Безответная, взаимная любовь

Немец придержал дверь, пропустив девушек в кабинет, закрыл за ними, не упустив возможности попытаться подслушать, оставшись стоять у входа и заодно наблюдая за тем, чтобы никто посторонний не попытался сделать того же. После минуты тишины, наконец раздались голоса, похоже этого времени Японской Империи хватило, чтобы смириться с ситуацией и начать сотрудничать. К большому разочарованию, слова можно было разобрать едва-едва, он понял только, что врач спрашивает про пальцы, потом порезы на теле, что-то говорит о повязках. Дальше они, похоже, подошли к противоположной стене и слышно больше не было ничего, кроме невнятного отголоска слов. Разочарованно фыркнув, Нацистская Германия отстранился от двери, встал прислонившись спиной к стене. На этом его миссию можно было считать завершённой, он сделал что мог, теперь оставалось только рассчитывать на Австрию. «Надеюсь сейчас больше не будет этой странной давящей атмосферы. Неужели она ревновала? Не будь это моя скупая на эмоции Японская Империя, точно так бы и подумал, но такая мелочность не в её духе. Мило…», — он поймал себя на том, что улыбается смотря в пустоту, отвернулся к стене, чтобы случайно проходящие мимо страны не увидели этого. — «Даже если не ревность, а просто вредность, всё равно мило. Похоже, я смог приручить её достаточно, чтобы вызвать такие чувства. Может даже со временем получится сблизиться настолько, чтобы мы смогли больше довериться друг другу. Мне всё-таки не хватало такого, обычного общения на равных, симпатии… Главное слишком не воодушевляться, надо не забывать, что пока что только у меня такие мысли, она не должна заметить моего энтузиазма, а то спугну». Дверь резко открылась, немец успел только повернуть голову вслед стремглав умчавшейся фигуры. Спустя несколько секунд из кабинета вышла растерянная Австрия. — Что там? — скрыв беспокойство в голосе, поинтересовался парень. — Простите, но она сказала мне никому не рассказывать этого… — Что ещё скажешь? Врачебная тайна? — уловив в его голосе раздражение на грани с гневом, врач опустила голову. — Ты лучше меня знаешь, что я сохраню эту информацию в секрете надёжнее кого угодно, мне распространяться об этом так же не выгодно, как и ей. — Она просила не говорить и вам… — Австрия. — девушка вздрогнула, ледяные нотки в голосе заставили спину покрыться холодными мурашками. Он положил руку ей на плечо, чтобы дополнительно надавить. Медик не выдержала долго, заговорила. — На данный момент очень заметны последствия недомоганий, но это быстро можно исправить качественным отдыхом. Старые раны уже зажили, удалённые ногти отросли на половину длины, но я обнаружила ещё одно заболевание. У неё ранняя стадия ханахаки. Больше ничего не могу сказать. — Хорошо, можешь быть свободна. «Похоже, Японская Империя совсем себя не жалеет, пришла на работу в таком состоянии. Надо будет сегодня убедить её уйти домой раньше…», — он резко остановился внезапно осознав, что врач добавила про болезнь в самом конце. — «Ханахаки?.. Ханахаки… Неужели она про болезнь неразделённой любви? Может, я не так услышал?..». Тревога шевельнулась внутри, заставила сердце тревожно сжаться. Если это правда, то появляется очень много вопросов, которые стоило бы обсудить как можно скорее. Рейх сорвался на лёгкий бег, добравшись до её кабинета, собрался постучаться, но вдруг услышал надрывный кашель, приглушённо доносящийся из-за двери. Ошибки быть не могло, такой кашель не появился бы даже если подавиться, а уж тем более не был следствием обычной болезни. Рука медленно опустилась сама собой, в груди царапнуло, сдавило так, что стало сложно вдохнуть. На несколько секунд все мысли пропали из головы, оставив только звенящую пустоту. Спрашивать что-то уже было не обязательно. Он пришёл в себя, когда боль в груди стала острой и слишком яркой, чтобы списать её на переживания. Дышать всё ещё было тяжело, почувствовав, что задыхается, он согнулся, судорожно хватая ртом воздух, медленно пошёл вперёд, стремясь скорее уйти из коридора, подальше от чужих глаз. Резкий вдох поцарапал холодным воздухом горло, ощущение давления пропало, но острая боль только продолжала нарастать, немец ввалился в туалет, склонившись над раковиной тяжело дышал, чувствуя, что ещё немного и закашляется. Приступ начался почти сразу, боль немного утихла, во рту появился неприятный металлический привкус, на белоснежную керамику упало несколько ярко-алых капель, расплылось розоватыми кровавыми пятнами, смешавшись с подтёками воды, но нацист этого не заметил, сконцентрировавшись на ощущениях. После этого на минуту стало легче, он отдышался, больше не паниковал, чувствуя только бессилие и смертельную усталость. Парень пока ещё не был уверен, что происходит, но состояние снова стало куда лучше, так что страх совсем прошёл, уступив место апатичному спокойствию. «Сейчас приду в себя и сразу в медпункт. Всё хорошо. Уже почти прошло. Японская Империя больна и всё это время хорошо держалась, неужели я хуже?.. И всё-таки… У неё ханахаки, это серьёзное заболевание. Как давно это началось? Её отвергли?», — мысли отозвались спазмом острой рези, так что на несколько секунд он совсем перестал думать, пытаясь справиться с болью. Кашель снова сковал грудную клетку, на этот раз был резче и судорожнее. Резкая боль в груди, по горлу поднимается какой-то комочек, мешая вдохнуть. Нацистская Германия зашёлся кашлем, согнувшись над раковиной, спустя несколько секунд приступа, смог откашлять. Нежный лепесток угольно-чёрного цвета, чуть помятый, блестел в свете лампы маленькими капельками крови и слюны. «Только не это…», — мелькнула первая паническая мысль. — «Нет… Нет, нет! Ханахаки — болезнь слабых духом, я не мог… не должен был… Не так, только не так, я не должен был влюбиться в неё настолько, чтобы заболеть ханахаки, когда узнал, что она безответно влюблена в другого, это ужасно, неправильно, обременительно… Я ничего не могу сделать. Что теперь?.. Симптомы можно облегчить, но это неизлечимая болезнь, справиться с ней могу только я сам». Он сбивчиво дышал, чувствуя, как приступ постепенно ослабевает, скоро стало ещё легче. Его мысли захватил поиск решения сложившейся ситуации, но сколько бы он не перебирал всевозможные варианты, не мог определиться, что делать теперь. Признаться? Чтобы что? Империя и так уже страдает от неразделённых чувств, это может усугубить её моральное состояние и ускорить развитие болезни. Тем более что даже если он выговорится ей, это ещё не значит, что ханахаки отступит. «В итоге единственное решение — это оставить всё как есть. Остаётся только медленно выкашливать свои лёгкие вместе с лепестками, пока у неё изнутри прорастают цветы, я ничем не могу помочь ни себе, ни ей. Приступ отступил, надо будет позже взять у Австрии препарат облегчающий симптомы. И надо зайти к Японской Империи, проверить, всё ли в порядке. У неё был сильный приступ».

***

— Вдох. Выдох. Вдох. Немного медленнее. Угу… — Японская Империя послушно выполняла команды Австрии, быстро смирившись с принудительным осмотром. Учитывая, что это инициировал немец, она не сомневалась в том, что ей ничего не грозит, но всё-таки чувствовала себя неуверенно. — Хорошо… Скажите, эти боли в груди проявлялись острее у вас после… неких событий или разговоров связанных с конкретным человеком? — Вроде того?.. — полувопросительно ответила девушка, пытаясь вспомнить, в какой момент времени и при каких обстоятельствах случались самые острые приступы. Всё сводилось к тому, что в такие моменты она разговаривала с Рейхом или думала о нём. — Если подумать, то так и есть. — Извините, похоже, я ничем не смогу помочь. — Австрия растерянно развела руками, убрала стетоскоп от её груди. ЯИ занервничала. Ей больших усилий стоило признаться, что в последнее время начались хрипы при дыхании, а это тревожное заявление сделало её ещё напряжённее. На лице врача читалась задумчивость на грани с испугом. — Я не могу утверждать стопроцентно, но, похоже, у вас ханахаки. Вы не упоминали лепестки и бутоны цветов, так что посмею предположить, что у вас ранняя стадия. Очень на неё похоже, если пройти более тщательное обследование… — Нет. — сухо отрезала девушка, начала судорожно застёгивать рубашку. — Я ухожу. Никому не говорите о моём здоровье. — Но фюрер… — И ему ни слова. Она с силой надавила на дверь, почти вывалилась в коридор, едва не столкнувшись с немцем, выжидающим у стены, промчалась мимо, задыхаясь, чувствуя, как накатывает новый сильный приступ. Едва забившись в свой кабинет, она заперлась дрожащими руками, кашель сковал грудную клетку, заставил её судорожно вздыматься. Боль из ноющей стала резкой, девушка подавилась вдохом, задыхаясь осела на стул, держалась за горло, силясь вдохнуть. На языке появился привкус крови, алые капли потекли по подбородку, капнули на чистую бумагу на столе. Острый приступ боли повторился, на глаза навернулись невольные слёзы, она сжалась, обхватила себя руками, стараясь облегчить приступ, содрогнувшись в последний раз, выплюнула лепесток. Стало немного легче. Тяжело вдохнув с хрипом, не сразу заметила его, замерла. «Только не это…» — стараясь унять дрожь в руках, подумала она. — «Ханахаки… Как мне теперь быть?.. Неужели мне так плохо от мысли, что я медленно умираю от чувств к нему, но не могу даже сказать об этом?.. Это мучительно, но почему-то так естественно подходит моим чувствам. Сейчас физически так же больно, как и эмоционально, не могу сказать, что это хорошо, но я испытываю странное спокойствие. Наверное в глубине души я уже смирилась с тем, что уже не излечусь. Я не смогу отказаться от своих чувств, даже если попытаюсь, они уже пустили корни, сплелись со мной, став моей частью. Это не пройдёт даже если я встречу соулмейта, я уже вряд ли смогу наладить контакт, я чувствую, что моё сердце навсегда связано с другим. Если бы только я могла получить заботу фюрера, если бы только он полюбил меня хоть на малую долю того, что я испытываю к нему, думаю, этого было бы достаточно для меня. Он единственный, кто может понять меня, он единственный, кто беспокоился обо мне. Я не могу сказать о своей болезни. Я не имею права становиться для него обузой. Ханахаки — болезнь слабых духом, болезнь привязавшихся и как брошенная собака бегущих за теми, кому они безразличны. Я не буду отягощать его своими чувствами, так что просто оставлю всё так, останусь рядом с ним так долго, как смогу». В груди снова царапнуло, но приступ не начался. Она устало откинулась на спинку кресла, прислушиваясь к своим ощущениям.