Услышанный крик

      Аарон у л ы б а е т с я — вымученно, фальшиво. Болезненно. Улыбается, а Колл в который раз понимает, что актер из Стюарта, признаться честно, не лучший. Искренность, не поддающаяся сладким чарам лжи, тщетно опутывающим сердце, все еще теплится в нем, таком солнечном и ярком.       Чистейший изумруд с застывшим в гранях драгоценности страхом — сочетание непривычное. Изумруд, некогда сверкавший неподкупной, упрямо лучившийся назло всем добротой… Погас, не собираясь больше сиять тем же блеском.       Аарон т о н е т. Захлебывается в пучине собственных страхов, тонкой ниточкой тянущихся из прошлого. Прошлого, которое он стремился похоронить как можно глубже. Но вот только не учел, что осталось главное напоминание — он сам, Аарон Стюарт. Зеркало разбито на мелкие осколки, но толку? От себя не сбежишь. А острые осколки ранят, оставляя глубокие порезы. А отражение с поражающей упрямостью преследует его, будто насмехаясь — ну, посмотри на себя! Скажи, кто из нас настоящий? Кто всего лишь жалкое мутное отражение истинного Аарона Стюарта? К т о?       От Тамары пахнет теперь по-другому. По-взрослому. По-чужому. Запах дорогих цветочных духов, слишком душных и тяжелых, шлейфом тянется за ней. А воспаленный мозг Аарона подкидывает картины прошлого. Он вновь чувствует тот дразнящий аромат, задыхается в этом удушье, хрипит, кричит… Не слышит. Никто не слышит. И он уже давно привык кричать так, чтобы не было слышно. Потому что если закричишь — будет лишь хуже. Будут сломанные ребра, едкий запах табака, навсегда въевшийся в легкие, новые синяки и ожоги на теле, которые утром надо будет прятать под длинными рукавами кофты и под тональником, взятым у нее. И утром в школе, наигранно-задорно смеясь, он будет рассказывать, как глупо и неуклюже упал с лестницы. И ему охотно поверят — потому что плевать они хотели на Аарона. Потому что он нужен лишь тогда, когда улыбается. Когда сочувствует. Когда решает их проблемы. Потому что Аарон — просто блеклая оболочка без души, без права на проблемы и ошибки. Он не нужен.       Аарон л о м а е т с я. Внутренности переворачиваются, на глазах горькие слезы, а пустоту в душе ничем не заполнить. Всю ее он наивно, доверчиво отдал — и не получил ничего взамен. И жалкие оправдания «они не хотели», «это все моя вина» звучат неискренне, фальшиво. Аарон понимает — если он и виноват, то только в том, что слепо доверился. Что упорно молчал.       Аарон п о м н и т. Ее хищные зеленые глаза — он содрогается от одной только мысли, как эти глаза похожи на его собственные. Ее улыбку, больше напоминавшую звериный оскал. Ее волосы — мелко вьющиеся угольно-черные локоны, темнее самой ночи. Ее имя — Беатриса Джексон, навсегда выжженное в подсознании. Он помнит эту женщину, называвшую себя его приемной матерью. И навряд ли когда-нибудь забудет все ужасы, связанные с ней.       Аарон к р и ч и т. Громко, пронзительно. Жалобно. Кричит, потому что не может больше подавлять в себе эти чувства, загнанные птицей в клетку. И его наконец слышат. Его обнимают. Крепко. Бережно. Заботливо. Перед ним извиняются — Коллу очень жаль, что он раньше не смог услышать этот крик, полный неутолимой тоски и невыносимого страха.       Голос сорван, голова раскалывается, а на глазах вновь слезы. Но в этот раз их утирают — немного неуверенно, но осторожно. Сердце бешено бьется, и Аарон не уверен, из-за того ли, что страхи в очередной раз поглощают его, или же потому, что в этот раз их кто-то развеял. И этот кто-то — Колл.       Невысказанные слова душат — но Аарон вновь боится. Ему необходимо много чего сказать Коллу. И в первую очередь «спасибо». — Спасибо… Колл, — тихо шепчет Аарон, утыкаясь ему в плечо, впервые позволив себе оказаться с Хантом в такой непозволительной близости. Тот лишь улыбается уголками губ, проводит по мягким волосам цвета пшеницы и лишь сильнее сжимает Стюарта в объятиях — ведь поговорить они смогут и завтра. Сейчас он понимает Аарона и без лишних слов. И когда он будет готов — Колл обязательно выслушает все, что Аарон расскажет.