В пятнадцать лет Хината видит, как на его правом запястье появляются два подсолнуха.
Стебли их толстые, длинные, переплетённые между собой, а шляпки опущены вниз, прикрытые совсем ещё зелёными листьями, скрывающими сердцевину и едва заметные золотые лепестки. Шоё удивляется, но с восхищением в глазах осторожно проводит пальцами по нарисованным растениям, не спеша поглаживает их, так, словно пытается через это прикосновение почувствовать свою родственную душу, увидеть её, посмотреть в глаза и улыбнуться, протягивая руку для приветствия. Но ничего не происходит. Шоё вздыхает, прячет ладонь под подушку, посильнее натягивает одеяло на свои плечи и засыпает, стараясь не думать о том, что завтра наверняка получит кучу вопросов от Танаки-семпая и других первогодок. Но мысли всё-таки навязчивым потоком лезут в голову, а Хината совсем не хочет об этом думать. Подсолнухи на его руке красивые, и что-то постоянно тянет его их касаться, поглаживать, обводить кончиками пальцев, осторожно корябая зелёные листики такого яркого солнечного растения. Шоё совсем не стесняется, в открытую любуясь ими, и почти не злится, когда Кагеяма, недовольно бурча себе под нос что-то вроде «идиот», снова идёт пасовать Асахи-сану, а не ему. Хината над этим смеётся, но вновь смотрит на подсолнухи, и впервые у него появляется этот вопрос в голове: «Их… двое?!» Нет-нет-нет, Шоё точно уверен, что у всех на запястье только по одному цветку. У Кагеямы изящная лилия, у Танаки-семпая роза насыщенного алого цвета (такая же красовалась и у Киёко-сан), у Асахи-сана ромашка, а у Сугавары-сана хрупкий ирис, такой же нежный, как и он сам. Хината в замешательстве. Но совета спросить не у кого, и даже мама повертела головой, мол, поживём — увидим, не такая уж и проблема. Но Шоё считал это проблемой. Шоё непременно постарался выяснить все детали этого неудачного события, пока однажды разгадка не напросилась сама. В библиотеке, исследуя полки с учебниками, Хината совершенно случайно натыкается на книгу о цветах и связи, которую они дарят. Книга кажется большой, толстой, неподъёмной, прямо как тот некрономикон из игр, в которые так часто играет Кенма. Но строки о двух соулмейтах Шоё находит довольно быстро и ещё больше удивляется, когда узнаёт, что распуститься цветы смогут только в том случае, если все три соулмейта окажутся рядом. Это разочаровывает. Шоё совсем не хочет себе двоих соулмейтов и уж точно не знает, как они все вместе уживутся под одной крышей, и смогут ли это вообще сделать. Хината понуро смотрит под ноги, когда идёт домой, пинает камень, стараясь не смотреть по сторонам, и нечаянно вскрикивает, когда на плечо ему опускается чья-то тяжёлая рука. — Ну надо же, коротышка совсем один в этой части города? — с едва заметной усмешкой произносит Ойкава, но убирает руку и машет ей в знак приветствия. Хината видит на его запястье распустившийся нежный ирис, также усмехается, но вновь смотрит себе под ноги, совсем не скрывая своего отчаяния в голосе, а затем решается задать мучающий его вопрос: — Ойкава-сан, что бы Вы сделали, если бы у Вас была не одна родственная душа, а две? — Разумеется, пошёл бы искать вторую! А что такое? — Тоору совсем не беспокоится, но, видя это уныние в глазах вечно позитивного «взрослого ребёнка», всё же проявляет немного беспокойства. Такой Хината ему совсем не нравится, и смотреть в его грустные глаза становится практически невыносимо. Не к лицу ему была печаль. — Что случилось? — У меня два соулмейта, Ойкава-сан, и я просто не представляю, что мне с этим делать. Хината выглядит так, будто сейчас расплачется, и в его глазах Тоору точно видит едва заметные отблески слёз. Но всё ведь не так плохо? Удивление в его лице становится просто очевидным, и внезапное решение непонятно почему, но подталкивает вперёд. Ойкава приближается, опускает руки на подрагивающие плечи и позволяет себе обнять Шоё, успокаивая его в своих тёплых сильных руках. Слухи о том, что Хината и сам Великий Король подружились, начали ходить ещё после самого первого тренировочного матча, но в них особо никто и не верил. Многие это списывали на то, что с соперниками Ойкава не общается, а некоторые на то, что Шоё ещё слишком юн, и с таким, как Король, ему не по пути, но тем не менее это было правдой, хоть и не полной. — Не расстраивайся, Шоё. Два соулмейта — это ведь не плохо. — Мне придётся колесить по свету в поисках их? А что если все мы будем искать друг друга, но так и не найдём? Что тогда? Я буду в одиночестве? Ойкава смеётся, видит то беспокойство в медово-карих глазах, блестящих из-за сорвавшихся слёз и таких сверкающих из-за лунного света. Шоё больше не прижимается, не смотрит так обречённо и обиженно, но всё же поднимает взгляд вверх, расстраиваясь из-за полученного ответа. И правда, на что ему теперь рассчитывать? Третий ведь всегда лишний? Хината тяжело вздыхает, принимает из рук Ойкавы бутылку с водой, а затем кивает, мол, всё, успокоился. Хотя Ойкава ему и подавно не верит. — Шоё-чан, не лучше ли тебе расслабиться? Если судьба выбрала для тебя этих людей, значит вы непременно встретитесь! Тем более, нет ничего невозможного! Всегда можно найти выход. Хината улыбается, кивает, вытирает с щёк влажные дорожки и совсем не смотрит в карие глаза Ойкавы. Тоору ведь всегда рядом, всегда выручит, поможет, иногда пошутит, и сразу становится легче, поэтому ему совсем не стыдно назвать Ойкаву своей опорой и верным другом, который вот уже какой месяц подряд даже не пытается отделаться. Это странно — дружить со своим соперником, но даже Тоору видел в этом коротышке свою маленькую отраду.В свои шестнадцать лет Хината думает, что два соулмейта — это не так уж и плохо.
Может даже хорошо, но пока что он их не встречал, да и старался не задумываться больше на эту тему. По крайней мере, все мысли давно были сосредоточены на приближающихся национальных соревнованиях, на которые они непременно поставили одну единственную общую цель — победить, стать чемпионами и доказать всем, что Карасуно не падшие небожители, а настоящие сильные противники, которые, объединившись в стаю озлобленных воронов, могут смести всё на своём пути, даже не потеряв при этом перья. От такого сравнения капитана все смеялись, но, как бы это странно не звучало, такие слова всегда бодрили команду, и Хината совсем не был исключением. Он уже с надеждой в груди ждал этого самого события, своей победы, и, может быть, хотя бы там он встретит своих соулмейтов, но этого он совсем не ждёт (чуточку), и то, почти не надеется на это. Слова Великого Короля в тот день действительно смогли подбодрить, именно поэтому перед самым отъездом он приглашает Ойкаву в кафе, дарит ему небольшой брелок в виде маленькой металлической пластины, на которой аккуратно выгравированы два роскошных ириса, что, переплетаясь, так красиво олицетворяют ту самую связь. Тот вечер запоминается надолго, хорошо откладывается в памяти то, с какой улыбкой Тоору пожелал ему выиграть, и даже те тёплые объятия на прощание, которые он так долго не хотел распускать. Но время было позднее, часы упрямо двигались к девяти часам вечера, а до дома ещё далеко, поэтому Хината, быстро попрощавшись и ещё раз махнув рукой, убегает вдаль, совсем не смотря под ноги.Ночь перед поездкой в Токио становится одной из самых невыносимых за всю его жизнь.
Метку на руке безумно жжёт, так сильно, словно под кожей проводят кончиком острого ножа, на самом мясе пытаясь вырезать этот самый проклятый рисунок. Шоё плачет и совсем не сдерживает своих слёз, когда видит, как первый подсолнух осторожно приподнял свою шляпку, смотря вверх, словно поднимаясь к солнцу. Но лепестки его всё ещё были закрыты, и даже не видно было ту самую главную его часть, сердцевину, которую должны по кругу обрамлять ярко-жёлтые лепестки, больше похожие на пламя, сокрытое где-то в лесной глуши. Но вот второй подсолнух «просыпается» совершенно безболезненно, так же поднимает голову вверх, словно к небу, и Шоё снова смотрит с восхищением, проводя пальцами по гордо задранным шляпкам. «Когда же уже это закончится?!» — думает Хината и вновь проваливается в глубокий сон, кажется, совсем не тревожный, безболезненный, тихий, и это просто помогает окончательно успокоиться, оставив на щеках лишь влажные дорожки солёных слёз, которые высохнут через пару минут, даже не оставив о себе никакого напоминания. Но вместо слёз остаётся боль. Хоть и не такая сильная, не ужасающая, какой она была ночью, и практически незаметная, но Хината её чувствует. Запястье словно спирает, а на вчерашних подсолнухах появляются едва заметные жёлтые крапинки, медленно окрашивающие будущие лепестки в приятный золотистый цвет, который очень радует глаз. — Кагеяма? — Шоё произносит это тихо, едва слышно за болтовнёй других ребят, но смотрит на друга с некой надеждой в глазах и одновременно с какой-то печалью. Тобио лишь поворачивает голову, одним взглядом задавая вопрос, и Хината, едва на это решаясь, продолжает: — Кто твой соулмейт? Кагеяма молчит недолго, но всё равно не видит смысла в том, чтобы рассказывать это всё Шоё. Этого человека он всё равно не знает, даже если учесть то, что они скоро встретятся, какой ему толк от этой информации? Но Тобио всё же едва вздыхает, переводя взгляд на окно, а затем произносит еле слышно: — Хошиуми Коурай. Мы были с ним в молодёжном лагере вместе. Там и познакомились. Хината кивает, отворачивается к окну, не решаясь продолжить диалог. Кагеяма не заинтересован в этой беседе, да и что-то больше у него спрашивать вообще бессмысленно. Он либо промолчит, либо снова ответит одним сложным предложением, расшифровать которое не удастся никому. Хорош Тобио только в волейболе, и Хината совсем не удивился бы, узнав, что именно на волейбольных разговорах они с этим Хошиуми нашли общий язык. Смешок остаётся неуслышанным, а Шоё прислоняется лбом к холодному стеклу, всматриваясь в мелькающие леса за окном большого автобуса. Задремать удаётся лишь через несколько минут, и то, опираясь не на стекло, а на плечо Кагеямы, который тоже заснул, используя его мягкие волосы, как довольно уютную подушку. Сугавара не забыл сфотографировать их на память и тайком выслать Ойкаве с парочкой улыбающихся смайликов. А вот перед самым матчем Шоё чувствует, насколько сильно его трясёт. Дрожь проходит по всему телу неприятными волнами, когда соперник смотрит с издёвкой, недовольством, той самой насмешкой во взгляде, которая лишь добавляет ему опасности. Но Хината старается никак на это не реагировать, лишь прячет дрожь за толикой волнения, ну, или простого сквозняка (которого там в принципе не было). Отвлечь себя совсем не удаётся, даже тогда, когда соперник подходит слишком близко, за руку здороваясь с Кагеямой. — Я ненавижу криворуких противников, — произносит он. — Надеюсь, вы не настолько плохи, насколько я думаю? — Не дождёшься! — ворчит Шоё, и сам поражается, услышав от себя подобного рода дерзость. — Сегодня победим мы! В по-лисьи прищуренных глазах соперника Хината видит огонёк, и это в нём самом разжигает невероятное пламя. За своим не озвученным соперничеством Шоё совсем не замечает, как три лепестка на одном из подсолнухов окрашиваются в ярко-жёлтый цвет, а остальные постепенно начинают преображаться, словно тоже тянутся к небу, готовые вот-вот показать свою сердцевину. А матч превращается в настоящее противостояние. Тогда не беспокоит абсолютно ничего: ни внезапная боль в запястье, ни щекотка где-то возле метки. Всё притягивает к себе — этот лисий прищур, ленивая улыбка на губах и полностью расслабленный вид не только одного Атсуму, который, довольно улыбаясь, наблюдал за братом, но и Осаму, который также смотрел, всем своим слегка недовольным видом оценивая ту самую знаменитую «приманку». Атсуму хохотнул, тихо произнося «вот мы и попались на крючок», а затем вздрогнул, когда под строгим взглядом Киты-сана пришлось оправдываться, косясь на край поля, лишь бы не ему в глаза. — Меня не интересуют ваши виды на десятого Карасуно, — произносит он, привлекая внимание абсолютно всех на этом поле. — Сосредоточьтесь на своей основной задаче. «Хорошо!» — хочется произнести в ответ, но Атсуму снова смотрит вдаль, видит, как коротышка, осторожно обхватив пальцами бутылку, пьёт воду, совсем не смотря в их сторону. — Ты видел? — внезапно спрашивает Осаму, также пристально смотря на Шоё. — Подсолнухи у него на запястье. — Такие же, как и у нас, — с улыбкой произносит Атсуму, смотрит в сторону команды Карасуно, прикусывая краешек губы, а затем машет рукой, когда Хината всё же поворачивает голову в их сторону. Шоё смущается, но до самого конца матча старается не смотреть им в глаза. А Атсуму это нравится: смущение Шоё; его боевой вид; сила, что таится в этом невысоком парнишке. Хината всю оставшуюся игру чувствует на себе их взгляды, но всё также не решается посмотреть в ответ, лишь после, возле сетки, он смотрит им прямо в глаза. Атсуму подходит медленно, немного лениво, решается поблагодарить за игру, притянув за руку ещё и Осаму, и Шоё это кажется слишком странным. Особенно, когда они оба протягивают руки для рукопожатия, оба хватают его за запястья, и оба резко отшатываются назад, чувствуя, с какой режущей болью лепестки подсолнухов полностью окрашиваются в ярко-жёлтый цвет, а затем распускаются, смотря в небо так пристально и гордо, словно желая впитать в себя все лучи сияющего утреннего солнца. От завораживающей красоты не оторваться, но Хината всё равно испуганно поднимает взгляд. — Мы нашли тебя, Шоё-кун! Теперь ты наш! — радостно произносит Атсуму, привлекая к себе ещё больше внимания зрителей, а Хината сам не может понять, что сейчас с ним творится, и только Осаму замечает этот внезапный порыв в его глазах. — Не пугайся, Хината-кун, всё хорошо. Но верится в это с трудом, а также с трудом держат собственные ноги, с трудом реальность воспроизводится в сознании, как бы говоря, что вот, они оба твои, а ты жаловался. Но Хината не верит. Он срывается с места, оббегая своих товарищей по команде, бежит долго, а затем прячется в мужском туалете, прижимаясь спиной к холодной стенке большого помещения. Паника совсем внезапно появляется в глазах, дыхание учащается, а в горле пересыхает. Всё сейчас кажется нереальным, надуманным, словно и не существовавшим вовсе, но одновременно с этим очень хочется верить в то, что это просто неудачная шутка. Это ведь и правда она? Не может же быть, что два соперника-близнеца оказались именно его соулмейтами? Нет-нет-нет, судьба не может так издеваться над ним. Это уже слишком жестоко. Хината поднимается с холодного пола, чувствуя собственную невыносимую усталость, и всё смешивается воедино на глазах: краски, окружающие его сейчас; холод включённого кондиционера; и чьи-то руки, вовремя подхватившие за поясницу, остановив от такого позорного падения. Шоё посмеялся бы, если бы у него на это хватило сил, но сейчас он смог лишь довериться паре тёплых рук, которые так похожи на объятия Ойкавы-сана, и провалиться в небытие, что словно обволакивало, как ночной осенний туман в его родном городе. А дальше была просто темнота, чьи-то крики на фоне, ругань и приятные, практически нежные прикосновения, от которых всё в теле расслаблялось, даря то самое невероятное наслаждение. Метку сильно пекло, а холодные пальцы, поглаживающие её с такой нежностью, точно успокаивали лучше любого успокоительного. — Шоё-кун, прости, если бы мы не напугали тебя, ничего не произошло. Ты просто с самого начала не заметил, а мы не хотели отвлекать тебя этим от игры! — недовольно пробурчал Атсуму, когда заметил, с какой слабостью Хината смог приоткрыть глаза. — Верно, Хината-кун, как ты себя чувствуешь? Хината не в силах ответить на вопрос, но медсестра прописала ему хороший отдых, сон и таблетки, которые точно помогут сохранить иммунитет, и просто ещё какие-то витамины. Это всё было не нужно, простая усталость и боль от меток. Больше ничего и не произошло. Но всё же Шоё приподнимается на кровати, смотрит с неким смущением, протягивает руки, и близнецы сами прекрасно понимают, что от них хотят. Метки на их руках такие же великолепные, красивые, нежные, а кожа, словно бархат, который так приятно ласкать пальцами, и Хината совсем не может от них оторваться. Слабость всё ещё есть в организме, но Шоё совсем не хочет, чтобы его оставляли одного, а братья и не собираются. Атсуму делится впечатлениями от игры, даже хвалит некоторых игроков из Карасуно, отмечая их сильные стороны, а Осаму больше интересуется самим Шоё, его жизнью, хобби, целями, желаниями, и в глазах обоих братьев Хината видит некое восхищение, удовольствие от беседы и небольшие искорки. Но в то время, как в глазах Атсуму видно лишь полыхающий огонь и его излюбленную надменность, Осаму смотрит с едва заметным смущением и добротой. Теперь-то прекрасно стало понятно, кто из близнецов какому именно подсолнуху соответствует. Шоё посмеивается, вслушивается в каждое их слово, понимает всё и до сих пор никак не может насладиться их вниманием. К этим близнецам его тянет, совсем не хочется покидать их ни на одну минуту, но к вечеру они всё же уходят, пообещав зайти к нему завтра утром и посмотреть на игру. Шоё кивает, отворачивается к окну в надежде поспать, но вновь в душе появляется необычайный восторг, и Хината вытаскивает из сумки (которую принёс Кагеяма перед сном) телефон, с дрожью в пальцах набирая номер Ойкавы. Тот отзывается немного сонно, устало, но на звонок Шоё у него всегда найдётся силы, поэтому разговор затягивается. С трепетом в голосе, с дрожью в коленях и руках, но он всё рассказывает о близнецах, о матче, о метках и совсем не скрывает своего страха об их общем с братьями в будущем. Но Ойкава и тут находит слова поддержки, а точнее, говорит то самое очевидное, какое только мог сказать: «Плыви по течению, Шоё, всё будет хорошо!» И в этот раз Хината верит, что да, всё будет хорошо. Он ведь нашёл их, и они его не бросят! В голосе снова появляется дрожь, но всё спасает вовремя пришедшая усталость. Шоё закрывает глаза, чувствуя, как тело обдаёт прохладой с приоткрытой двери, а всё остальное само самой расслабляется, позволяя погрузиться в сон. И с тех пор всё действительно идёт хорошо. Пусть победа и не досталась им, пусть лихорадка и охватила всё тело, сразив наповал и даже не позволив завершить то, к чему он так долго стремился, но Шоё чувствует себя свободным, словно какие-то оковы, до сих пор висевшие на его запястьях, резко упали вниз, оставив весь груз и тяжесть позади и дав, наконец, то разрешение взлететь ввысь, гордо размахивая громадными крыльями. Оставлять братьев здесь становится тяжёлой задачей, Хината чувствует то нежелание расставаться ни с одним из них на столь длительный срок, но он и сам понимает, что вот так просто оставлять всё нельзя. Его обещание вернуться каждый день проносится в голове у Атсуму, и он всегда с тоской во взгляде зачёркивает дни очередного месяца календаря. Теперь, когда они стали так близки, Шоё снова исчез, пусть и ненадолго, те жалкие три года, в сравнении с обещанной вечностью, совсем не кажутся большим сроком, но Атсуму почему-то чувствует, как понемногу сгорает изнутри, каждый вечер поглаживая метку на своём правом запястье, хоть так мечтая прикоснуться к Шоё, вновь ощутив под пальцами его гладкую кожу и аромат апельсинового шампуня для волос. Но вот Осаму расставание переносит куда легче, чем его брат. Почти каждый день Хината звонит им по видеосвязи, рассказывая все подробности жизни в Бразилии, чуть позже с восторгом, почти прикрикивая от радости, говорит, что встретил Ойкаву, и только это имя вызывает внутри какую-то жгучую ревность, от которой так просто совсем не уйти и не спрятаться, но близнецы Мия и не пытаются, смотрят на совместные фото Ойкавы и Хинаты с какой-то злобой, но всё равно постепенно расслабляются, прекрасно видя, как на руке Ойкавы цветёт тот самый нежный ирис, которым иногда так восхищается Хината. Но всё же близнецы ревнуют, пусть и не так очевидно, пусть и не так сильно, но всё же было бы лучше, если бы Шоё фотографировался не с Ойкавой, а только с ними, чтобы похвастаться такими очаровательными любовниками. Атсуму даже отважился и произнёс это вслух, за что получил звание «ревнивый дурачок» и шутливую улыбку, Шоё, который только сильнее влюблялся в такого Атсуму: немного смущённого, раздражительного и надутого, как маленького дитя. Осаму же казался Шоё куда серьёзнее, и он действительно чувствовал уют рядом с ним. Саму был нежен, всегда касался осторожно, боясь повредить или сделать что-то не так, и эта его забота пробуждала в Шоё настоящую, такую же сильную любовь. Но лишь со временем Хината осознал свою потребность в близнецах, лишь со временем понял, что всё, пути назад совсем нет… а идти назад и не хочется вовсе.Хинате Шоё двадцать один год, и он окончательно понял, что полностью утонул в любви и желании находиться рядом с близнецами.
Просыпаться утром чуть раньше Осаму и делать ему кофе, добавляя туда тёртый шоколад и немного корицы; ходить на тренировки вместе с Атсуму, в перерывах нежась по углам, ощущая на коже его разгорячённые чувственные поцелуи; вместе с Осаму готовить ужин всем троим, изредка приглашая Бокуто и Сакусу; а вместе с Атсуму мыть посуду, устраивая пенные бои, превращая посудные губки в маленькие гранаты; позже вместе с Осаму и Атсуму сидеть вечером перед телевизором, закупившись вредной едой и устроив вечер кино, а после полностью растворяться в их прикосновениях, таких же горячих, обжигающих, словно только что потушенные маленькие спички. Шоё всегда трепещет в их ладонях, стонет, чувствуя, как поцелуи с правого запястья плавно переходят ниже и окончательно сжигают всё в округе, наполняя каждый уголок комнаты своей страстью. Близнецы жадные до «своего», но Хината совсем не против. В конце концов он уже давно доверился их рукам и позволил себе окончательно исчезнуть в этом невероятном очаровывающем жаре. А большего для них и не надо…