Просто в своё время надо было думать головой, а не юношескими амбициями.
А теперь уже поздно. Точнее, смысла пытаться вернуть все обратно нет — всё самое важное уже отдано. Спутано. Растоптано. И скомкано. Дряблые, немного подрагивающие руки обвивают его талию, и не сказать, что они прижимают сильно или крепко — скорее принуждают ненавязчивыми прикосновениями и фразами, из-за которых и без того стоящая в горле желчь рвалась наружу сильнее. И самое обидное в том, что ни одному грязному слову, жесту, приказу нельзя сказать «нет». Один шанс. Не более. Мэн Яо пришёл сам, зная, что никому другому, кроме него самого, здесь ничего не надо. «Ты работаешь на себя. Так что давай, насаживайся глубже». И Яо начал работать. Против воли усердно. Незаметно размазывая текущие градинки слёз о белую простыню. Но начал. Худощавые бёдра со всей осторожностью качнулись назад, неспециально попадая под ритм чужих, пока что ленивых толчков. Остро чувствуется, как всё внутри обдает обжигающее тепло в ещё более дальних участках и как растекается тянущая боль по низу живота. Дышать мгновенно стало тяжелее, поэтому волей-неволей Яо начал хрипло и шумно глотать воздух. Он даже не успел подстроиться под первоначальный темп, как руки на его талии надавили на выпирающие косточки таза и снова потянули назад. Набухшая головка проскальзывает плавно, выбивая из легких весь воздух с глухим хрипом. Сейчас Яо был музыкальным инструментом, из которого умелый музыкант пытался вытянуть прекрасные для него звуки. Только вот слишком романтичным было это сравнение, как и слишком ярым было нежелание инструмента поддаваться рукам этого музыканта. Яо слишком противно. Противнопротивнопротивно. Яо сдерживает порыв выкрикнуть, будто в бреду что-то капризно шепча и хныча. Постепенно отвращение смешивается с похотью, а подмахивать бедрами уже не так стыдно — скорее просто безразлично. Стройное тело начинают раскачивать сильнее и быстрее, напор агрессивнее, так что трение внутри и шлепающие удары чужих бедер о ягодицы постепенно становятся чем-то привычным, а сдавленное мычание, вырывающееся с каждым стремительным толчком о чувствительную точку, даже не замечается. Ноги по инерции тоже начинают раскачиваться, разъезжаясь и дрожа все сильнее. Голова гудит, трещит, идёт кругом. Но телу почему-то с каждой секундой легче и легче. Несмотря на всё ещё присутствующее ментальное отторжение Яо, физически он становится одной большой эрогенной зоной. Так противно, непривычно, странно. Когда влажный язык касается светлой шеи, собирает осевшие на коже капельки пота, а губы касаются оголенных участков и оставляют красной россыпью засосы, Яо молчит. Молчит, но откидывает голову в бок, открывая Гуаншаню новую, чистую часть полотна его кожи. — Вот так, хороший мальчик. Сразу бы столько энтузиазма. — Цзинь Гуашань похлопал Яо по бедру в хвалебном жесте, но лучше бы он этого не делал — слезы снова начинают застилать глаза мутной пеленой, и причина их вполне ясна. Грубая, большая ладонь ласково гуляет по оголенному бедру — он только что пришпорил одного из самых необузданных жеребцов. Глава ордена Цзинь улыбнулся, и морщинок на его лице стало ещё больше — хотя куда уж больше. Ему претило то, как Яо ломал свою гордость, принципы и честь каждым взмахом своих бедер, заодно и проталкивая в свою же задницу самомнение чужим членом. Он испытывал и физическое, и моральное удовлетворение — что может быть веселее, чем рушить чужие замки. Ну только если при этом ещё и трахать хозяина этого замка, видя, как он пресмыкается и извивается под тобой. Чем Гуаншань и занимался. Единственное, что могло удовлетворить его чуть больше, так это… — Не сдерживайся. Голос. — Его властный тон словно давал команду непослушному псу. По комнате раздался звонкий хлопок. На ягодице Яо остался красный след от чужой ладони и неприятно колющая боль. Теперь не только внутри, но и снаружи. Яо с неприятным скрипом шаркнул зубами и разжал плотно сжатые ряды. Горло словно веревкой стянуло от напряжения. Он замирает, как будто боится издать и звук. Но как только внутри снова начинается движение, голос срывается на хрип, и даже вздохи становятся протяжными и томными. Яо застонал как миленький, прогибаясь в спине и двигая задом. Горячая головка словно цепляется за внутренности, трется, проникает все глубже. Чужое тело грубо наседает, и Яо словно прессом вдавливают в кровать. Он почувствовал себя тряпкой, которой просто вытираются. Потом её непременно скомкают и бросят куда-то в угол. И через несколько минут Гуаншань кончил. Внутрь, специально войдя до упора, ещё и толкнувшись пару раз, чтоб наверняка. Парень с нескрываемым ужасом в глазах смотрел, как выходит из него уже обмякший член и как падает сгустками липкая сперма на простынь. У Яо аж живот скрутило, внутри всё зажгло, как будто он уголь проглотил. — Угх-х, жжется… — Яо захрипел и схватился за живот, ощущая внутри теплую, хлюпающую сперму, которую, как он чувствовал всем нутром, за один поход в купальню точно не выскребсти. — Привыкай. Я люблю кончать внутрь. — Гуаншань довольно фыркнул, падая на подушку и растягиваясь на своей кровати. Ему было весело смотреть, как то бледнел, то краснел Яо от внутренней агонии. Эти содрогания острых плеч, опущенная голова, скрюченное хрупкое тельце и стекающие по чужим бедрам капли спермы — перед ним живое произведение искусства, эстетика для глаз. Так что какая ему к черту разница, насколько ужасно чувствует себя его подстилка, пускай даже это его собственный сын. Тем более, если это его собственный сын.***
Гуаншань придерживался правила, что пока ему хорошо, остальное неважно. А так как во всех случаях за его собственным счастьем следовал или жёсткий секс, или муки врагов, он сам понимал, что на рай ему можно даже не рассчитывать. И как настоящий садист и само воплощение зла, он хотел насладиться чужими муками чуть дольше. Гуаншань чуть поерзал спиной на гигантской подушке, по-удобному устраивая на ней свою поясницу, и окликнул Яо. Он видел, как паренек скривил спину, сидя на краю кровати и низко опустив голову, уже собрался встать и уйти. Низкий баритон эхом ударился о стены комнаты и сломал тишину: — Мы ещё не закончили. Яо скривился от злости и противного чувства внутри, настолько щекочущего и раздражающего, что даже сравнить было не с чем — ему хотелось поскорее в ванную, чтобы смыть этот позор, пребывание в нем чужого тела и статус бесчестия, нависший над его головой тёмным облаком. Гуаншаню понравилось это выражение лица, поэтому он едко добавил, демонстративно поднося руку к повисшему члену и слегка потряхивая им: — Задницей поработал — теперь работай ртом. И засмеялся. Зловеще, противно, с хрипом и прерывающим смешки кашлем. Яо посмотрел на него как на психопата, но огрызаться не стал. Он просто хотел, чтобы весь этот ад поскорее закончился. Чужая голова чуть наклонилась, покачиваясь то вправо, то влево, наклоняясь и отстраняясь — Яо не знал, с какого угла ему лучше начать, не мог осмелиться. Оказалось, взять в рот ещё сложнее, чем подставить зад. Одно дело, когда это касается твоего языка, благодаря которому ты говоришь, ешь, и всё происходит в буквальном смысле перед твоим носом, а другое — твой зад делает все за тебя, а если повернешься спиной, так вообще ничего не увидишь. Гуаншань явно остался не доволен этим мельтешением и своим ожиданием, схватил сына за волосы и насильно опустил чужую голову между своих бедер: так, что тот уткнулся в обвисший член носом. Яо попытался подскочить и отклониться в сторону, но ничего не вышло — чужая ладонь сильно сцепила и без того спутанные пряди и надавила на затылок — не вырваться. Неприятный запах спермы ударил в ноздри, а губ касалась мягкая, сморщенная кожа. Яо захотелось зажать нос, закрыть глаза, рот и больше не видеть это. Он зажмурил глаза крепко-крепко. Ему было противно смотреть, противно трогать, противно представлять что-то подобное в голове и тем более противно лизать. Но быстрее, чем он сумел сообразить, сильные пальцы сжали его челюсть, и Яо почувствовал на языке легкую тяжесть и горьковатый вкус. Из-за растерянности он уже было хотел сомкнуть ряды зубов, но его вовремя остановили. — Только попробуй укусить — без зубов останешься. — Гуаншань недовольно фыркнул. Сам он считал, что уж слишком много людей всё ещё не побывало в его постели, поэтому ему определённо рано лишаться одной из самых важных частей его тела. — Так вот почему половина служанок ордена без зубов. Я-то думал, Госпожа Цзинь просто лишний раз не рискует и пытается уменьшить количество юбок, побывавших в вашей кровати, отец. — Яо не сдержался и все-таки съязвил Гуаншаню, специально выделяя обращение в конце. — Ну, в моей постели бывают не только юбки, — Гуаншань с надменным видом обвел парня взглядом и ухмыльнулся, а Яо скривился от отвращения. Самое худшее для него было в данной ситуации, что у него есть два пути: просто сосать чужой, бледный, наверняка в скором времени ещё и непригодный к использованию, член, или же развлекать его огрызаниями, смотря прямо в эти лисьи глаза. И тянуть время с каждой секундой было сложнее. Стиснув зубы и прикусив кончик нижней губы, Яо наклонился ниже, беря член в руки. Его ладони дрожали и потели, и Гуаншань это чувствовал. Его это даже больше забавляло, поэтому он молчал. Слегка размыкая губы, Яо втянул сморщенный конец в рот, начиная не спеша посасывать. Он был ужасно бледным — гляди, ещё немного, и он выплюнет эту штуку из своего рта, но парень держался из последних сил. Плоть внутри начала медленно затвердевать, поэтому со временем неприятное чувство, будто он угря жевал, начало ослабевать. Вот он уже чувствовал языком очертания мягкой головки, начиная ласкать её и тереть о свои щеки изнутри. Влажный язык млел от касаний к горячей коже, из-за чего Яо даже показалось, что у него рассудок помутнел. Губы скользили по уже затвердевшему стволу, размазывая слюну и чувствуя, как всё ближе и ближе подступает член к его глотке, задевая нёбо и трясь об него. Кончик языка сначала настойчиво ковыряет уретру, маленькими толчками будто бы пытаясь проникнуть внутрь чужого члена через эту маленькую дырочку. Потом он обводит по краям головку, начинает ласкать её языком и короткими толчками заглатывать, невольно издавая чмокающие звуки. — Знаешь, — неожиданно раздался среди этой похотливый тишины голос Гуаньшаня — он говорил негромко, спокойно, не сводя с Яо взгляда и запутывая свои пальцы в его волосах. — Я как-то не уверен, что ты отсасываешь первый раз. Уж слишком хорошо у тебя получается. Мать научила тебя и этому? Яо ничего не ответил — лишь поднял полный раздражения, ярости и злости взгляд и снова продолжил сосать, щекоча языком головку внутри рта. Гуаншань невольно захохотал с его реакции. Ему нравилось играть с этим ребёнком. Слегка сжав пряди на чужом затылке, Гуаншань неожиданно на него надавил, заставляя войти член в рот Яо полностью. Парень начал давиться и задыхаться, чувствуя, как доступ к кислороду перекрыли и как жгучая боль царапала глотку. Нос насильно уткнулся в липкий от спермы лобковый волос и колол щеки, губы. Гуаньшань судорожно выдохнул от приятного обволакивающего чувства и совершенно не реагировал на агрессивные, панические барахтанья снизу. Чужой кадык нервно ходил то вниз, то вверх, горло сжималось из-за инородного объекта, пытавшегося проникнуть глубже. — Идиот, — прохрипел он, посмотрев на Яо из-под полу-прикрытых век. Гуаншань явно наслаждался ситуацией. — Носом дыши. И горло чутка расслабь. Точнее, сначала рот в принципе, а потом горло. Примерно также, как когда стонешь или поёшь. Слюну не глотай, а то тебе же сложнее будет. — Гуаншань помассировал рукой затылок Яо, сильнее зарываясь пальцами в ком из спутавшихся волос. У Яо из глаз полились слезы. Ему было страшно. Больно. Тошно. Он не мог ни говорить, ни дышать нормально, тело словно цепями сковали. Сейчас ему как никогда хотелось откусить Гуаншаню член. Так и не сумев пошагово сделать то, что сказал Гуаншань, Яо наконец выпрямился и выпустил изо рта член, начиная громко кашлять и плеваться. Слезы и слюна склизкой смесью размазались по его заалевшим из-за нехватки кислорода щекам. — Тцтцтц, а ведь у тебя так хорошо получалось в начале… — Гуаншань резко дернул Яо за руку, усаживая к себе на бёдра.***
Яо смущенно посмотрел за спину и раздвинул ягодицы, чувствуя, как набухшая головка упирается в проход. Он хотел сделать все на этот раз медленней и аккуратней, боясь снова того колюще-режущего ощущения, которое однажды уже застало его врасплох — сейчас как-то внезапных сюрпризов не хотелось. Чужие ладони наглым образом расположились на его заднице и — что неожиданно — помогали, терпеливо пытаясь протолкнуть член внутрь: пальцы бесстрастно переплетаются с пальцами Яо и пытаются открыть сжавшийся проход, а ладони всё сильнее тянут вниз, так что Яо и заметить не успевает, как становится заполненным уже наполовину. Не в силах больше держаться на весу, он оперся ладонями на плечи Гуаншаня. Но тому было плевать, почему Яо так осторожничал. Не имея привычки терпеть и ждать, он с силой надавил на чужие бедра, заполняя Яо полностью и довольно мыча от приятного, давящего чувства. Яо же только и успел то ли взвизгнуть, то ли вскрикнуть. Из его глаз снова полились слезы. Ноги предательски дрожат. Кожа внизу буквально горит, пылает, а внутри как будто салют взрывается, обжигающий и всепоглощающий. Он не в силах даже прикусить язык, из рта вырывается растянувшийся на выдохе хриплый стон боли. Неожиданно Гуаншань с силой кусает мочку уха Яо и злорадно, со всей нескрываемой желчью произносит вкрадчивым шёпотом: — Тебя определённо ждёт большое будущее, Яо.