастер не уверен, какая теория ему нравится больше, – Н-Нет, я... – Он замолкает, задыхаясь от очередного толчка Гастера. Пока Гастер ускоряет темп, снова и снова толкаясь в беспомощного монстра под собой, протесты Санса переходят в бессловесные, жалкие рыдания. Санс продолжает слабо давить на грудь Гастера, слезы текут по его скулам, и Гастер с восхищением отмечает, как красиво следы слез отражаются в тусклом свете его кабинета. Санс выглядит абсолютно идеально: так понятно, что он был создан для этого, создан, чтобы быть разрушенным, создан для Гастера и только для того, чтобы использовать его так долго, как он хочет, как он хочет. Жалобные рыдания Санса только подстегивают Гастера, и в конце концов Санс бросает попытки оттолкнуть его. Он с трудом прикрывает глаза рукой, чтобы не смотреть Гастеру в глаза, и краснеет от стыда. Дыхание у него прерывистое, с трудом вырывающееся, и кажется, что он никак не может унять дрожь во всем теле. Гастер лениво гадает, не началась ли у Санса одна из его безмолвных панических атак. остановись, ты же знаешь, какие у него приступы, знаешь, когда у него приступ, он не может дышать и чувствует, что вот-вот умрет, ты столько раз утешал его, прекрати, прекрати сейчас же! Он сделал это, Гастер вызвал это; теперь он настолько силен по сравнению с Сансом, что у Санса нет выбора подчиниться воле Гастера, как бы ему это ни было больно. И Гастеру это нравится, нравится, что Санс совершенно уязвим под ним, полностью во власти Гастера. Он знает, что Гастер может делать с ним все, что захочет, все, что захочет прямо сейчас, и Санс будет вынужден принять это, будет абсолютно беспомощен, чтобы остановить его, и эта мысль делает горячее удовольствие в его сердцевине еще более напряженным. Если не считать дрожи, Санс уже почти не двигается. Когда Гастер иногда делает особенно резкий толчок, он жалобно всхлипывает, и его тело напрягается от боли, но он не протестует. Похоже, слова покинули его, и даже хриплое дыхание замедлилось. Гастер чувствует, как душа Санса слабо бьется под ним, борясь с болью и предательством одного из немногих людей, с которыми Сансу когда-либо удавалось сблизиться. Когда Гастер достиг пика, он прижал к груди дрожащую массу костей, и все его тело содрогнулось. Тело Санса снова сотрясается от рыданий, из глазниц вытекает еще больше слез, а Гастер оседлывает волну удовольствия, пробегающую по его душе. Это, без сомнения, самый замечательный оргазм, который когда-либо испытывал Гастер. Он выходит из жалостливого скелета, лежащего под ним, и с удовлетворенным вздохом отступает назад, вытаскивая один-единственный платок из коробки на столе. Лениво вытираясь, он воспользовался моментом, чтобы оценить, в какое сладкое месиво превратил своего помощника. Санс дрожит на столе, крепко стиснув зубы. Дрожь его души настолько сильна, что Гастер чувствует ее на расстоянии, не прибегая к магии, чтобы нащупать ее. Санс все еще закрывает лицо рукой, и Гастер чувствует его страх — Санс боится смотреть ему в глаза. Высвобождение Гастера красиво блестит на тонких костях Санса рядом с его потом, видимым только под наспех задранной футболкой Санса под его лабораторным халатом. Гастер нежно проводит рукой по чувствительным костям таза Санс, оценивая, как они намокли от ужасного пота. Прикосновение легкое, но Санс отдернулся, словно обжегшись, и сдавленный, испуганный звук клокочет у него в горле. Гастер мрачно усмехается и убирает руку. Теперь он мой, с удовлетворением размышляет Гастер. Мой, чтобы делать с ним все, что захочу... Моя игрушка, моя игрушка. При этой мысли в нем снова поднимается жар, но он не позволяет себе увлечься чувствами. У него будет достаточно времени, чтобы еще больше побаловать себя позже. Гастер сам поправляет свою одежду, застегивая брюки и разглаживая рубашку, чтобы убедиться, что лабораторный халат на месте, – Ты проделал выдающуюся работу, мой помощник, – напевает Гастер, – Возможно, ты захочешь прибраться, прежде чем возвращаться домой к своему брату, хммм? – При упоминании о брате Санс издает еще один безмолвный, мучительный всхлип, а Гастер удовлетворенно ухмыляется, глядя на мучительный стыд Санса. – Увидимся завтра утром, – говорит Гастер. Он подходит к двери и задумчиво останавливается, прежде чем выйти, – ...И встретимся в моем офисе после работы, хорошо, Санс? Если только ты не хочешь лишиться единственных средств для поддержки твоей семьи, которая остается невысказанным – Гастер знает, что Санс быстро поймет свое положение. Санс судорожно сглатывает, и Гастер выходит за дверь, оставляя своего помощника одного, чтобы привести себя в порядок.