「з̾̅ͮͤ̄̂͂а̉̅̃̉̈м̶̔ͨͤͪͥе̊̌ͨͭͤ̚тͮ̂̓и̧͂͗̏͂̒ͬ̚л̿͛̎͞?̏͂̚͞」
Отец говорит, что так надо, что так правильно, деньги — мир, система — религия. Себастьяну не нравится собственное отвращение к его словам — так ведь лучше. Себастьян какой-то не такой; вырванный из линии нормы и подвешенный на рыболовном крючке за прошитое горло, но соглашается, соглашается, поддакивает, послушный, покорный, пытающийся втиснуться в рамки и подставляющий крылья под нож. Летать — выделяться. Ломать систему. Не соглашаться со знающим лучше — ломать систему на щепки. Себастьяну не нравится. И быть необычным-диким-страшным, и слова отца, и, и, и пол под ногами, устланный вырезанными из заляпанной кровью человеческой кожи хрустящими купюрами, и стены, окрашенные в золото, добытое стёртыми в кости руками, и потолок, обрубающий взгляд в умирающее небо.「о̧̩̜̣͌̄̿т̸̴͉̦̣̲̜̦͒̐͜л̸̖͔̰͓̼̬̰ͬ͟ͅи̵̛̭͒̇̃̿͆̾̃͘ч̞̮̬̠̠̇͂ͤ͊͌̇̚͘͡ͅн͕̥̭̮́̍̋͊̀о̥̗̭̦͂̓͒̃́е̧͚͔̾́ ̝͍͎̙̲̗̌͘͟д͉̟̼̩̊ͭ̏͗̊͟о̧̫̗̮̝͉̐͋̉ͮ̒̔̀л͇̯̜̦̹ͥ̃͐̔͋̒ͨ̚͘ж̥̜ͦ̈ͬ̄̚͜н̛̳̪̰̞̮͋ͬͫ̔͠о͚̩̰̹̌͆̍̽̓ ͎̯̝̋̆ͩ̈̐ͤ̕͢͜у̵̫̝͊̊бͭͬ̌͊҉̘͖͟ͅӥ̢͈̩͈̼̘͖̖̠̣ͤ̈́̂̀̌͠͞в͉͓ͬ͒͘а̨̪̺͈̂͑ͪͪт̖͈̣̥͕̼͂͋ͬ̕ͅь̳̹̯̾ͨͫ̓͐͝͡с̢̰̻̦̺̘͔͓͆͊̀͑̆ͩ̽̐я̸̟̗͙̱̬̰̝ͦ͒̆ ̧̮̖̅̅ͩͦ͢в̷̥͔̭̲̟̿̌̀ ͈̣͙͇͔̾̋͛ͣ̔̓̌̇з̡̼͖̞̤̄̌̔̅̾͛͌̈͟͞а͗͊ͤ̔̌̌ͥͣ҉̲р̟̻͔̦̥̿̽ͦͥͥ̀ͥ̄̉͝о̸͇͙̬̺̝̠̞ͬ͑д̳̣̪̣̗̱̦̲̈́̅ͥ̚ы̨̻̝͙͉́̂̎ͪ̇́́ш̦̬̫̈́ͪ͝͡е̞͊ͯͅ」
— Может, твой папаша и прав, но ты подумай. Если тебе не ок, если кому-то ещё не ок, то вас уже двое. И вам обоим хреново. Лично мне очень не круто от этих слов. Чес говорит нечто диаметрально противоположное. Нечто параллельное до абсолюта. Или пересекающее перпендикуляром — не ясно. Но параллельные прямые никогда встречаются, как бы близко друг к другу не находились, а это новое, hard, режет привычные устои.「н͚̪̭̻͉̥͒͂̾ͣ͋̌͌̾̚а̙̖̹͈̥̦͙͖ͪ̈̌ͣм̭̘̺̥̤̙͓̎͒ͧ̍͛̔ͅͅ ͉̜͎̖͑ͨ̍̏н̰̥̣̦̬̰̔ͣ́ͪͧ̌ͯе͙̯͇͖ͪͤ̄ч̖̫͇͙̭̩̺͎̱ͭ͌͑ͣ͆ͣе̲͔͉̄ͩ͂͛ͮ͂ͩг̪̝̗̖̣̣̹͑̅ͧ̄͂о̲́ͯ́ ͇̩̮͉̪̬̐̅͌т̜͍̮͓̱͒е͙͉̙̙̣͋̀̇ͣ͒͆̅р͓̮̲̞̮̰̬̘͋͋͑̄̍ͨ̔я̭͔̫̗͎͚̿̏̏̅ͤт̦̩̣̙̉ͭ̃ͪ͛͛ͪ̓̎ь̻͈̩̯̩̯̯͂̓ͯ̌̚,̘̯̺̍ͥ͂ͯ̎ͮ̂ͅ ̱̥͔͓͒͒ͨ̆͗̐̿ ̱̲̖͔͚̒̎̓ͅк͖̻͎̮̥͂͒ͦ͛̒̋ͅͅр̪̯̄̃͌о͓̞̳͓͎͌̏̔̽ͯ̆м͚̖͇̫͇̺̮̜̯͋̎̓̾̃ͨ̑̒ͦе̳͖̼͈̙̘͔̑̄ͫ̎͑̔ ̲̙̖̥̈ͩͧ̋̿ͫ̎с̻̼̝͖̻̙ͥͭ̾в̮̜̥̬͔̆о̦̺̒̏͌̑̄̈́ͮͫ̚и̖̻͇̣̫͖̣͍ͧ̎͐ͪͪͭх̠̤͖̔̃̚ ̦͊́о͉͙͍̬͖͇͉ͮ͌к̲̞͇̝̯͇͎̂ͬͩ̿͐́͐о͈̥̪̥̰̫͊в͎̝͍̹̠̏̊̆̊」
Он ничего не говорит отцу, но тот сам замечает: Себастьян больше не подставляет под ножницы мысли и запястье под линейку, не верит сильнее, чем допустимо, бежит из Вавилона. Всё просто, на самом-то деле — ведь пустоши разрастаются. Но Глэм ощущает себя таким разным-разным, не до конца честным, не совсем нужным — и это заставляет смеяться надтреснутым смехом.「с̯̝̑̋͊̆͌͑м̨̢̜̽̄̄̐ͧ̾̅̚о̭͉̗͖͇̮͇̰͒͂̀̾̈́̋т͓͎̼͔̰̾̂̅͞ͅр͉͚ͧ̔̍͌͆̃̄ͧ͡ͅи̬̗͉̰̜̎̓̈ͮ͛ͩ̍͞:̮̦ͩ͗̃̽̔ͧ̚ ̨̳ͣͪ̽ͩ̐ͥͬ̚͝ ̴̛̗̫͇̓͌ͤ́̏́ͪ̊в̵̛͈̟̰ͩ̿ͭ̎̇̓ͧ̔͞л̥̠̬̜̺͒̂͊͢ͅа̛̗̰̭̯̪ͪͮ̍̉̆с̵̡̭̘̼̟̤̗̩̩͇͋͐͟тͩ̓̏ͣ́҉̘ь̡͉̪͛ͬͅ ̧͔͈̠ͬͣс͉̫̞̫͕̠̅̉ͧ̒̽ͦ͑̎͡к͎͓̉ͬ̈ͨ̕а̛̲̻ͨͧ͗̑̌л̱̐͐̀̓ͯ̃͊и̥͇͖̼̣͎͕ͤͪ̌т̔͛̆ͭ҉̧̡͍̰̗̟͕͎̣̺ ̶̗̌̎̈́͛̓п̵̰̳̲̳̫̤̫ͮ̃́̕а͙̝̮̑̌ͣ͗ͣс̨̨ͦ͂͏̘̩̭͍̞͈̥т̴̨͈̩ͣ̆ͩ̃̏̈̏̐ь̲͍͔̃̓̆ͫ̓͜͜ ̷͎̱̮̩̬͔̋͑̀ͭ́͘ ͇̳ͣͫ̇̐͒ͩͦ̓о̘̑́͛̃̋ͣ̚̚͡н̸̡̼̰̜̹̜̥̔͡а̰̱̖̜̅̍͒̐ͫ̊̂́ͫ ̢̃͋̈́̈́͏̴̠б̧̝̲̖̟͇̲̫̔̈ͥ̀ͤ̇ͩо̴̢̲̭̣̙̟͔̭̀̿̐̆̊и̴̧̣̰̫̹͂̈̓͋т̒̅ͯ͢҉͖̺с̗͓̪̞̝͈͍͚͆̎ͮ̍̓͟ͅя͈̲ͦͥ͒ͪͬ̂̚」
Глэм терпит по-прежнему, не противится и не огрызается, душит улыбку, а вечерами рисует в блокноте банкноты и рвёт листы; отыгрывает музыку из клуба на скрипке назло себе и всем. Слышать, что ад не стоит слёз, страшно и непривычно, и есть что-то зудяще-болезненное в чужой ласковой усмешке. Глэм терпит и ждёт чего-то неясного-вообразимого.「о̼̬̬͝н̨̝̘̦̝̼̫ ̷̟͓̭͇з̶̬̲̟̦̰͓а̠̻̭̬͢с̶̠͍͙̲̯̘о̤̖͖̩̻̺в̡̲͔ы̭̼̮̹в͖а͔͔̤͚̠̥͈е̳̲т ̰͚͙̱м͠н͖̟̬͚͡е ̢̰͙͙͍ п̫̺͚̫̝͍̹и̖с͔т̪̩̠͚̮̪̀о̗̝̱̫͕л̠е̹̦̝̘т̝̭ ̀в̹ ̟̬̪р̹̭͟о̛͓т̪̘̰̖̯͠ͅ」
— И стоило ли это того? — спрашивает Чес. «Может, сбежишь?». «До падения самолёта осталось хоть сколько-нибудь?». «Хватит терпеть». У Глэма нет ответа. Как всегда.「!̵̲̟̼͚̠т̗͈͓̜а̱к̮͕̹͍̳̝̳͝ ̴̥̳̘̭на͙͔̝̰̺͍͡й̧̙д̷̺̟̞̣͙̹и̛̬¡̡̠͙̯」