ничего не бойся

— Он ко мне во сне приходит часто. — И что говорит? — В свою смерть не верит. Вопрос в беспокойной голове возникает лишь один: почему? Вопрос в беспокойных снах немного другой: почему не ко мне? Это разрывает, не дает ни душевного, ни физического покоя. Денис устал слушать разговоры Алехина о том, что ему из раза в раз снится Рома. Искренне досадно кивать каждый раз, интересоваться о том жадно, но держать дистанцию — ни к чему соскребать и обсасывать мельчайшие подробности того, о чем Женя уже особо-то и не помнит. У Астапова ведь нет мании, Астапов ведь не ждет Сащеко каждую ночь. — Мне очень жаль. — Мы знали, что все к этому идет. — Пусто без него теперь. Денис скалится остро, губы кривит в улыбке, которая не выражает абсолютно ничего. На Олега не смотрит, дырявя глазами носы своих кросс, иначе не сдержится да полезет с кулаками: не был ЛСП рядом с Англичаниным последний месяц, не было и душевных разговоров у них поздней ночью на кухне, ничего у них больше не было. И в словах Савченко, что звучали натянуто, Денис не слышит никакой искренности. Хочется накричать, встряхнуть мужчину за плечи и вырвать все воспоминания о Роме, забрать себе и беречь, словно больного ребенка, потому что знает Астапов — Олег не сбережет, Олег забьет на то и продолжит жить так, словно ничего никогда не было. Но, взгляд подняв на Савченко, Денис видит слезы на лице музыканта. Вопрос в беспокойной голове возникает уже другой: это ведь не мания? У Астапова, на самом деле, далеко не она, но это все, что теперь у него осталось. Ведь не единственный дорогой человек в его жизни ушел, не тот, кого он любил до безумия и смотрел с восхищением, нет. Рома был другом, братом. Был родным человеком, которого Денис искренне любил. Чисто так, без пошлого. Рома всегда был рядом, улыбался и гасился, как безумный; Рома обвинял в плохом тексте, указывал в своей грубой манере на ошибки и помогал найти их собственный стиль, который держали мужчины с успехом; Рома был. А теперь Денис остался совсем один в просторной съемной квартире. После месяца в больнице, где Астапов мог засыпать исключительно с включенным светом, приходится переехать. Район совершенно иной, незнакомый: соседи настолько дружелюбные, что Денис теряется и кивает невпопад, когда ему пожилая женщина рассказывает о своих внуках и показывает фотографию в кошельке какого-то мужчины. Белорус даже не слушает ее, пытаясь как можно скорее избавиться от чужого счастья, потому что свое ему уже не вернуть, но взгляд цепляется за улыбку искреннюю, теплую. Такую, с какой бородатый когда-то на Рому смотрел. Теперь вопросы задавал Денис вслух: — Может, хоть на пару минут, а? Стоя у окна, Астапов бездумно пялит в темноту. За спиной горит светильник, который работал уже на постоянной основе. Прислушивается, как дурной, к каждому шороху в коридоре, но понимает — Англичанин его ни при каких обстоятельствах навещать не будет. И в голове, вопреки грубому голосу, звучит другой. Денис, впрочем, только усмехается на свои воспоминания: — Ты определенно невротик. Засыпает Астапов беспокойно. Ворочается то и дело, просыпается часто, но лишь под утро получается уснуть. Сновидений у Грязи не было достаточно давно, лишь черная пелена, которая позволяла мозгу хоть как-то отдохнуть, из-за чего не сразу соображает Денис, что слышит что-то: сначала неразборчиво, вяло, но с каждым словом смысл доходит электрическими разрядами до каждой клетки тела мужчины. Потому что голос, наконец, звучит знакомый: — Ничего не бойся. Выключай свет и ложись. Я буду защищать тебя всю твою жизнь. И утром, открывая сонно глаза, Астапов улыбается лампе, что за ночь погасла.