Не о любви

      «Не говори о любви», хочется Тессе попросить. «Не говори.»       Она молчит. Говорить не хочется вообще ни о чем, если честно.       У Скотта глаза все те же, ничуть не изменившиеся за все эти годы. Ему давно не одиннадцать, но те же искорки в глубине глаз, тот же взгляд хитрый из-под ресниц, когда он шутит. Те же нахмуренные брови сейчас, те же поджатые губы. Они когда-то были вместе. Они когда-то сияли ярче звезд.       Сейчас в ее животе кладбище бабочек, а в его глазах...       Чего уж там, она не знает, что в них. Она не смотрела в них уже давно. Брови. Скулы. Ключицы. Снова скулы. Плечи.       Черт.       Глаза.       «Я тебя любил», говорит он, и ей снова хочется попросить, с надрывом, с болью, с воем почти волчьим — не надо, пожалуйста, зачем вообще, ей не надо это знать, ей это знание лишнее. Она это все равно знала, где-то там, внутри, не хотела говорить в прошедшем времени, не хотела в него верить. Не хотела думать о том, что нет у них настоящего, а уж будущего и подавно, о том, как много он ей когда-то обещал — приходится. Слишком много приходится делать того, чего не хочется.       Слишком много обещаний невыполненных, улыбок невозвращенных, клятвы на мизинчиках, что будут всегда вместе, с самого начала и до самого конца. У Скотта улыбка залихватская, когда он все-таки улыбается, его будто и не разъедают изнутри кислотой эти общие воспоминания, он будто не сгорает вошедшим в атмосферу метеоритом в свободном падении, будто ему плевать на все. Будто все хорошо. Все по-старому. Все...       Да ничего не по-старому, если не принимать за старое Сочи. Как у него вообще получается так легко прикидываться?       «Я тебя больше не люблю», давит она из себя глухо, заставляет себя это произнести. Скотт умеет отличить ее ложь от правды — умел, раз не отличил сейчас. Умел, но все когда-то проходит. Все теряется.       Она потеряла его. Среди прочего. Еще до того, как, пихнув в сумочку, не читая, кусочек картона — приглашение — вышла из этого ресторана, не оглянувшись. Не превратившись в соляной столп. Оглянешься — и ты погибла, твердит себе Тесса. Оглянешься — и тебе конец.       Она не оглядывается, как бы ни тянуло.       Когда они видятся в следующий раз, на сгибе его локтя лежит ладошка его невесты, с обожанием смотрящей на него. Когда они видятся в следующий раз, глухая тоска в ее глазах уже почти успевает научиться прятаться сама. Она прячет ее не от Скотта — от Моргана, который так предупредителен, и мил, и влюблен, и заботлив.       Скотт все равно не заметит.