И всё-таки ушел..

Не обнаружив в комнате Седого, я почувствовал облегчение, и даже что-то похожее на радость всколыхнулось у меня в груди. Но только в начале. Следом пришло беспокойство: все же это уже не тот Дом, который помнит Седой. Теперь здесь новые правила и новые порядки, а единственный взрослый, помнящий его — Ральф, вряд ли обрадуется такому гостю. Решение все же отыскать его во что бы то ни стало крепло с каждой секундой, и на полпути в спальню я повернул обратно. На первом Седого не было, это я уже знал, но он не мог уйти далеко. Куда же? И тут меня осенила неприятная догадка: на улице со стороны крыльца есть небольшая дверца в полуподвальный ход, раньше там хранили дрова для печей и каминов, сейчас сбрасывают всякий ненужный хлам. Я бы не хотел найти его там, но, к сожалению, я редко ошибаюсь. Выбегаю на улицу. Так и есть: замок кладовки сворочен и отброшен в сторону. Дверь только что открывали. Пинаю ее со всей силы и вхожу в темный коридор, заваленный мусором. Кажется, здесь есть даже наши старые вещи. Седой сидит в самом углу, окруженный коробками и свертками, и перебирает в руках бусы из пуговиц и пивных крышек. Это место больше всего походит на его прежнее Логово, и, кажется, что я вернулся в прошлое, в то время, когда я раз в неделю приходил в полумрак душной комнаты и получал очередное задание от того самого Седого, что сидит сейчас передо мной также как семь лет назад. Он до последнего делает вид, что не заметил меня, давая возможность уйти. Но я не ухожу. Он наконец поднимает голову и глядит на меня. Щурится в отсветах солнечных лучей, проникающих через неплотно закрытую дверь, и я поспешно ее захлопываю. В воцарившемся полумраке блестят только его зрачки. Он снова глядит на меня в упор: вытряхивает и выворачивает мое нутро, пытаясь откопать то, чего не нашел в первый раз. Я чувствую себя так, словно меня выпотрошили, а потом неумело собрали заново, но не двигаюсь с места и даже не отвожу взгляд. Это труднее, чем кажется, но вполне возможно при долгих тренировках. У меня было время. — Ты не уйдешь, да? — спрашивает он, наконец перестав копаться в моих внутренностях. —  Не уйду, — подтверждаю я и, предупредив, что мы выходим, решительно толкаю коляску к двери.

***

Я качу коляску с Седым по пустынному коридору первого и уже собираюсь поднять на лестницу, когда из-за угла неожиданно появляется Слепой. Он крадется легко, словно танцуя. Но это танец затаившегося хищника, от которого тело пробирает дрожь. Я уже открываю рот, чтобы предупредить его, но Бледный только машет рукой и удаляется. Седой выглядит спокойно также спокойно. У двери четвертой сталкиваюсь с Лордом. Увидев Седого, золотоголовый таращится так, что я начинаю опасаться за сохранность его прекрасных глаз. Но беспокоюсь я зря: Лорд быстро приходит в себя, вновь надевая маску безразличия. Только в глазах сверкает непривычно-живой для нашего принца огонек любопытства. Седой смотрит на него чуть наклонив голову вбок — изучает. Лорда он видит впервые, и, кажется, тот его заинтересовал. Толкаю коляску в тамбур, мельком замечая, что Лорд все еще не уехал. Стоит и смотрит мне в след, словно проверяя, не почудилось ли. Вкатываю Седого в спальню, и на него тут же устремляется несколько пар изумленных глаз. — Футы-нуты-карануты — свистит Шакал. — Поверить не могу, кого к нам принесло! — восторженно выдыхает он, сползая с кровати. Курильщик смотрит удивленно, но не так как Лорд, а почти с упреком, словно спрашивая: «Ну и где вы его откопали?», а потом отворачивается, делая вид, что ему и вовсе не интересно. Македонский, прячась под капюшоном огромной толстовки, пытается незаметно проскользнуть в ванную, чем только привлекает внимание Седого. Когда Македонский исчезает в душе, тот еще долго пялится на дверь, за которой скрылся наш ручной дракон. Взгляд «туманный». Уже догадывается о чем-то. Вернувшийся из столовой Горбач выглядит ошарашенным, но не говорит ни слова. Молча кладет бутерброды на край кровати и также молча взбирается к себе наверх дожевывать собственный. Переведя взгляд на соседнюю полку, неожиданно замечаю еще одного зрителя — укрывшись тряпьем, на кровати Лэри сидит Русалка. Она боязливо скрывается за бортиком, но я даже отсюда вижу, как блестят ее глаза. Сейчас она похожа на ребенка, впервые встретившего Деда Мороза на новогоднем утреннике. Еще бы! Седой для нее — ожившая сказка, как старый рыцарь или песьеголовые. Все таращатся на меня и на Седого. На меня и опять на Седого. И так снова и снова, до бесконечности. Табаки таращится больше всех. Даже не сомневаюсь, он знает, почему Седой здесь. Они молчат. Но молчат с подтекстом. Не так красноречиво как Курильщик, но достаточно, чтобы понять к чему их клонит: Табаки обижен, Горбач озадачен, Македонский, скрывшийся в душе, вновь напуган, а Русалка не знает куда себя деть от восхищения. Не «молчит» только Толстый. Сидит себе, жует одеяло и изредка с интересом поглядывает на Седого. Впрочем сразу же отводит взгляд — тоже боится. Собираюсь уже что-нибудь сказать, чтобы разбить гнетущую тишину, но тут в дверях возникает Черный. Хочет войти, но застывает на месте, едва завидев нашего «гостя». Выглядит он так, словно увидал приведение, и, на мгновение мне даже кажется, что он даже закричит, но, увы, привычка держать себя в руках берет вверх. Он окидывает взглядом комнату, молча кивает какими-то собственным мыслям — изо всех сил делает вид, что ему все равно. Словно хочет сказать: «Ваши проблемы — вы и решайте, я тут не при чем». Вот только ретируется слишком быстро для полностью спокойного человека. После ухода Черного Седой наконец поднимает взгляд с пола: теперь его очередь смотреть. Мурашки пробегают по спине, и я вновь поражаюсь тому, как совершенен Седой в своем искусстве. У Курильщика, самого слабого из нас, взгляд становится стеклянным, и разве что волосы на голове не шевелятся. Мне даже немного жаль его: не каждый способен выдержать такое. Зато Лорду, похоже, все равно: он отмахивается от рентгеноподобного взгляда Седого как от надоедливой мухи. Он и раньше-то не поддавался, а как вернулся из Наружности, так вообще непроницаемый стал. Седого усмехается. Похоже Лорд ему понравился. Остальных он просматривает мельком и отворачивается. Пока остальные не опомнились и не начали задавать вопросов, разворачиваю коляску и увожу Седого в пустой класс по соседству.

***

Из последних сил пытаюсь убедить Седого в том, что его попытки незаметно скрыться бесполезны, но все мои доводы разбиваются о железную стену его глупой убежденности. Чувствую, что начинаю закипать: хочется бегать, кричать и ругаться, размахивая руками, но я вовремя вспомнаю, что от моих «рук» ничего не осталось. Это слегка отрезвляет: не хочу сгореть также. Останавливаюсь и начинаю дышать глубже, стараясь успокоиться. Седой смотрит на меня словно на подопытного кролика. Собственно я и был его подопытным кроликом, и ему теперь интересно, что из меня выросло. — Ты не уйдешь, да? — хмурюсь и смотрю в упор. Теперь моя очередь задавать вопросы. Внезапно понимаю, что, во-первых, с точностью повторил его недавний вопрос, адресованный мне, во-вторых, он может понять неправильно. Но он все понимает и качает головой. Не останется. Разворачиваюсь и ухожу даже не попрощавшись.

***

В четвертой царит мертвая тишина. Один Табаки, кажется, способен говорить. Да и тот уже почти исчерпал себя: выглядит он так, словно только что разразился целой пояснительной тирадой с вкраплениями элементов народного эпоса и собственных догадок, но при этом ничего не добился. Судя по расфокусированному взгляду, инициатором «разговора» был Курильщик. Похоже оба заговорят ещё не скоро. Все остальные делают вид, что ничего не случилось. По крайней мере мне вопросов не задают. С их стороны великодушно. С облегчением прохожу в комнату и падаю на кровать. На сегодня с меня хватит.