Pastila lacrima

      Оказываюсь на чужом концерте впервые за много лет. Брожу одиночкой между рядов, пытаясь найти своё место, чтобы не сильно открыто мелькать перед глазами множества людей.       Как ни стараюсь — внимание обращают многие. Перешептываются, просят автографы, подходят, чтобы обнять. Чувствую как кто-то из них пытается вдохнуть запах моих волос. Откуда-то издалека слышу, что хоть годы и берут своё, но ягодицы всё еще выглядят неплохо. На окончание фразы стараюсь не обращать внимание. Просто прохожу мимо.       Давно привыкла делать вид, что ничего не услышала, да и забывать сразу — тоже. Правда, не всегда получается. Откуда-то слева доносится «И, всё-таки, они очень красивая пара». Улыбаюсь, будучи слишком довольной. Не могу сдержать эмоций даже спустя столько времени, поворачиваюсь в сторону говоривших, замечая, как они застыли на месте и не шевелятся. Бросаю в их сторону счастливое «Спасибо» и всё же ловлю номер своего ряда, а затем моментально — кресла.       Единица участливо подмигивает мне, а я бросаю заинтересованные взгляды на скрытую занавесом сцену. Оттуда, как обычно, доносится какое-то шуршание, и вскоре свет предупредительно гаснет.       Удивляюсь тому как быстро затихает зал, и уже чувствую энергетику Дана, который вот-вот выйдет на сцену. Откровенно не понимаю, зачем ему весь этот спектакль с закрытым занавесом, но не вмешиваюсь.       Стоит только раздвинуться тяжелым шторам, как барабанщики устраивают настоящее шоу, и я с восторгом наблюдаю, как самые спокойные зрители вскакивают со своих мест. Сполна заряжаюсь этой энергетикой и хлопаю в такт ударам, неосознанно расстворяясь в ударах.       Бас-бочка. Бочка. Бочка.       Тенор.       Альт.       Тенор.       Альт.       Крэш.       Перестук по ведущему барабану, и я замираю, вслушиваясь в тишину. Вокруг меня — еще тысячи таких же, застывших в восторге сердец.       Свет прожектора падает на Петру, и я продолжаю восхищаться еще больше, даже не замечая Дана, который уже сидит на сцене, свесив ноги.       Его появление — иллюзия.       Пока все увлечены игрой на барабанах — он спокойно наблюдает за зрителем, собирая с каждого по кусочкам энергию. Чувствую, как сильно она нужна ему сегодня. Через растояние заглядываю в опьяненные сценой глаза, и жду, пока он почувствует, поймает мой взгляд.       На фоне размеренные удары по альту, создающие напряжение, и я сглатываю подкатывающий комок, когда мы с Даном сливаемся взглядами. Я едва вижу его глаза в темноте. Понимаю, что мои ему видно так же плохо, но соединяющая нас нить натягивается до предела, позволяя ощутить весь страх и тревогу за это выступление, ведь решение о главной фишке данного мероприятия далось нам двоим нелегко.       Прожектор над Петру гаснет, когда он заканчивает свою сумасшедшую гонку, а зал заливается свистом и аплодисментами. Кто-то восторженно кричит, кто-то прыгает на месте, желая дальнейшей развязки, а кто-то, как я, не может оторваться от созерцания невидимого пространства.       Чувствую запах техники, и едва ощутимый на данный момент искуственный дым заполняет помещение. Я вижу как он окутывает ноги каждого присутствующего, и мои — тоже, заполняя всё пространство под сценой.       Петру начинает медленно отстукивать ритм в напольный том-том, едва слышно ударяя, и я сглатываю. — Создадим сегодня магию? — в зале все еще темно, и только по краям сцены начинают загораться небольшие, но яркие фонарики. Обычно буйный зал пытается найти Дана взглядом, и только некоторые замечают место его расположения. — Сегодня особенный день для меня, — над ним загорается прожектор, и я с лёгкой улыбкой наблюдаю за тем, как он беззаботно мотыляет ногами, погрузив их в дым, словно стоит на облаках.       Вздрагиваю от этой ассоциации, прикрывая рот рукой, закусываю губу, подавляя нервный всхлип. Стараюсь дышать глубоко, чтобы успокоить разгулявшуюся фантазию, и чувствую, как Дан начинает нервничать, видимо, поймав мой поток.       Вспоминаю наши вечера и расплываюсь в улыбке. Понимаю, что его отпустило, и тоже расслабляюсь окончательно. Больше всего не хочу разрушить этот момент. — За свою жизнь я многое осознал, — Дан говорит тихо. Вторит тем интонациям, которыми общается со мной. Полувздохи, полушепоты. Тотальная нежность и нежная строгость. Боюсь представить как его слова звучат в головах у других людей, но в моей они отбиваются слишком интимными вибрациями. Заставляю себя дышать, чтобы досидеть до конца концерта. Не имею права уйти и оставить его без зрительной поддержки из зала. — Например то, что когда ты другой — ты привыкаешь быть один, — в его голосе чувствуется надлом, и если это только начало, то какую же боль причинит ему то, что будет в конце?       Зал гудит. Непонятно, то ли в поддержку, то ли в качестве отрицания происходящего, когда он поднимает руку вверх, прося тишины. Все замолкают, только Петру стучит по альту, накаляя обстановку.       Кидаю беглый взгляд на наручные часы, отмечая, что прошло только десять минут, а мои нервы уже на пределе в предверии двухчасового концерта. — Знаете, — он поднимается, окидывая всех взглядом, а я чувствую, что энергия, исходящая от него, пронзает не только меня. Вжимаюсь в кресло, закрывая глаза. Позволяю себе такую лёгкую слабость, и, наверное, многие меня сейчас не поймут, но его голос действует на меня сильнее его внешности. Особенно, когда до этого момента так он разговаривал только со мной.       Дышу.       Глубоко.       Прерывисто.       Вслушиваюсь в каждый звук, исходящий из его уст, как самый преданый слушатель, как самый верный зритель. — Некоторые люди приходят в этот мир и уходят из него, так ничего для себя и не поняв. Не ведают, зачем это делают. Ошибаются в самых простых примерах — уравнениях на любовь, — открываю глаза на этой фразе, и мы переплетаемся каждой частичкой. Жалею, что не нахожусь рядом с ним на сцене, чтобы банально взять за руку, но касаюсь пальцами губ, и он повторяет мой жест.       Эта синхронность понятна только нам, но мы и не ставим в расчет других. Мне важно, чтобы сейчас он видел мою поддержку. Так же, как и ему важно давать эту самую поддержку мне. — Самое смешное, что они не исправляют эти ошибки, не желая переписывать их на чистовик. Их тетрадь вся исписана. Слова между строк. В строках. На полях. Друг на друге…       …зарисованы…       …исправлены…       …стёрты.       Он замолкает, а я готова проклянуть его за слишком долгие паузы. Людям вокруг не терпится услышать какую-то из его песен, и они нервно ёрзают, но всё равно ловят каждое его слово. — Я когда-то сказал, что программа моих концертов с определённого момента стала семейной, — вздыхает, тепло улыбаясь. Опускает голову. Непослушные волосы растрёпываются от резкого движения и падают ему на лоб, мгновенно прилипая. Сейчас через чур сильно замечаю его волнение.       Острое лицо усыпано мелкими каплями пота. Шея блестит в свете прожекторов. Руки крепко сжимают микрофон, хотя за ухом закреплён еще один, которым он обязательно воспользуется.       Петру продолжает накалять установку ударами, делая их всё громче.       Этот психологический ход уже начинает меня раздражать. Барабанщик указывает на приближение кульминации, а моё сердце заходится в более бешенном темпе, не желая успокаиваться. — Но я не понимал значения этого слова, — по залу прошел шепоток, когда Дан поднял голову, грустно улыбаясь. — Пока не обзавёлся семьёй, — на его устах начал расцветать новый оттенок счастья, а глаза заблестели, ослеплённые софитами, вспыхнувшими по всему периметру и направленными на него. — У меня есть песня, — более энергично начал он, поглядывая за левую кулису. — Песня — благодарность. Мой собственный манифест, возникший одним прекрасным зимним днём. Я ждал определённого момента, чтобы выпустить её, и четырнадцатого февраля она появится на всех музыкальных площадках. Вам осталось подождать всего полгода, — он загадочно улыбнулся, а я тихо засмеялась, потому что точная дата уже названа, хотя раньше всё расстягивалось на неопределённый срок «скоро». — Но, я хочу, чтоб вы были первыми, кто услышит эту песню. Думаю, вы сможете меня понять.       Он кладёт микрофон на край сцены, кивает, чтобы включили тот, который закреплён за ухом, и обернулся в сторону кулис, присев на одно колено.       Выпущенная из брюк белая рубашка касается пола, когда он садится на ногу, протянув вперёд руки, и сопровождаемый прожектором по всей сцене, ему в руки вскакивает энергичный взволнованный мальчишка, крепко обнимая за шею, и пряча лицо между ключиц.       Я замираю от этого жеста, понимая, что Влад просто прячется в объятиях своего отца. — Владуц, всё хорошо, — я понимаю, что о микрофоне Дан не помнит совсем, но вижу, как зал замирает, наблюдая момент этого удивительного единения. Ловлю себя на мысли, что не дышу вообще, боясь, чтобы всё не сорвалось, когда наш малыш тихо кивает, отпуская шею мужа, и просто слегка опирается на его плечи, поворачиваясь к публике.       Его глаза слепит слишком яркий свет, и он мило морщится, одетый в точную копию белоснежной рубашки Дана и такие же, только меньше на несколько размеров, брюки. Они молчат, когда затихает барабан, и Балан поднимается, крепко прижимая к себе сына. Придерживает его за спину. Окидывает взглядом всех собравшихся людей. — Мы с Тиной решили, что время пришло, — он нежно касается острого носа пальцем, а щеки поцелуем, и Влад смеётся ему в микрофон, выворачиваясь. Он наконец-то чувствует себя свободным, понимая, что пока Дан рядом — ему ничего не угрожает, и тихо просится на пол.       Наш сын на его руках — точная копия своего отца, и я просто не могу отвести взгляда от них двоих, так счастливо улыбающихся со сцены, но Балан ставит Влада на ноги, и берёт за руку, разворачиваясь лицом к людям.       Мне кажется, наши сердца бьются слишком громко, и я хочу приказать своему молчать, но потом понимаю, что это прекрасное чувство эйфории захватывает меня с головой, а еще Дана, по лицу которого гуляет счастливая улыбка, и Влада, с восторгом наблюдающего за всем происходящим.       Дан садится перед ним, беря за обе руки и смотрит с такой непередаваемой нежностью, что всё моё внутреннее начинает трепетать, а будоражащие душу протесты мгновенно улетучиваются. — Ты не спишь, — проводит ладонью по его волосам, оставляя в них полный любви поцелуй, и я не выдерживаю, поднимаясь с места. На меня никто не обращает внимания, и я спокойно дохожу до сцены, поднимаясь по ступенькам справа, и поднимая микрофон с пола, но Дан, кажется, даже меня не замечает, полностью сосредоточившись на сыне. Тишину зала разбавляет только пианино, и я расслабляюсь, отгоняя волнение. — Только дождь тихо бьётся в окошко. Все вокруг, — он прикрывает глаза, пока Влад смотрит на него взглядом полным безграничного доверия и детского трепета, и я понимаю, что мы отдадим всё, чтобы он смотрел так как можно дольше. — Помнят каждый твой взгляд, а в ладошках, — пробегает пальцами по миниатюрным рукам ребёнка, пряча его вечно холодные ладошки в своих и едва заметно согревает их дыханием. — Ты сжимаешь любовь, что несём мы сквозь жизнь, каждым вздохом твоим восхищаясь, — Дан пропевает на одном дыхании, и я становлюсь за спиной сына на колени, поправляя платье. — Никогда не забудь, мы с тобою на век, засыпай, мой малыш, — Дан накрывает плечи Влада своими ладонями, а мои ложатся поверх его, и только тогда Балан обращает на меня внимание, переворачивая одну руку, и сжимая мои пальцы в своих, пока второй я подношу микрофон к губам. — Белыми феями, ангелом преданным будешь всегда окружен, — поглаживаю пальцами щеку Влада, высвобождая руку из захвата Дана, и он кивает мне в поддержку, когда сын разворачивается лицом к залу, расположившись к каждому из нас боком. — С каждым мгновением, сердца биением, мы с тобой рядом идём, — Дан подхватывает мои слова, а я располагаю голову на плече у сына, едва ощутимо касаясь губами его маленькой ручки, которую поймала несколькими секундами ранее. — Сквозь закон, мы с тобою вместе. Поздравляем, наш сынок, — синхронно целуем в обе щеки, и Влад обнимает меня и Дана за шею, смущаясь. До сих пор не верю, что ему сегодня исполняется три, и глажу ласкаво по спине, когда чувствую руку Дана на своей. — Помню день. И минуты, когда ты родился. Этот свет, — он едва не шепчет, и я чувствую, как слёзы застилают глаза, когда вспоминаю этот день несколько лет назад.       Звоню Паше, когда отходят воды, прося его приехать как можно быстрее, и Орлов доезжает до квартиры Дана из другого конца города за двадцать минут, получив множество штрафов и попав в объективы камер, установленных по всему городу.       Прошу его отвезти меня в роддом и позвонить Дану, хотя невероятно боюсь отвлекать мужа, который не спал в Швеции несколько суток, работая над закрывающей альбом песней.       Схватки проходят как в тумане, и я соображаю откровенно плохо, когда Влада кладут мне на живот, чтобы он почувствовал материнское тепло. Касаюсь рукой его мокрой головки, и не замечаю, как уплываю.       Когда открываю глаза — оглядываюсь по сторонам, потому что Влада должны были оставить со мной в палате, но его в кроватке не оказывается. Приподнимаюсь на локтях, когда широкая ладонь накрывает моё плечо. — Лежи, — Дан держит Влада в одной руке, второй не давая дёрнуться мне, и я спокойно ложусь, выдыхая. Позволяю себе расслабиться и закрыть глаза еще на несколько мгновений, когда чувствую робкий поцелуй на своих губах. Дан касается меня осторожно, моментально отодвигаясь. — Поцелуй еще, — тянусь за добавкой, ладонью хватаясь за шею Дана, второй проводя по его лицу и зарываясь в волосы. — Пожалуйста, — внутри поселяется какой-то необъяснимый страх быть отторгнутой, и Дан мнётся, смотря то на меня, то на ребёнка в своих руках. — Он же всё видит, — закусывает губу, хмуря брови, а я смеюсь, понимая, что сама себя накручиваю, но сделать ничего не могу. — Пусть знает, что папа любит маму, — Дан не может поспорить. Перекладывает Влада на другую руку, снова касаясь моих губ, затягивая в более длительный поцелуй. Проводит языком по губам и врывается им внутрь, проскальзывая по зубам. Напоследок оставляет лёгкий поцелуй на открытой шее и переводит взгляд на наблюдающего за нами сынишку. — Не подглядывай, — проводит указательным пальцем по носу ребёнка, который рефлекторно улыбается, а я не могу на них насмотреться. — Он такой, — Дан замолкает, не зная какое слово подобрать, а затем щелкает пальцами. — Волшебный, — я другого и не ожидаю, глажу его по плечам, а потом протягивая руки, молчаливо прося дать сына мне. Дан аккуратно перекладывает его в мои объятия, и я нежно целую Влада в маленький лобик, пока он с интересом осматривает всё вокруг своими едва не черными глазами. — Люби его, и он всегда будет таким волшебным, — поднимаю глаза на мужа, чтобы снова их опустить, и тону в захватывающих меня эмоциях. — Я полюбил его даже еще до зачатия, — Дан поправляет пелёнку, поглаживает Влада по животику, рассматривая его с таким восторгом, будто в моих руках весь мир, хотя в тот момент так было для нас двоих. — А вчера, когда я ехал из Борисполя с Сашей, а Орлов сказал, что ты родила сына, это чувство только укрепилось внутри, — он не сводит с него глаз, наслаждаясь видом своего ребёнка, а я замечаю во Владике такие же острые черты лица и яркие глаза, а еще — невероятный магнетизм, и не могу не поражаться тому, насколько сильно они похожи. Спрашиваю про Веню и то, когда он приедет, а Дан улыбается, говоря, что сын уже здесь и ждёт дома, пока ему разрешат приехать. Безумно хочу его увидеть. Хочу, чтобы мои мальчики были счастливы. — Разбудил в нашем сердце огонь. Ты растёшь, ну, а я восхищаюсь тобой, самым лучшим от Бога подарком. Вот тебе уже три. Ты вокруг посмотри, мой малыш, — Дан продолжает без меня, только руку сжимает крепче, понимая, что я вспоминаю тот самый первый момент, когда первый раз увидела их вместе. — Белыми феями, ангелом преданным будешь всегда окружен. С каждым мгновением, сердца биением, мы с тобой рядом идём, — продолжаем мы уже вместе, и я смахиваю слезинку с пухлых щечек, а Дан, замечая это, подхватывает Влада на руки, резко вставая. Подхватываюсь за ними, а сын вскрикивает от неожиданности, а потом заливается смехом. — Сквозь огонь. Мы с тобою вместе, — Дан прижимает к себе сына, а я подхожу ближе к ним, обнимая сразу двоих, ненавязчиво убирая микрофон в карман Балана, и приближаясь губами к его. — Поздравляем, наш сынок, — наслаждаемся семейными объятиями, и еще несколько раз повторяем припев. Я случайно цепляю взглядом зал, замечая стоящие в глазах многих слёзы, и едва сдерживаюсь, чтобы самой не разрыдаться.       По очереди целую в щеки своих любимых мальчиков, и пока Влад смущается, Дан игриво уворачивается, не давая коснуться его губами. — Здесь люди, — смеётся, захватывая меня в кокон объятий, держа сына одной рукой, и я кладу голову ему на грудь, посылая воздушный поцелуй Владику. Он убирает мне с лица волосы точно так же, как это обычно делает Дан, и я в который раз задаюсь вопросом, какие еще привычки он у него скопирует. Целую маленькую ладошку, которая копошиться в моих волосах, и наше темноволосое чудо, подносит её к своему рту, повторяя мой жест. — Пусть знают, что я вас люблю, — шепчу Дану на ухо практически ту же самую фразу, которую сказала ему в роддоме, но немного интерпретированную, и он четко ловит мой посыл, касаясь моих губ в поцелуе, пока Влад все еще находится между нами.       Сын тянется к микрофону, закреплённому у Дана за ухом, губами, и мы удивлённо переглядываемся между собой. Дан немного разворачивает его в сторону Владика, и мы замираем, когда он, собравшись с силами, выдыхает короткое «Я вас люблю», озвучивая это на весь зал.       Мне кажется, что там никто не дышит, проникшись атмосферой, и я забираю у Дана Влада, удобнее перехватывая его руками, и мы тихо скрываемся за кулисами, скромно наблюдая за нашим папой оттуда, пока он пытается вывести публику из транса.       Два часа пролетают незаметно, и Балан окрылённый уходит со сцены, сразу же приземляясь сладким поцелуем на мои губы, а затем хватает на руки сына, зацеловывая ему щеки. — Я вас очень сильно люблю, дорогие мои, — выдыхает, обнимая меня одной рукой за талию. — Вас и Веньку. Жаль, что у него не вышло приехать, — я чувствую грусть в его голосе, и грущу вместе с ним, прижимаясь ближе. Целую в уголок губ, успокаивая. — Он обещал посмотреть по телевизору, — Дан кивает, а затем его глаза загораются каким-то предложением, и он тут же озвучивает его. — Владуц, а что ты хочешь на День рождения? — вы подарки уже купили, но он всё равно задаёт этот вопрос и ждёт ответа. — Сестру, — счастливо выдаёт ребёнок, радуясь, что ему дали право выбора, и Дан хитро улыбается. — Мам, — тянет Балан, опуская руку чуть ниже, пока никто не видит. — Когда-то ты мне сказала, что желание ребёнка — закон, — мы смеясь уходим за кулисы, но последние слова не звучат в наших головах шуткой. Они оседают вполне ощутимым желанием, и я теряюсь, надеясь, что все наши мечты сбудутся.