Поднимите мне веки

Хома стоял в очерченном круге ни жив ни мёртв. Стоял и молился, изо всех сил молился, лишь бы треклятая панночка не нашла его. У, ведьма! Уже две ночи пугала его, поседел весь от страха Хома Брут. Хорошо ещё, что круг успел вокруг себя очертить, как монах один советовал. Вот только не сказал старик, что действует эта защита не так, как описывают многие. Нет, покойница не видела и не слышала Брута. Она лишь проходила сквозь него, как будто он бесплотным призраком стал. И вид гнилых внутренностей ведьмы Хому ничуть не обрадовал. А когда она пролетела чрез него на гробу… Нет, нельзя сдаваться. Две ночи выстоял, и эту сможет. Лишь бы крика петуха дождаться. А покойница не на шутку разозлилась. Словно вихрь яростный по церкви прошёлся, сметая иконы со стен и опрокидывая лавки. Хома лишь чудом устоял на ногах, не заступил за круг. Вдруг ведьма остановилась. Встала прямо посередине церкви и принялась шептать на неведомом наречии. Прислушался Хома, да только ничего не разобрал. Понял только, что зовёт кого-то. И верно, тут же из всех щелей, всех углов нечисть повылезла. Сначала выбежали маленькие свинорылые, хвостатые да рогатые бесы, визг подняли, кружиться начали, словно дети малые. Всю церковь не хуже покойницы вверх дном перевернули, все стены измазали. А чем — сказать стыдно. Прикрикивала на них панночка, бранилась, велела философа искать. А следом вышла и другая нечисть. Хома не знал, как их в народе называют. Вроде бы на людей похожи и людскую одежду носят. Но только сами бледные, даже бледнее, чем мертвая ведьма, высокие, глаза большие, когти и зубы острые, а чёрные волосья дыбом стоят. Вошли в церковь, оглянулись по сторонам, поклонились ведьме и вместе с бесами принялись искать Брута. Много всякой нечисти пришло. Тут и анчутки были, и бескуды, и упыри, и вурдалаки, и низкорослые шиликуны, и шиши, и одноногие баруси, и букачки, и даже один одноглазый верлиока прибыл, начал клюкой своей махать да браниться, словно сапожник или конюх какой. И единственный из всех тварей, кто покойнице не поклонился, не считая глуповатых бесов. А Хома из круга не выходил, все молился и молился. Проходила сквозь него нечистая сила, но поймать никак не могла. — Вот вымесок поганый! — выругался один из бледных, — не можем найти его, хозяйка. Чуем, что здесь он, а вот поймать или увидеть никак не получается. Промолчала покойница. Только обвела взглядом всю нечистую силу, оглядела всю церковь — и хлопнула в ладоши да как крикнула: — Приведите Вия! Пусть он найдёт его! Екнуло тут сердце у Хомы Брута. Не знал он, кто такой Вий, слышал только, что это что-то вроде гномов начальника в Малороссии. И из того, что он слышал, ничего хорошего ждать ему от Вия не придётся. Тем временем бледные привели сгорбленного старика, опирающегося на палку. Страшен был тот старик — немного сгорбленный, хромоногий, одет лишь в какой-то рваный плащ на голое тело да сапоги, самого наихудшего вида из всех, что видел Хома. Лицо старика скрывала странная кожаная маска чуть ли не до самой земли. Присмотрелся философ — ба, да это же веки. Удивился философ даже, как этот старик на них ногами не наступает. Поставили его бледные черти подле ведьмы. Та поклонилась старику и что-то прошептала ему. Кивнул Вий, а это он был да гаркнул голосом нечеловеческим: — Поднимите мне веки: не вижу! Щелкнула тут пальцами ведьма, и стали огромные веки Вия сами собой подниматься. Отвернулся тут Хома, стараясь не смотреть на происходящее. Но не выдержал, оглянулся..... и замер, как вкопанный. Вий с огромными, раскрытыми, словно лепестки, веками стоял посреди церкви. И смотрел, смотрел своими глазами прямо на Хому Брута. И было глаз у Вия великое множество: все лицо, кроме места около рта и носа, было покрыто очами и даже на внутренней стороне век не было свободного от глаз места. И не только человеческие, были там и лошадиные, собачьи, птичьи, даже глаза змей и ящериц были. И все эти очи уставились прямо на философа. — Ты слышишь меня, Хома Брут? Рот Вия не двигался, но философ все равно слышал его голос, словно он звучал в его голове. — Д-да, — против своей воли ответил Брут — Ты видишь меня? — Д-да, — снова против своей воли ответил Брут. При этом ответе из глаз Вия начал идти свет. Нечеловеческий, чужеродный, словно из другого мира, он манил к себе, как манит огонёк свечи мотыльков на погибель. Зачарованный этим светом Хома стоял как истукан, не в силах пошевелиться. — Подойди ближе. Брут сделал один шаг. — Ещё ближе. Брут переступил через круг. — Ещё ближе. Хома уже встал недалеко от панночки. — Вот он, — Вий указал костлявым пальцем на философа. Панночка снова щелкнула пальцами, заставив огромные веки старца опуститься. И тут философ вышел из оцепенения. Увидел он, как окружила его нечистая сила, как безумно улыбалась покойница, глядя на него. — Ну же, слуги мои, отомстите философу за мою погибель, — чуть ли не кровожадно смеясь сказала она. Тут все бесы и черти налетели на несчастного философа. Его били руками, ногами, костылями, тяжелыми иконами, церковными лавками, царапали ему все тело и все члены, рвали одежду, плевали в лицо, пока панночка не хлопнула в ладоши, сказав, что этого хватит. Тут же бледные черти схватили уже нагого Хому за руки, подняли его на колени и заставили открыть рот. — Что, Хома Брут, думал, что так легко отделаешься? Нет, ха-ха-ха, нет, для тебя у меня приготовлено кое-что другое. Дядько Вий, угости-ка гостя нашего. Старик медленно проковылял к избитому философу. Остановился, наклонил свою голову к Хоме, облизнул свои сухие, потрескавшиеся губы… и впился беззубым ртом в уста Брута. Философ замычал, завертел головой, но бледные черти крепко держали его, не давая разорвать поцелуй. А Вий уже прошёлся длинным языком по всему рту Хомы, облизал нёбо и зубы. И тут бедный философ ощутил языком какой-то небольшой круглый солоноватый предмет у себя во рту. Вий его языком в глотку Хомы проталкивать начал. Заупрямился было Брут, но один из чертей, держащих его, схватил философа за подбородок и проглотить заставил. А вслед за тем предметом и другие пошли, тоже глотать заставили. Понял тут философ, что это очи Вия его есть заставляют, и от этой догадки у семинариста едва желудок не вывернуло. А ведьма смотрела на происходящее да злобно хохотала. Рада была всем мучениям погубившего ее философа. Наконец разорвал Вий мерзкий поцелуй, передав философу все очи. Захрипел семинарист, жадно хватая ртом воздух. Отпустили его черти и Хома рухнул на церковный пол. — Что, поел, Хома Брут? — расхохоталась покойница, глядя на скрючившегося голого побитого философа, — а теперь запить все это надобно. Тут же приволокли упыри большую пустую бадью и поставили позади Вия. Тот зашатался-зашатался да и рухнул туда, обернувшись грязно-чёрной жижей. Тут ведьма подозвала к себе бледного черта и что-то шепнула ему. Тот кивнул, подошёл к бадье, достал из-под полы какую-то склянку с прозрачной водицей и капнул туда несколько раз. — Все, готово. А теперь поите его. Снова измученного Хому подхватили черти и на колени поставили. Другие подняли бадью да поднесли к устам Брута. — Пей до дна! Пей до дна! Пей до дна! — закричали тут все нечистые. Пришлось несчастному Хоме выпить всю эту мерзкую жижу. Вкус у неё был такой ужасный, что бедный философ чудом не лишился сил. До последней капли все проглотить заставили. В этот же момент все тело Хомы пронзила страшная боль. Он закричал, чувствуя, как его кожа начинает гореть и зудеть, покрываясь огромными волдырями. Спустя мгновение эти волдыри лопнули, забрызгав гноем стоящих слишком близко чертей. Те нисколько не смутились, а не некоторые даже слизали с себя гной длинными чёрными языками Наконец все закончилось, и Хома Брут поднялся на ноги. Однако теперь он сильно отличался от того запуганного философа, три дня назад прибывший к сотнику. Исчезли на его теле все следы побоев. А лицо его было скрыто под огромными веками, не до земли, как у старого Вия, но все лицо они закрывали, словно кожаная маска. — Ну все, слуги мои, — произнесла панночка, — рассчиталась я с Хомой Брутом, ничего от него мне больше не надобно. А теперь проводите дядько Вия, — она показала пальцем на Хому, — скоро рассвет будет. Сказала и рухнула замертво. Подхватили её черти, положили в гроб да вынесли из церквушки. Но Хома Брут, стоящий как истукан этого не видел и не слышал. Не чувствовал он, как повели его куда-то, не слышал он перешёптывания за своей спиной, не видел он, как разбуянился верлиока и как упыри его скрутили да в болото скинули. Только одна мысль была в голове Хомы: — Поднимите мне веки.