Наказание

Страх мурашками пробегался по его позвоночнику.

Он знал, что сейчас произойдет, и мысленно отсчитывал мгновения. Раз — за спиной что-то щелкнуло, и по каменному полу гулко застучали подошвы грубой обуви. Два — шаги становились слышны все отчетливее и ярче, особенно в звонкой, напряженной тишине подобно этой. Три — над ухом раздалось чье-то тяжелое дыхание, и худые белые руки обвили вокруг его шеи крепкую веревку. Конечно, он знал, что за этим последует. — Кими-кун, — насмешливо произнес Орочимару, словно констатируя факт. Его нельзя было увидеть, но Кимимаро очень четко мог представить себе черты его лица, пускай даже с открытыми глазами. Закрывать их было нельзя — он рисковал вызвать еще больший гнев своего господина. Если бы мог, тотчас закрыл бы. Ему было страшно. Это не было случайной прихотью. Он прокалывался и раньше, он точно знал, что его ждет, и всякий раз страх сковывал его с новой силой, держал в ежовых рукавицах, не позволяя от себя избавиться. Это было похоже на внутривенную инъекцию животного ужаса — господин отлично умел внушить к себе уважение. Кимимаро знал, как ему нравится подчинять. И пускай поначалу он терпеть не мог раз за разом оказываться в этой комнате коленями на холодном полу, но с течением времени противоречивое чувство, которым удовлетворялся его господин, начинало приносить удовлетворение и ему. Он ощущал с ним душевное единение в такие моменты, хоть и отдавал себе отчет в том, что в его действиях нет и намека на взаимные чувства. Несмотря ни на что, это чувство он по-своему любил. — Кими-кун, — повторил Орочимару, склоняясь ниже. — Вчера ты проявил себя крайне скверно. Я тобой разочарован. В этот раз я не могу дать поблажки, уж извини — ты наверняка заметил, что четверка звука неуклонно приближается к твоему уровню, а ведь это недопустимо. Ты теряешь форму, Кимимаро. Надеюсь, это научит тебя ее не терять. Он потянул веревку на себя, и, захрипев, юноша едва не рухнул спиной на камни. Длинная рука уверенным движением уперлась ему в спину, отпихивая вперед, в изначальное положение. — Я же говорил… Тебе стоит больше тренироваться. Попробуй еще раз, иначе мы не сможем продолжить как надо…- протянул саннин и вновь резко дернул веревку. На этот раз Кимимаро лишь сильно прогнулся в спине, и губы Орочимару изогнулись в довольной ухмылке. — Верно. Хороший мальчик… Его руки были связаны спереди. На совесть, но не особо плотно — выбраться было невозможно, так же как и категорично передавить запястья. Орочимару явно знал, что делает. Всегда знал. Даже в момент, когда он впервые бросал Кимимаро на каменный пол и яростно сжимал тонкие запястья, забираясь под одежду бледной рукой, его узлы были столь же совершенны, а голос столь же пугающе сладок, словно уже тогда это было для него в порядке вещей. Ничего нельзя было сказать наверняка — вполне возможно, что такие наказания впервые стали практиковаться задолго до него… Господин ничего не рассказывал ему об этом. Значит, ему не нужно было это знание. Он подошел к Кимимаро ближе и внимательно посмотрел в глаза. — Что ты хочешь мне сказать? В голове крутилась единственная мысль. У вопроса было два ответа, но только один мог быть принят как истинный. — Прошу прощения, Орочимару-сама. Я подвёл вас, - голос дрогнул, когда веревка натянулась сильнее обычного. — И чего же ты заслуживаешь за такой поступок? — Орочимару намотал веревку у самой шеи на кулак и присел на пол, обдавая ухо Кимимаро жарким дыханием. Уголки белых губ дернулись в усмешке. — Наказания. — Правильно, — изрёк он и прижался грудью к широкой спине, ощущая, как лихорадочно забилось чужое сердце. — Ты стал очень смышлёным за время жизни здесь, но отчего-то до сих пор совершаешь такие грубые ошибки. Или что же, хочешь сказать, тебе нравится? Пальцы разжались, и Кимимаро наконец позволил себе глубоко вдохнуть. В следующую же секунду эти пальцы скользнули к подтянутому животу, и он едва не закашлялся на выдохе, широко распахнув глаза. Каждый кубик пресса, каждую впадинку, каждый шрам — Орочимару мог позволить себе изучить все и точно знал, что его Кими-кун не будет против. Он никогда не был против. Пальцы коснулись ребер и обманчиво-нежно поднялись вверх по горячей коже, останавливаясь на груди… Джуго много раз говорил ему, что слепая любовь не может довести до добра, но какое это имело значение? Он здесь, он рядом, и пока он целует его, неважно, нежно или грубо, в его жизни все хорошо. В его жизни есть смысл. — О чем ты сейчас думаешь, Кими-кун? — вкрадчиво прошептал Орочимару, одной рукой накрывая твердый сосок и осторожно его массируя. Тот рвано выдохнул, борясь со страшным желанием развернуться, и склонил голову. Молчать, молчать, он ведь сможет почувствовать фальшь… — Разве я не задал тебе вопрос? — холодно повторил саннин, резко прижимая сосок длинными ногтями. Кимимаро болезненно ахнул. — Я… Я думаю о том, что… У вас очень приятные руки…- тихо, но четко проговорил он. Орочимару снисходительно улыбнулся. — Это лестно, но ты правда так считаешь? Я не терплю вранья. Кимимаро хорошо знал об этом. — Да… Правда. — Очень хорошо. - ногти разжались, и рука переместилась на второй сосок. Пальцы другой руки ощутимо оглаживали низ живота, проходясь по впадинке пупка и спускаясь чуть дальше, царапая, щекоча и дразня. Он даже иногда касался резинки поношенных штанов, будто раздумывая, опускаться ли ему ниже, но всякий раз убирал руку и с силой прикусывал ухо Кимимаро, оставляя на тонкой коже темные следы клыков. И что ему оставалось, кроме как тяжело дышать и лихорадочно кусать губы? Перед глазами плыли цветные пятна. Орочимару редко начинал издалека, предпочитая долгим прелюдиям телесные наказания, но такой метод даже сильнее казался ему похож на пытку. Он медленно возбуждался, покрываясь мурашками оттого, как сладко господин дышит ему в затылок; тот медленно опускался ниже и кусал шею, ещё не вгрызаясь, но уже не церемонясь, широким языком зализывая ранки. Было больно, но в этой боли был весь смысл — без неё он начнёт забывать, чего господин никогда не прощает, без этой боли он забудет свою цель и потеряет путь. Эта боль помогает держаться на плаву, когда мысли теряют всякое значение. Так говорил Орочимару-сама. Это чистая правда. Сжалившись, тот плавно запустил руку под тонкое белье и удовлетворенно усмехнулся, невесомо поглаживая горячую напряженную кожу. — Да, так я и думал… Ты наслаждаешься этим, правда? Это давно перестало быть для тебя наказанием. Мне стоит придумать что-нибудь получше…- тихо шептал Орочимару в самое ухо, пока Кимимаро покорно сжимал зубы и лишь едва заметно вздрагивал. Он должен был всегда оставаться сильным, ведь именно в этом состояла его главная ценность. Стойко переносить наказания, сохранять хладнокровие и равнодушие, держать себя в узде и спокойно воспринимать любые повороты судьбы, какими бы тяжелыми они не оказались. Конечно, по сравнению с тем, что ему доводилось переносить до встречи с Орочимару, это могло показаться сущей мелочью… Таковой для него были любые прикосновения, кроме прикосновений этих самых рук. Самых любимых. Самых мягких, невероятных рук, которые лучше всех на свете знали, как сделать по-настоящему приятно. От одной мысли о них кружилась голова. Он едва слышно выдохнул стон и опустил ресницы. Чем больнее, тем… Веревка сдавила шею у самого ее основания. Дернулся кадык. Кимимаро попытался сделать глоток воздуха, но безуспешно — голова закружилась, дыхание сперло, перед глазами все вдруг потемнело и единственным, что вырывалось из горла, было жалкое сипение. С силой прижав член острыми ногтями, Орочимару недовольно цыкнул и вцепился зубами ему в плечо. Капелька крови стекла на грудь, а затем еще одна и еще; он продолжал украшать кожу следами укусов, то ослабляя, то вновь усиливая хватку, и все сильнее возбуждался, слушая, как медленно стихает чужой голос, чувствуя, как слабеет и без того податливое тело… — Верно, наслаждаешься,- произнес он ледяным тоном, поднимаясь на ноги, и его голос отразился от стен пустой комнаты. — Я хотел немного смягчить твое обычное наказание, но, кажется, перестарался. В таком случае ты получишь по заслугам. Когда натяжение веревки ослабло, Кимимаро рухнул на пол и закашлялся, утирая выступившие на глазах слезы и беззвучно вздрагивая всем телом. Что-то зашуршало сверху, и по его ягодицам пришелся грубый удар. Рука больно сжала волосы у затылка и потянула назад. Остановиться не выходило — отвыкший от проявления эмоций, но по-прежнему остающийся человеком, он жмурился и изо всех сил старался не замечать тупой боли во всем теле, но слезы по-прежнему текли по его щекам и капали вниз, смешиваясь на груди с подсохшей кровью. — Ты ведь понимаешь, что мне не нужен такой слабый сосуд? — раздраженно прошипел Орочимару, встряхивая его и вновь утыкая лицом в камни. Одним движением сорвав с него штаны и отбросив в сторону, он вновь отпустил пару ощутимых ударов, но на этот раз Кимимаро не издал ни звука. — Если ты и дальше будешь проявлять слабость подобным образом, никогда не сможешь стать достойным телом для меня. Он хорошо знал, на что нужно давить. Покорно прогнувшись в спине и расставив ноги, Кимимаро закрыл глаза, и тогда рука отпустила его волосы, вновь взявшись за веревку на шее. Что-то горячее уткнулось между ягодиц — Орочимару сжал одну из них и шлепнул, затем другую и так несколько раз, пока на коже не проявились розоватые следы. Он бил с остервенением и безо всякой жалости, казалось, действительно разозлился, но сейчас Кимимаро было не до этого. Все, чего он ждал — вспышки острой боли, которая каждый раз приходила с проникновением. Орочимару не церемонился с ним, естественно, рвал насухую и бросал на лечение Кабуто. Тот давно перестал удивляться, даже не спрашивал, за что и почему. Вполне возможно, что разделял его боль. — А вот теперь я разрешаю тебе кричать, Кими-кун. Орочимару резко толкнулся вперед, придерживая веревку у самой шеи. Больно. Больно, больно, больно. Он вскрикнул и прогнулся сильнее, изо всех сил стараясь отстраниться, царапая ногтями холодные камни. Шея ныла, подгибались колени, искусанные в кровь плечи приподнялись — из горла вырвался хриплый крик, приглушенный всхлипами и протяжным болезненным стоном. Это повторялось столько раз, столько раз, но всегда он чувствовал то же, что и в самый первый. Ничего не хотелось сильнее, чем сбежать и зарыдать в голос, в этот момент даже цель всей его жизни отошла на второй план; он был готов оттолкнуть Орочимару, ударить, угрожать ему, он сам боялся своих мыслей. Им руководствовала ужасная боль, разливающаяся по всему телу. Рука господина вновь натянула веревку, и он вскинул голову, едва не захлебнувшись слезами. — Вот так…- на выдохе протянул он, оглаживая раны на плечах Кимимаро. — Вот так, да… Двигайся мне навстречу… — Я не…- прохрипел Кимимаро, но вторая рука зажала ему рот. — Я сказал двигаться. Или ты оглох? Превозмогая невероятное жжение, он чуть повел бедрами навстречу, и тут же глаза защипало с удвоенной силой. Орочимару усмехнулся и толкнулся вперед, в качестве поощрения избрав для начала темп помедленней, но уже через пару движений, перехватив для удобства его волосы, принялся втрахивать его тело в пол. Два пальца скользнули в рот, и он едва не прикусил их, но вовремя одумался — они оказались солоноватыми, с привкусом пыли и чего-то кисловатого, наверняка химического. Саннин вошел до упора, и Кимимаро показалось, будто по бедрам вниз стекло что-то теплое. Он глядел в потолок и боялся даже дышать, пока кончики пальцев поглаживали теплый шершавый язык, а сзади раздавались сосредоточенные шлепки и хлюпанье. Как будто больше ничего вокруг не осталось, сплошная боль, боль, боль повсюду, растущая и убывающая, расцветающая с новой силой при особо резких толчках, и даже когда Орочимару выбирал удобный угол, она не исчезала, а лишь слегка притуплялась, перебиваемая мимолетными вспышками возбуждения. Даже оно сейчас казалось каким-то неправильным и странным. Сколько прошло минут? Одна? Десять? Он наконец издал громкий всхлип. — Ох…- раздалось вдруг из-за спины, и не успев понять, что произошло, Кимимаро вдруг ощутил особо резкий толчок. Рука в волосах сжалась изо всех сил, а затем хватка внезапно ослабла, и он камнем рухнул вниз, шумно выдыхая и наконец глотая воздух полной грудью. Тело позади задрожало и напряглось. Он лишь поморщился, когда внутрь потекла вязкая жидкость — теперь было уже все равно. Его мозг хотел отдохнуть, а тело требовало то ли разрядки, то ли немедленного лечения. — Ты можешь подняться? — откашлявшись, спросил Орочимару, вставая и вытирая пот со лба. С огромным трудом Кимимаро качнул головой в знак отказа. Он упал на бок и закрыл глаза, молясь лишь о том, чтобы его не заставили идти куда-либо прямо сейчас. Ему ужасно хотелось провалиться под пол. — Что ж, я попрошу Кабуто, чтобы он заглянул сюда, когда закончит со всеми делами. Твой сегодняшний урок усвоен, надеюсь? — пригладив и без того идеально лежащие темные волосы, Орочимару воззрился на него без единого намека на сочувствие во взгляде. — Д-д… Да…- произнес он одними пересохшими губами, но этого оказалось достаточно. — Я поверю тебе на этот раз. Не подведи меня, Кими-кун. Раз — и снова эхо отразило отчетливый стук шагов по полу. Два — стоило Орочимару покинуть комнату и захлопнуть дверь, как они тут же стихли. Три — окинув взглядом опустевший зал, Кимимаро глубоко вздохнул. Впервые за столько дней он наконец-то позволил себе зарыдать.