Я вырос, и я не помню тебя. Часть 1

      Тренировочный лагерь ЮЭЙ.              Мальчишка попался ему на глаза сразу же. Быстрый, сильный. Взгляд Старателя.       Даби непроизвольно сжал кулаки, хотя отлично научился себя контролировать. Он сдержался, не ударил, ведь взгляд Старателя исчез, стоило пацану моргнуть. Это все тени, игра неровного света, исходящего от огня, и ярко-бирюзовый цвет. Мальчишка - сын Старателя. Его зовут Шото.       Перед вылазкой Даби изучил все досье на студентов 1-А класса. На Шото Тодороки он потратил времени ровно столько же, сколько и на всех остальных. Про Мидорию он читал намного дольше - но Мидория и заслуживал более пристального внимания.       Шото унаследовал внешность обоих родителей. Он выглядит серьезным и собранным, слишком взрослым для его возраста. Шото остался таким же, каким был в детстве.       Они бросились ловить крошечный голубой шарик, в который был превращен Кацуки Бакуго, и на секунду взглянули друг другу в глаза.              Как принесли домой Фуюми, Тойя толком не помнил. Помнил уже Нацуо - и Нацуо, мягкий и пухлый, ему понравился. Тойя не ревновал брата и сестру к маме, потому что мама делила свою любовь между всеми на равные части. Вот только, любви было столь мало, что дети с трудом ощущали ее. И Тойя раньше всех понял, чья это вина.       Мама ненавидела отца, злого, агрессивного, властного человека. Он выжег из нее все чувства, кроме страха и отвращения, и ту крошечную любовь, что она сохранила в себе, еле хватало на троих детей.       Быть старшим – это ужасная участь. Именно ты становишься невольным участником семейных трагедий, но в силу возраста не способен ничего сделать, и можешь лишь беспомощно наблюдать. Увы, дети зачастую безмолвны и бесправны.        Дни Тойи с самого детства проходили в бесконечных занятиях, тренировках, уроках. Отец признавал только тяжелый и упорный труд, такой, чтобы валиться с ног и засыпать, едва окажешься на футоне. Порой мальчику хотелось поиграть на улице, выйти вместе с тетушкой в торговый центр или даже просто поболтать с Фуюми, но первый же подзатыльник и громовое: «Какие еще развлечения?! Марш тренироваться!» выбивали из глаз унизительные слезы. Со сжимающимся в животе страхом Тойя мчался в спортзал, подгоняемый тяжелыми шагами отца за спиной и спотыкаясь о собственные ноги. А после тренировок тихо плакал у мамы на коленях.       Мама жалела его, тайно, чтобы даже сестра не знала – она гладила Тойю по всклокоченной рыжей голове, и одно только ее теплое, заботливое существование, являлось утешением. Тойя шепотом жаловался ей на свою боль и обиды, а мама в ответ опускала густые светлые ресницы и перебирала тонкими пальцами тяжелые пряди волос.       «Я верю в тебя, Тойя», - всегда говорила она, когда мальчик успокаивался, – «потому что ты мой первенец, сынок. Я любила тебя раньше Фуюми-тян и Нацу-тяна. Я люблю вас всех больше своей жизни. И ты нужен мне, как никто», - она поднимала ладонью припухшую мордашку Тойи, и они смотрели друг другу в глаза, – «ведь именно ты тот, кто защитит их, когда я не смогу быть рядом. Для этого тебе нужно становиться сильнее. Потому что ты у нас старший брат».       Ее серые глаза были полны слез, и Тойя, дрожа от переполнявших его эмоций, всегда кивал, утирая кулаком лицо.       «Я и тебя защищу, мамочка», - бормотал он, – «я вырасту, стану сильнее, и обязательно защищу тебя от папы».       Мама улыбалась. Ее лицо всегда было печальным, даже когда уголки губ приподнимались. Тойя смотрел на нее и думал, что он любит маму так, что его живот просто разорвется от любви. Он представлял, как становится большим и сильным, больше отца, и забирает в ладони маму, Фуюми и Нацу, и уходит с ними, а машины размером с игрушку, и тыкаются ему в ноги, как жуки. Старатель будет пытаться остановить его, но Тойя сделается таким большим, что все атаки отца будут ему, как искорки от фейерверков на палочках – легкое покалывание. И он унесет всех в безопасное место, и будет заботиться по-настоящему.       Впрочем, отец не трогал ни сестру, ни брата. Маму при всех он тоже не трогал, но Тойя знал, что как только за ними закрываются сёзде, начинает происходить что-то страшное – раздавались громкие голоса, мамин плач… в такие минуты он забирал Фуюми, выкатывал коляску с Нацуо в сад около дома, и сидел там с ними до тех пор, пока вытирающая слезы мама не звала их в дом. Мечты оставались мечтами. Он бы никогда не смог справиться с отцом.       Тренировки были, сколько Тойя себя помнил. Вначале они напоминали обычную гимнастику, занимали немного времени, но стоило проявиться причуде – обжигающему ладони синему огню – как простые занятия превратились в настоящую пытку. Отцу нравилась причуда Тойи, он находил такой мощный огонь отличной способностью для героя, от мальчика требовалось лишь научиться ею управлять.       Можно сказать, это была самая бесполезная причуда, ведь Тойя не мог с ней справиться. Стоило ему немного увеличить силу и количество огня, как кожа пузырилась и начинала слезать. Обычно, носители подобных причуд могут выдерживать собственный огонь, но только не Тойя Тодороки. Пламя было слишком горячим, мышечная масса слишком маленькой, а высокие температуры переносились очень тяжело – прямо звезды сошлись, не иначе. Старатель, однако, игнорировал все это, валил все на нежелание учиться и лень, отчего в ход шли подзатыльники и грозные окрики. Давящийся слезами ребенок старался изо всех сил, но…        Ожоги сопровождали каждую тренировку. Они покрывали руки, плечи, лицо, появляясь там, где возникал огонь. Едва старые ожоги заживали, как на их место приходили новые. Тойя не вылезал из бинтов, весь пропах мазями, мучился от зуда и постоянной боли, из-за которых не мог спать и есть. Он сильно похудел из-за отсутствия аппетита, а потому быстро терял силы. Старатель пускал в ход все более строгие наказания, увеличил интенсивность и время тренировок, составил особую диету – но результата это не приносило. Тогда он стал воздействовать по-другому. Разговорами.       Отец бесконечно объяснял, зачем все эти тренировки нужны Тойе. Говорил про Всемогущего и его титул Номера Один, Символа Мира. Говорил, что у Тойи есть все шансы стать лучше, превзойти такого сильного героя! Разве ему не хочется прославить фамилию Тодороки? Разве ему не хочется стать Номером Один?       Избитый, весь перемотанный бинтами мальчик в тот момент ничего не хотел. Ему было всего лишь семь лет, он старался не заплакать и мечтал, чтобы тело перестало болеть. Чем больше Старатель распинался про героев, тем больше Тойя начинал их ненавидеть. Вот это все – страдания мамы, его мучения – они нужны лишь для того, чтобы спасать каких-то там людей? Все герои такие, как его отец – они так же причиняют боль своей семье во имя других? Тогда, зачем вообще быть героем?       Со временем, Энджи Тодороки все же пришлось признать, что причуда и Тойя не совпадают даже близко. Самый старший ребенок по иронии судьбы оказался самым худым и слабым из троих детей, и физически не мог справиться с мощной причудой. Будущий герой Старателя на самом деле не был создан для битв – использовать причуду было опасно для жизни мальчика и для окружающих, а мышечная масса не набиралась, сколько Тойю не кормили и сколько отец не гонял его силовыми тренировками. Сказывалась генетика – стремление Энджи Тодороки создать идеальная причуду сыграло с ним дурную шутку, подарив Тойе телосложение хрупкой матери. К девяти годам это стало окончательно ясно.       Именно тогда Тойя раз и навсегда уяснил, в каком месте он живет. Его семья не была таковой, они все существовали в заложниках у фанатичного отца, бороться с которым было невозможно. Все с большей мрачной ясностью мальчик понимал, какой страшный человек Старатель, отчего мама вечно заплаканная и бледная, почему Нацуо и Фуюми стараются пореже мелькать в коридорах и не показываться лишний раз на глаза. Почему в мамином сердце с каждым годом все меньше любви, и она уже с трудом делит ее между младшими детьми. Повзрослев, Тойя перестал плакать у матери на коленях. Он был слишком похож на Старателя, чтобы не вызывать в ее глазах страх и отвращение одним своим видом. Он замкнулся в себе.        Хотя, отец и требовал от него все больше, чем старше он становился, плюсы возраста все же были. Это школа, куда Тойю отдали, когда пришло время, и конечно, повзрослевшие брат с сестрой. Фуюми и Нацуо стали настоящей отдушиной – тени в собственном доме, добрый, веселый брат и скромная, ласковая сестрица. Тойя относился к ним со снисходительной заботой, отлученный от мамы, он переключился на младших, неосознанно пытаясь получить от них побольше тепла и отдавая все свое нерастраченное тепло. Он находил время поиграть вместе, он слушал про их дела в школе, они с Нацуо даже сблизились на фоне всяких мальчишечьих дел – так, впервые, у Тойи, никогда не имевшего друзей, появилось их подобие. Наверное, этими отношениями он дорожил даже больше, чем своей жизнью.       К девяти годам все, чего достиг Тойя – это отличных оценок в школе из-за привычки все делать идеально, способности слабо вздрагивать из-за очередного ожога, вместо того, чтобы плакать от боли, и каких-никаких мускул. Пожалуй, еще он мастерски научился бинтовать собственные раны. В остальном ничего не изменилось – огонь так же, как и в пять лет, уничтожал все на своем пути, стоило увеличить его количество. Хотя, контроль заметно улучшился, все же уровень владения причудой находился на уровне обывателя, не больше. У другого ребенка, с таким уровнем подготовки, давно был бы уже контроль про-героя, но только не у Главного Разочарования Тодороки Энджи. На тренировках Старатель постоянно хмурился и ворчал, что Тойю нужно заменять. Но тот даже не представлял, как отец собрался это сделать, ведь очевидно же было, что Нацу и Фуюми, со своими ледяными причудами, и близко не подходят для исполнения гениального плана. Отцу нужен был кто-то с огненной причудой, но больше детей у Старателя не было?...       Однажды Тойя понял, что в их доме что-то происходит. Мама стала поправляться, на ее бледных щеках появился румянец, отец перестал прикасаться к ней. Их общение в отдельной комнате прекратилось, мама искала на полках их старые детские вещички, ее постоянно возили по магазинам, в дом приносили большие картонные коробки. Отец перестал тренировать причуду Тойи, сосредоточившись на силовых тренировках.       Тойе стукнуло десять, когда на свет появился еще один его брат. Шото.       Маму привезли из больницы, и тетушка привела их всех троих к ней в комнату, посмотреть на нового братишку. Мама, бледная и слабая, лежала на кровати, рядом с ней в пеленках шевелился младенец. Шото, сказала тетушка, зовут малыша, и он казался намного меньше, чем был Нацуо – или, просто Тойя так вырос? Их подвели поближе.       Шото спал в своих пеленках, сжав крошечные кулачки, у него была круглая красноватая мордашка, бело-рыжий пушок на макушке, и ресницы с пол-пальца – на одном глазу белые, на другом темно-рыжие. Ресницы лежали на пухлых щеках, между которыми устроились носик-кнопочка, пухлые губы и крошечный подбородок. Тойя смотрел на своего нового брата, и чувствовал, как сердце начинает биться все быстрее. Нацу и Фуюми никогда не подвергались серьезной опасности, они скорее просто жили в каком-то вечном изгнании, и Тойя воспринимал их как почти равных себе, а не младших, но Шото… Шото с первого взгляд стал особенным, со своими этими щеками, ресницами, кулачками и пеленками, беззащитный, маленький... младший братик. Это был реально младший братик Тойи, и он понял, что ощущает то самое чувство снова. Как было с мамой в далеком детстве – огромную, огромную любовь. Снова она начало распирать живот, снова захотелось расплакаться и обнять – только, непонятно кого. Впервые стало страшно не за себя – за Шото, такого крошечного и важного.       Тойя несмело протянул руку, вложил указательный палец в кулачок малыша, и тот сразу крепко сжал его. Фуюми рассмеялась от удовольствия, а Нацуо полез Тойе под локоть, тоже желая потрогать братика. Мама улыбалась, наблюдая за ними, просила Нацуо быть осторожнее – Шото все-таки не игрушка, он очень маленький и хрупкий…       Тойя едва видел и слышал их. Маленький кулачок сжимал его палец, и Тойя почувствовал эту связь, словно нить, завязанную на их с Шото запястьях. Он наклонился вперед, пока на них не смотрели, и прошептал в маленький лобик, весь дрожа от эмоций:       «Это я, Шо-тян, твой старший брат. Меня зовут Тойя. Ты пришел в нашу семью. Ничего не бойся. Я всегда защищу тебя. Я всегда буду рядом. Я никогда, никому не дам тебя в обиду».       Впечатлений им с Фуюми и Нацуо, в итоге, хватило на весь оставшийся вечер - только и разговоров на веранде было про нового братика. Уже лежа на своем футоне, Тойя, засыпая, думал про то, что ему обязательно надо вырасти. Он чувствовал смутное желание, зудящее где-то в груди, желание что-то сделать, не сидеть на месте, не ждать, ему хотелось вскочить и помчаться в мамину комнату, чтобы проверить, как там Шото, не жарко ли ему, не больно, не страшно, спит ли он…       Впервые в жизни Тойя Тодороки был счастлив. Мир больше не казался безрадостным и мрачным, ведь у него наконец-то появился очень важный человек, ради которого он будет стараться еще больше. Тренироваться во благо брата, учиться, расти, становиться лучше. Даже героем быть, если это будет для Шото. Уже и тренировки с отцом не отталкивали – ведь, это было возможностью стать защитником Шото и примером для него. Ради этого стоило пару раз обжечься о свою причуду.       Но рождение Шото не было началом нового пути. Оно было началом конца.       Отец перестал замечать Тойю. Это было так резко, что первое время Тойя приходил к спортзалу и ждал начала занятий, но там все время было закрыто, а отец выгонял его прочь, учить уроки. Старатель был сосредоточен только на Шото, следя буквально за каждым аспектом его жизни, и игнорируя остальных детей. Неожиданная свобода была бы чем-то новым и ослепительно прекрасным, если бы Тойю не мучила мысль о том, что отец что-то замыслил. Это было предчувствие… он старался не думать о нем, с головой погружаясь в другие дела.       Шото подрастал прямо у них с Фуюми на глазах – сестра частенько напрашивалась в помощь маме, и Тойя ходил вместе с ней. Его тянуло к Шото, постоянно хотелось находиться рядом. Это новое чувство ответственности, собственной значимости, очень нравилось Тойе, хотя старшие родственники в основном только хихикали с него.        Сначала Шото был как кукла, умел только плакать, есть и спать, и Тойя просто помогал укачивать его или катал коляску на прогулке. Но потом малой научился садиться, осмысленно смотреть по сторонам, играть с погремушками и мягкими грызунками, кушать с ложки – и обязанностей стало больше. Поиграть, помочь покормить, успокоить, а попробуй ты его укачай, когда он кряхтит, выгибается и не хочет!       Отец постоянно твердил, что внешность Шото говорит о силе его будущей причуды– из-за того, что мягкие волосы на его головке был двух цветов – справа белые, а слева огненно-рыжие. Шото словно разделили пополам, в маленьком тельце схлестнулись две стихии, и Тойя надеялся, что это не причинит столько беспокойства, сколько его причуда причиняла ему. Фуюми уже предвкушала, как будет помогать мелкому с его правой стороной, как они будут вместе делать ледяные скульптуры и рисовать изморозью на окнах. «Ни-сан, а ты будешь помогать ему управляться с пламенем!». Тойя смотрел на свои забинтованные запястья – ожоги заживали очень плохо. «Я даже со своей причудой справиться не могу, Фу-тян». Втайне он надеялся, что Шото никогда не познает ярость огненной причуды.        Левый глаз у братика был бирюзовым, и когда Тойя смотрел на него, видел отца. Надежда надеждой, но он знал, что чуда не произойдет. Генетика в их мире – беспощадная вещь.       Шото исполнилось полгода, он обзавелся круглыми щеками, почти лежащими на плечах, серьезным взглядом и цепкой хваткой маленьких пальчиков. Сохранил длиннющие ресницы, из-под которых сурово зыркал по сторонам. В нем рано проснулась самостоятельность, но почти все попытки сделать что-либо без посторонней помощи заканчивались неудачей - хмурились тонкие бровки, на пухлощеком лице появлялись недовольство и досада. Тойя обожал наблюдать за братом, на которого без улыбки не мог смотреть. Но его помощи Шото не принимал – отталкивал Тойю, лопоча что-то, и повторял, пока не начинало получаться.       Он с той же умилительно строгой рожицей тянулся к брату, сестре и маме, прося поднять его на ручки.       Тойя поднимал - от Шото всегда пахло молоком и мылом, он был тепленьким и мягким. Тойя крепко прижимал брата к себе, носил его по комнате, рассказывая про все, на что падал взгляд, и Шото внимательно слушал, не сводя с чужого лица разноцветных глаз. Тойя замолкал и Шо-тян вдруг начинал смеяться, будто получая удовольствие только от того, что они сейчас рядом.       Тойя знал, что брат любит его. Шото любил все, чтобы было вокруг него, маму, тетушек, бабулю, Фуюми, Нацуо, отца. Шото еще не встретил боль и ужас, он плакал только потому, что хотел кушать или ему было жарко, и Тойе хотелось, чтобы так было как можно дольше.       Часто, играя с братиком, Тойя встречал утомленный взгляд мамы и понимал, что любовь в ней уже закончилась. Шото она не любит. Она вообще никого больше не любит. Мама была заботлива со всеми своими детьми, но ее действия были механическими, словно она не хотела о них заботиться. Вряд ли она могла обидеть, но знать, что ей теперь все равно, было больно. Понимали ли это Фуюми и Нацу? Тойя чувствовал, что после мамы по-настоящему любить их будет только он один… и, это было грустно, ведь ему было всего десять, такая ноша слишком тяжела.       Дети не должны заботиться о детях.       Отец ждал, когда проявится причуда Шото. Он постоянно твердил о зависимости внешности от причуды, повторял, что в этот раз не ошибся, что Шото – именно тот, кто ему нужен. Тойя отлично знал, для чего на самом деле – отец не оставил своих помыслов. Кто-то из Тодороки должен был стать Номером Один, и, раз Тойя был провалом, Шото должен был стать триумфом. В это не хотелось верить, и Тойя отчаянно гнал от себя эти мысли. Он успокаивал себя тем, что Старатель был слишком занят последний год, а вот как только забот с Шото станет поменьше, старик сразу продолжит их тренировки, и все вернется на круги своя.       Шото, подрастая, становился похожим на отца. Тойю немного пугало то, что на лице у мамы появлялось отвращение, когда она смотрела на его левую сторону. Брат беззащитен, что, если мама решит сделать ему больно? Фуюми и Нацуо тут не помощники, а сам Тойя – лишенный права голоса, вроде бы наследник воли отца, а вроде уже и нет, выходит, останется последним щитом между жутким миром и младшим братиком. Он никому не говорил о своих мыслях и страхах, но каждую ночь они наполняли его разум, мешая спать. Люди очень жестоки, как защитить более слабого? И разве десятилетний ребенок должен это делать – от зла должны защищать герои! Но, тогда, где они? Разве их собственный отец – не один из величайших героев? Разве он не должен быть самым первым, кто спасет их? Почему тогда Тойя прекрасно знает, что защиты ждать не стоит, что никто не придет и даже начни он кричать во весь голос, ему ни за что не поверят. Они беззащитны, и самый уязвимый из них - Шото, без причуды, без быстрых ног, не умеющий толком даже говорить.       Где герои, когда они нужны?       А может, не такие уж они и герои?       А может быть, в героях вовсе нет надобности?       Когда Шото исполнился год, отец отвез его в клинику, проверить физическое и психическое развитие. В тот день была очень теплая погода, Тойя отлично решил контрольную в школе, смог сдать норматив по физкультуре, за что его похвалил учитель. Они с Фуюми рисовали на кухне почти до вечера, а ближе к ужину пришла тетушка и попросила их выйти. Фуюми умчалась искать Нацуо, а Тойя вышел на веранду с мангой. Он решил подождать возвращения Шото и рассказать маме о своих достижениях в школе.       Родители вернулись с закатом. Небо было золотисто-алое. Иероглифы еще были видны, но вскоре должно было совсем стемнеть. Родители прошли мимо Тойи, даже не заметив его. Отец явно был очень возбужден и доволен, а мама выглядела бледной и грустной. Шото, которого мама держала на руках, дремал, положив голову ей на плечо.       Захлопнув мангу, Тойя выждал с десять минут и побежал в детскую. Из большой комнаты доносились восторженные голоса родных. Отец привез какую-то радостную новость? Тойе же с каждый секундой почему-то становилось все тревожнее.       Он подошел к сёдзе, когда они открылись.       - Тойя, - стоящая на пороге мама, отошла в сторону, - зайди, пожалуйста.       Она уже переоделась в домашнее и переодела брата. На ее щеки вернулся слабый румянец, хотя глаза были очень печальными. От нее слабо пахло жасмином.       - Мам, все в порядке? – спросил Тойя, переводя взгляд на брата. Шото уже проснулся и сидел на татами с мягким кубиком. Увидев Тойю, он кинул кубик и протянул к нему ручки.       - Ни, Ни! – залопотал он. Тойя подошел к нему и поднял тяжелого братика на руки.       - Привет, Шо-тян, - сказал он, получая ладошкой по лицу, - это что, слюни на подбородке? Мам, дай полотенце, я ему вытру.       Он встретился взглядом с мамой и увидел в ее глазах слезы. От тревоги в животе сжалось так, что стало больно. Плохое предчувствие, подумал он, и спросил:       - Мам?       - Тойя, прости, - прошептала мама, - у Шото проявилась причуда. Сегодня, прямо в больнице. Его правая сторона способна создавать лед. А левая – огненная. Как папа и предполагал.       Тойя не сводил с мамы взгляда. Да, это очень хорошая новость, почему так страшно, откуда эта ноющая боль?        - Мама, скажи честно, ты же знаешь. Отец собрался делать с Шото то же, что и со мной? – спросил он, заставляя себя говорить эти слова.       - Если его причуда будет сильной, то да, - ответила мама, опуская глаза. Длинные волосы скрыли ее лицо.       Они оба знали, что так и будет.       Тойе показалось, что сбываются все его ночные жуткие мысли-сны. Он помнил каждую свою тренировку, каждый свой ожог, каждый окрик отца, каждый удар. Шото ждало все то же самое? Вот бы сейчас кто-нибудь пришел и спас их… как в его детских мечтах. Тогда Тойе казалось, что он сможет стать великаном, которому нипочем самые сильные атаки Старателя. А сейчас он чувствовал себя маленьким и ничтожным. Это было почти так же больно, как и самый сильный ожог.       Ему не быть героем. Да и не хочется. Какой вообще смысл в жизни Тойи Тодороки, если он просто слабое, жалкое создание?       - А если я попрошу его тренировать меня, а не Шото? – бездумно спросил он, - отец же уже занимался со мной, это будет легче, что учить кого-то заново!       Мама медленно покачала головой.       - Боюсь, уже поздно, сынок. Он уже все решил.       Тойя прикусил губу. Шото дотронулся ручкой до его щеки и Тойя прижался к ней лицом. Он заплакал, даже не замечая этого.       - Но я не хочу. Это же больно, тренироваться. А если он не справится с причудой? Почему Шо-тян вообще должен проходить через это? Он же еще маленький, вдруг он вырастет и не захочет быть героем! Зачем вы родили его, для этого? - спрашивал он, - для того, чтобы папа мучил его так же, как и меня?! Мама, я же его старший брат! Я должен защищать Шото!       - Что случилось? - услышал он тяжелый голос и развернулся. Громадный, грузный, отец стоял на пороге, сверля их своим ледяным взглядом. Мама непроизвольно сжалась в комок, Шото потянулся к отцу, а Тойя отступил назад. Первый раз в жизни он не почувствовал страха перед давящей силой Старателя. Теперь он ощущал только ярость.        Отец опустил взгляд на Шото и потянулся, чтобы забрать его, но Тойя шарахнулся назад, закрывая брата своим телом. Отец нахмурился.       - Не подходи сюда! - закричал Тойя, - не смей трогать его! Мама, отойди!       Он выставил вперед руку, и на его ладони вспыхнуло синее пламя. Теперь обжигающее прикосновение было даже в радость – Тойе казалось, что он противостоит злу. Он как герой, который сражается со злодеем.       Ему есть, что защищать.       - Что на тебя нашло? - спросил отец, - отдай брата, пока ты его не обжег.       Шото начал хныкать.       - Я его не обожгу! Я контролирую причуду! - огрызнулся Тойя. Ярость бурлила в его крови, придавая ему смелости и сил, - не трогай его, не прикасайся к нему! Я не позволю тебе, ясно?! Ты не будешь тренировать его! Я буду вместо него героем, а ты никогда не коснешься Шото!       Отец хмыкнул и сложил руки на груди. А потом все произошло слишком быстро. На голову Тойи обрушился такой удар, что его отбросило в сторону до самой стены. Мама закричала, Тойя сполз на пол, крепко прижимая к себе плачущего брата.       - Заткнись, - бросил отец маме, - забери у него Шото.       Тойя едва понимал, что происходит, но почувствовал, как брат выскользнул у него из рук.       - Не отдавай его папе, - пробормотал он, с трудом фокусируясь на маме. Та, пряча лицо за волосами, выбежала из комнаты. Тойя поднял глаза на отца. Тот с презрением рассматривал его.       - Не твое дело, зачем он родился. Ты не оправдал моих надежд, так что он теперь будет вместо тебя, - процедил Старатель, - и Шото станет моим идеальным творением. Мне жаль, что я потратил столько своего времени на такой мусор, как ты. Надеюсь, это наверстает твой брат – а что его ждет, не твоего ума дела. Вы, слабаки, должны помалкивать, и быть благодарны героям. С чего ты взял, что сможешь кого-то защитить? – он кивнул на ожог на ладони Тойи, - ты даже с причудой справиться не можешь. Разговор окончен. Сейчас вали спать. Завтра я придумаю достойное наказание за твое поведение.       Тойя поднялся на ноги, качаясь от звона в голове, и бросился бегом из комнаты. Фуюми и Нацуо встретили его в коридоре - они услышали шум, но Тойя пробежал мимо них. Он остановился напротив бабушкиной комнаты - оттуда слышался плач Шото.       - Мама! - закричал он.       - Тойя, пожалуйста, иди к себе! - крикнула мама в ответ из-за закрытых сёдзе, и Тойя понял, что она тоже плачет.       - Мамочка, не отдавай ему Шото, он чудовище, он убьет его! Я обязательно защищу вас, слышишь, ты только продержись, только не отдавай Шото! - кричал Тойя, но, услышав шаги отца, бросился бегом из дома. Он сам не помнил, как выскочил во двор и почему его никто не остановил - он бежал и бежал, пока не перестал слышать голоса взрослых. Уже стемнело, сад был большим, и кусты, за которыми прятался Тойя, густые и развесистые, надежно скрыли его от посторонних глаз. Его обязательно нашли бы, но не сразу. В запасе было несколько минут.       Тойя медленно съехал на мягкую траву. В голове все еще звенело, лицо горело после удара. Ладонь покраснела и чуть припухла, словно в насмешку над его желаниями. Слова отца ворочались в голове, как тяжелые тлеющие угли, подогревая ярость и превращая ее в лютую ненависть.        "Ты слабак". "Ты должен быть благодарен героям". "Ты мусор". "Шото будет вместо тебя".       Если герои такие же, как и его отец, то они ничем не лучше злодеев! А это значит, что уже неважно, кем будет Тойя. Добра и зла в абсолюте нет, но есть тираны, причиняющие боль маленьким детям. И таких людей быть не должно.       Всего его существо заполнила черная ненависть. Сжирая, поглощая остатки разума, чувство самосохранения, страхи, она залила собой сознание ребенка, придавая сил, помогая встать. Пламя снова вспыхнуло на коже, поджигая одежду, однако он не почувствовал боли. Мальчик медленно встал и направился обратно во двор. Когда он вышел на открытую площадку, то первым увидел лицо отца, стоящего на веранде. Вокруг сновали еще какие-то люди, но сейчас Тойя их даже не узнавал.       Он смотрел только на отца. На его широкое самодовольное лицо, мускулистые руки, бирюзовые глаза. Невыносимо, что у него была внешность этого человека. Жаль, что она частично у Шото. Но внешность не определяет человека. Лишь дела.       Причуда больше не поддавалась контролю. Это могло причинить серьезный вред, однако сейчас на себя было наплевать. Это был его бой, и Тойя не собирался убегать или жалеть себя. Он слишком долго подчинялся обстоятельствам и отцу. Слишком долго смотрел, как маме делают больно. Слишком долго терпел сам.       Раз никто не придет их спасти – он спасет всех сам.       Это участь старших. Они должны принимать на себя все удары. Они способны все выдержать, если родились первыми.       Эта ответственность никогда его не отпустит. С этой любовью ему теперь жить до самого конца.       - Смотри, отец! – закричал он, - смотри на меня! Я вызываю тебя на бой! Я одержу победу, и ты даже пальцем не коснешься мамы, моих младших братьев и сестры! Я стану главой нашей семьи, и прогоню тебя прочь!       Он отпустил причуду окончательно, и последним, что отпечаталось в его голове, были ярко-бирюзовые изумленные глаза.       А потом наступила боль.       Хрупкое детское тело вспыхнуло, охваченное мертвенно-синим пламенем, чья температура была во много раз больше обыкновенного рыжего огня. Это пламя пожирало все, до чего могло дотянуться – жуткая, разрушительная сила.       Ее источник корчился в самом центре, страшно крича.       Это была невыносимая боль, от которой было никуда не деться. Сквозь собственный крик Тойя слышал, как трещат от жара кости и лопается кожа. Дышать стало нечем, легкие забил колючий обжигающий дым, мальчик кричал и кричал, не в силах остановить это безумие, кричал, пока оставались силы. А потом Тойю накрыла тьма, и ничего не стало.              Серый и бирюзовый. Шото будто разделили пополам. Справа у него лед, а слева - огонь. Что за чудная причуда, это действительно была победа отца. После трех неудач-то.       Даби помнил эти глаза у годовалого ребенка, но сейчас они смотрят с лица юноши. И Шото не похож ни на отца, ни на маму - он особенный, будто искупление грехов этих двух человек. Шото, бросившийся к злодею, чтобы поймать шарик, в котором спрятан Кацуки Бакуго. И какой он был сейчас легкой мишенью! Один удар - и от мальчишки не останется и следа! И все, к чему стремился Старатель, пойдет прахом! Годы его работы, всего одним движением руки, отомстить за всю боль, за предательство…       Даби сжал в кулаке шарик, позволив мальчишке прокатиться по пыли.       - Шото... Тодороки.       Ненавистная фамилия. Имя, затерянное в прошлом.       Мальчик Тойя сгорел в собственном огне давным-давно. У Даби нет родителей и братьев с сестрами, он совсем другой человек. У него есть его желания и цели, которых он достигнет любой ценой. И его ненависть, к которой он привык, которая стала его неотделимой частью.       Шото, сидящий на земле, смотрел на злодеев во все глаза. Его брови изломала боль. Хотя в победе над детьми нет ничего великого, от гаммы эмоций на его лице – страха за чужую жизнь, шока, бессилия, Даби ощутил торжество. Он так красиво обставил главную надежду Старателя.       Тодороки не отводил взгляда от Кацуки Бакуго, готовый в любую секунду броситься на помощь. Под пальцами стучал пульс Бакуго, но Даби почему-то казалось, что он слышит сердце Шото.       Мидория, вопя что-то бессвязное, слепо кинулся вперед, хотя все равно не успевал. Никто из злодеев и не пытался ему помешать. Даби потратил секунды исчезновения в портале, чтобы еще раз взглянуть на Шото.       Он так вырос. Крепкий, высокий, взрослый и незнакомый. Совсем чужой человек – если бы не эти глаза с длиннющими ресницами, не узнал бы в нем того младенца.       Шото вырос, справился, не сломался под гнетом отца. Разве что, шрам – от старика подарок? Даби смотрел, и все торжествующее и злое, сменялось на досадную, ноющую боль.       Хотелось сказать: «Шото, я твой старший брат», - но ведь у Даби нет братьев и сестер.       Хотелось сказать: «Ты, конечно, меня не помнишь».       Хотелось сказать: «Видишь, я так и не стал героем, отец был прав. Но теперь я очень силен и я умею ненавидеть. Думаю, что я смог бы теперь защитить тебя от любой беды. Только ты уже, наверное, в этом не нуждаешься».       Он смотрел, и горло сжималось. Любовь, сука, ведь не проходит никогда. Любовь остается где-то внутри – в сердечной мышце, на внутренней стороне щеки, под веками, там, где ее не достать даже пламенем. Любовь выворачивает наизнанку, и от нее не спастись.       «Почему я не был рядом, спросишь ты».       «Просто, я умер, Шото. Хотел защитить тебя… но не смог. А сейчас нас с тобой больше ничего не связывает, ведь во мне не осталось ни капли крови Тодороки. Только месть».       Но что-то было. И это что-то не позволяло отвести взгляд, а в животе саднило, требуя смотреть, пока можно, и не насмотреться было никогда.       Они исчезли в портале, и лицо Шото пропало во тьме.       - Этот мальчишка, сын Старателя, привлек твое внимание? - просипел Шигараки, крутясь на стуле. Бакуго был без сознания, его уже приковали к стулу. Даби взял стакан с виски с барной стойки и сделал глоток, - ты не ударил его, хотя была такая возможность.       - Я решил не нападать на детишек без особой надобности. А он не атаковал.       - Да, но можно было бы устранить сильного пацана. Что-то в нем... ммм... остановило тебя?       Шигараки начал чесаться. Это выглядело мерзко, и Даби отвернулся, рассматривая спящего Бакуго. Волосы торчком - взрывает он их, что ли?       - Это не твое собачье дело, Шигараки.       Тот хрипло рассмеялся.       - Что-то в нем остановило тебя. Когда я узнаю, в чем дело, я тебя убью.       Даби закрыл глаза, успокаивая в своей душе все чувства, что могли принадлежать Тойе. В следующую встречу они с Шото будут врагами. Потому что они – герой и злодей. Хотя, на самом деле, героев и злодеев нет, есть лишь люди, делающие больно другим.       Больше никаких воспоминаний. Больше никакой любви.       Кого бы ни любил Тойя, это никак не относится к Даби.       И все же, где-то в душе шевелился тихий, злорадный восторг. Пусть провалятся отец и мама, пусть провалятся Фуюми и Нацуо, которые ничего не смогли и не пожелали сделать, хотя так же были старшими, как и Тойя. Но Шото - Шото пусть будет. Пусть будет так долго, как только сможет. Шото – это непреодолимое притяжение, как и много лет назад. Это мысль, глядя на него, повзрослевшего, о том, что Тойя погиб не напрасно.       - Рискни, - бросил ухмыляющемуся Шигараки Даби, и ушел в дальнюю часть бара. Ждать, когда Кацуки Бакуго проснется.