Чуть меньше вечности

       Сложно верить во что-то, когда веру успели подорвать.        Подстроенное знамение как насмешка брата всё ещё раздирает и колет, остаётся с ней рядом сквозь череду долгих лун. Первый сон у Лунного камня, после показавшийся выдуманной глупостью. Переданные Ивушкой знамения и пророчества, которые, скорее всего, просто довод интуиции. А ведь Листвичка тоже когда-то рассказывала ей о знаках...        Мотылинка замирает, вздрогнув от одной мысли о погибшей целительнице. Потому что внутри поселилась сильная-сильная тоска. С Листвичкой всегда было проще, чем с другими целителями. В целом, проще, чем со всеми. Понимала практически без слов, улыбалась, шутила, принимала Мотылинку такой, какая она есть, и хранила её секреты, конечно же.        Не сказать, что Мотылинка любила. Всё же, целителям должно быть неведомо это чувство — для них все равны. Но когда кто-то тихо говорит о Листвичке, то в груди что-то больно сжимается.        Сестре Листвички повезло больше, хотя под оползень попали они вдвоём. Как раньше приходит на Советы и сидит в корнях дерева с другими глашатаями, только вот в глазах поселилась такая невыносимая грусть. И Мотылинке бы подойти, сказать пару фраз о том, как ей жаль, только вот слова в горле застревают комом.        Да и захочет ли Белка говорить с ней об этом? Только старые раны потревожит, что толку?        О Листвичке, кажется, напоминает сейчас всё, и слишком часто Мотылинке слышится, как кто-то произносит её имя. Кошка невольно удивилась, что, словно забыв о вражде, все племена оплакивают погибшую целительницу. До сих пор. Листвичка правда полюбилась многим, несмотря на свою принадлежность к Грозе, и её смерть стала общей потерей.        Так хочется с кем-то поговорить, но не с кем.        Листвичке-то она ничего сказать не успела. Хотя та и без слов, кажется, всё всегда знала — слишком проницательной была. И немного наивной. Так, как она, не поймёт никто.        Мотылинке кажется, что она со смертью Листвички потеряла часть себя.        Мотылинка часто видела сны.        Не такие, что зачастую открываются целителям: не несущие череду пророчеств или знаков — самые обычные. В вещие сны Мотылинка всё равно не верила.        Только этот — совершенно другой. Потому что она не заблудилась в своих красочных лесах, а замерла возле берега озера. В воде слишком отчётливо отсвечивали звёзды. Там было так завораживающе красиво, что целительница просто сидела, смотря в зеркальную гладь, а потом осторожно сделала шаг вперёд — только круги на воде и небольшая рябь выдавали, что это отражение.        Никогда ещё она не видела ночное небо таким чистым, как сейчас.        В племенах считают, что звёзды — души погибших воителей. И Мотылинка вглядывается в них с грустью — она, конечно же, в эти сказки не верит, но невольно задумывается, какой бы тогда была Листвичка? Самой яркой, наверное.        Шорох позади слышится слишком живо, заставляя Мотылинку обернуться. Целительница смотрит, на мгновение замерев, и уже не может думать об отражении в глади озера и звёздах.        Не может, ведь напротив стоит она — такая же немного ссутулившаяся, опасливо шагнувшая из тени. Проникает до боли знакомыми янтарными глазами и так грустно улыбается. И выглядит не такой уставшей, какой запомнилась Мотылинке в последнюю встречу. А шерсть сверкает, озаряя местность вокруг, точно несколько десятков созвездий.        — В твои сны сложно попасть, знаешь?        Голос выводит Мотылинку из раздумий. Она ловит себя на том, что слишком долго глядит в сторону давней подруги и не может сказать ни слова. А что ответить? Погибшие не способны приходить во снах. Сама поверила от горя в сказки, которые ей навязывали. И отвечать не должна — это всего лишь один из ничего не значащих снов, который скоро забудется. Она просто хотела увидеть Листвичку, вот та и вспомнилась. Это всё ненастоящее. Такого не бывает.        А Листвичка будто чувствует всё.        — Ты говорила, что не веришь в Звёздное племя, — очень-очень робко шепчет она, а Мотылинка на миг опешила, что озвучила мысли вслух, — но веришь мне. Помнишь?        И Мотылинка хочет промолчать, но не может, потому что в глазах напротив такая нежность. И этот взгляд разом пробивает защиту Мотылинки. Ведь рядом стоит знакомая до боли подруга, которой так хочется высказать всё, что копилось последнее время. Мотылинка желала ещё хоть раз услышать родной голос. Хотела вновь увидеть Листвичку на встрече с другими целителями — она, пожалуй, была единственной причиной приходить к Лунному Озеру — живой и невредимой. Если бы Мотылинка знала, что целительница Грозы погибнет так скоро...        На мгновение так отчаянно хочется верить, что перед ней действительно Листвичка, а не разыгравшееся воображение. Мотылинке не хватает её.        — Помню, — отвечает Мотылинка, и собственный голос кажется гулким и далёким, — конечно помню.        Молчит, делает несколько шагов ей навстречу. Листвичка не шевелится пару мгновений, безучастно смотря куда-то в сторону, а потом вновь осторожно поднимает на Мотылинку взгляд.        — А сейчас ты мне веришь? — робко спрашивает, и в янтарных глазах на секунду сквозит такое отчаяние с надеждой, что это разбивает сердце Мотылинке. Слишком несчастной выглядит Листвичка. — Что это не просто сон?        — Я не знаю, — честно отвечает Мотылинка, отводя взгляд. Это кажется глупостью, но... ей так хочется верить, что всё это правда. Что никто не исчезает навсегда.        Может, для этого и нужна вера? Чтобы не бояться, что кого-то можно потерять насовсем?        Чтобы не воспринимать смерть как конец?        Листвичка выглядит такой искренней и настоящей, смотрит с присущей ей добротой и теплом. А Мотылинка делает к ней настолько осторожный шаг, словно боится, что та сейчас исчезнет. Насовсем исчезнет.        — Ты думала обо мне? — спрашивает осторожно Мотылинка и ловит её взгляд.        — Всё время, — отзывается Листвичка. Речная целительница кивает, подойдя к ней совсем-совсем близко и теряется: не знает, что сказать или сделать. Так долго хотела увидеть, а теперь в смятении боится, что что-то пойдёт не так.        — Но, надеюсь, тебя ждать мне придётся долго, — добавляет Листвичка, нарушая напряжённую тишину, и обе замирают в небольшом смущении. У обеих — сотни несказанных слов, рвущихся наружу потоком и застрявших в горле.        — А что потом... — неуверенно спрашивает Мотылинка, — когда дождёшься?        — А потом... потом у нас будет вечность, — смеётся Листвичка в ответ, заглядывает в глаза так тепло и ласково, что Мотылинке невероятно сильно хочется верить. — Ладно, может, чуть меньше.        — Чуть меньше вечности, значит? — неловко бормочет Мотылинка, всё ещё находясь в растерянности. Бывают ли такие яркие сны? — Это... много.        А Листвичка улыбается ей в ответ ободряюще, а после отводит взгляд. Так долго искала путь в чужой сон, а, наконец, попав, растерялась. И такая немного неуверенная, но искренняя подруга кажется Мотылинке той самой, живой, настоящей.        — Я скучаю, — тихо говорит Мотылинка, осторожно прикоснувшись к ней, а через мгновение поспешно зарывшись носом в чужой шерсти. Даже запах не изменился — сохранился тот же отчётливый аромат леса, мёда и трав, будто Листвичка только-только вышла из целительской.        Она почти ничем не отличалась от себя прежней. Единственное, что стало другим — коричневая шёрстка, теперь отдающая серебром, в которой запутались огоньки-звёзды.        — Я тоже, — слышит она приглушённый ответ. Чувствует, как пропадает мягкость её шерсти и запах. Сама понимает, что сейчас проснётся, но хочет побыть здесь ещё самую малость. Потому не шевелится, пытаясь запомнить как можно больше.        Мотылинка просыпается резко. Оглядывается по сторонам, видя в темноте очертания целительской, замечает неподалёку мерно вздымающуюся чёрную шёрстку Ивушки и слегка успокаивается — боится разбудить.        Думает, встретится ли она с подругой ещё раз. И воспоминания о ней теперь не раздирают изнутри, а мягко греют. Мотылинка никогда не думала, что всего один сон сможет её успокоить. А сейчас ощущает такое спокойствие и облегчение. Всё горе, преследовавшее её со смерти Листвички, словно отошло на второй план, позволяя выпрямиться и вдохнуть полной грудью.        Мотылинка искренне верит, что ещё раз встретится с ней. Листвичка сама сказала же, что подождёт, правда, подождёт. И на душе так безмятежно. И от её слов, и потому что совсем недавно поблизости ощущался бок подруги. Мотылинка отчего-то точно уверена в одном: Листвичка рядом.        А может, она навыдумывала себе глупых сказок в утешение. Мотылинка теперь гонит прочь эту мысль.        Она чувствует, что уже не сможет уснуть. Выбирается спокойной поступью в затихший лагерь, смотрит на небо, которое только-только начало окрашиваться рассветом. Вспоминаются разом сон, до боли знакомый голос и — ярче и отчётливей всего — янтарные глаза Листвички. Мотылинка сомневается в подлинности сна, только в груди всё равно очень-очень робко расцветает надежда.        Мотылинке хочется верить в то, что это не вымысел — Листвичка скучает и ждёт, и у них правда потом будет вечность. Ну или чуть меньше, как она и сказала.        Целителям не дозволено любить. Здесь. А в Звёздных угодьях, стало быть, можно. Иначе на что ещё тратить вечность, кроме как на бесконечное счастье?        У Мотылинки продолжается жизнь, а Листвичка будет приглядывать за этой жизнью тихо-тихо, оставаясь за спиной легким ветром или шорохом. И будет ждать, чтобы однажды встретить её. Мотылинка окидывает взглядом предрассветное небо, выискивая самую-самую яркую звезду. И верит. Старается поверить.        Потому что ради такого стоит постараться.