*Монетный двор
Стокгольм закатила глаза, но все же улыбнулась ему. Мартин видел, что Денвер нравился ей таким: свободным, мягким и романтичным. И не то, чтобы он им завидовал. Нет. — Фу, противно! — рыкнула Токио и кинула пустой пластиковый стаканчик прямиком Денверу в грудь, отвлекая их от страстного раздевания друг друга глазами. — У меня есть идея! — анонсировала Найроби, и хоть Мартин ее и мало знал, но этого было достаточно, чтобы понять, что ее подмигивание — это плохой знак. — Мы должны сыграть в «Бутылочку», ребята, — после всеобщего молчания она добавила, — Это классное упражнение на укрепление командного духа, я играла в него с кучей прошлых коллег по ограблениям. Это ужасная идея, не сказал он. Прекрасная и опасная. — Тем коллегам было по четырнадцать? — включился Богота, но она только отмахнулась от него. — Это веселая игра, — поддержала Токио, и Мартин смог почувствовать смену энергии в комнате, когда все гетеро-мужчины коллективно решили остаться. — Хорошо, ребята, а вот и моя остановочка. Марсель встал и послал им вежливый кивок. Он был настолько тих, что большинство о нем даже забыли. «Спасибо за напитки», добавил он перед тем, как закрыть за собой дверь. — Думаю, что для сплоченности команды будет лучше, если мы с Палермо тоже останемся вне игры. Мартин бы соврал, если бы сказал, что не наслаждался тем, как Андрес говорил так о нем. Палермо и я. Пара навсегда. Он медленно начал вставать, руками помогая себе сохранить баланс. Боже, вся комната ходила по кругу. Андрес просто протянул ему руку с ухмылкой. — Серьезно, Берлин? Ты такой скучный! — бросила вызов Найроби перед тем, как вернуть свое внимание обратно к коллекции выброшенных на пол бутылок. — Боишься, мы выясним, что ты все-таки ужасно целуешься? — поддразнила Токио. Ох, если бы ты только знала, дорогая Токио. Насколько прекрасно и страстно он целуется. До того, как он успел остановить самого себя, Мартин предложил: — Давай хотя бы останемся и посмотрим. Как инженер, я могу тебя заверить, что по статистике в какой-то момент Денвер точно себя опозорит, и это, чего я не хотел бы пропустить. Денвер простонал. — Эй, это несправедливо! Вы, ребята, не можете просто пялиться на нас и не участвовать. Берлин, по-видимому, раздумывал. Мартин знал, что решение в его руках, и что бы он не выбрал, тот ему подчинится. Андрес взглянул на него перед тем, как сказать: «Довольно справедливо. Стать свидетелем твоего позора — хорошая цена за несколько неудовлетворительных контактов» Мартин чуть не подавился. Насколько сильно был пьян Андрес? Токио провокационно послала им воздушные поцелуи. Найроби выбралась из своей горы бутылок с пустыми руками и хмурым взглядом. Наконец, она нашла то, что искала. — А, вот и оно! Хельси, cariño, не мог бы ты подать мне ту красную Corralejo? Она самая узкая, будет лучше всех крутиться.*дорогой
Без лишних слов, Палермо сел обратно к Стокгольм, улыбаясь, когда справа кровать немного прогнулась, и Берлин снова оказался рядом с ним, теперь уже намного ближе, чем то было необходимо, беря во внимание все остальное свободное место между ним и Боготой. Мартин потратил все свои силы в этот вечер, пытаясь не поглядывать на Андреса слишком часто, не пялиться слишком долго. Его противоречивость была непостижима. Эффектный, как всегда, в своем костюме с иголочки, от темно-зеленого пиджака которого тусклый свет лампы отливал легким блеском. И все же, такой, до боли, обыденный, сидящий вместе со всеми в позе лотоса. Отрепетированная, но беззаботная улыбка украшала его губы. Спина была прямой, как стрела. Осанка безупречна. Элегантный, но расслабленный. Открытый. Мартину хотелось обвиться вокруг него и закопаться лицом в его шею. Почувствовать Андреса, отдохнуть вместе с ним, продлить этот момент на часы. — Хорошо! — сказала Найроби, сопровождая это хлопком. Она наконец-то была удовлетворена своей подготовкой. Узкая, пустая бутылка с логотипом Банка Испании была в центре кровати. Протоколы безопасности — это все, что Мартин успел заметить из заголовка. — Кто готов начать? — Палермо настоял на том, чтобы мы остались. Будет справедливо, если он первым покажет нам представление, — обыденно предложил Берлин. Его голос был медленным и расчетливым. Бог мой, что этот голос с ним вытворял. Во что вляпался Мартин? Мартин показал своему другу язык, как ребенок, которым он и являлся, и аккуратно нагнулся, раскручивая бутылку с легкостью профессионала. — Ты уже таким занимался, — заметил Андрес, смотря на бутылку, которая крутилась и крутилась, быстро и по одной окружности. Это не вопрос. Но он все равно ответил. — Студенты-инженеры более развратны, чем ты думал. Бутылка наконец-то остановилась и указала на Хельсинки. Мартин позволил себе выдохнуть с… облегчением? Значит, Хельсинки. Это хорошо. Безопасно. — Держись за свои штанишки, gordito, — похвастался он. — Скоро я переверну твой мир с ног на голову.*толстяк
Мартин уже флиртовал с ним немного последние пару недель — хотя, если быть честным, то флиртовал он со всеми — поэтому он не был удивлен тому, что вызвал у серба смущенную улыбку. Он встретил Хельсинки на полпути, положил руки ему на плечи и прильнул всем телом. Ему понравилась щекотка его бороды и удивительная страсть, с которой Хельсинки отвечал на его поцелуй. На лице были нерешительные руки. Мартин мог бы к этому привыкнуть, мог бы, на самом деле, этим наслаждаться, если бы взгляд Андреса не прожигал дыру на его шее. Мартин отстранился, когда услышал посвистывание Найроби, с гордостью заявившей Хельсинки, чьи щеки он все еще держал в руках: — Черт, Хельси! — Насладились шоу? — ухмыльнулся он ей. — Когда он тебя целует, ты хотя бы молчишь, — кинула она в ответ. Нагло. Мартин спокойно пристроился обратно к Андресу, удивленный отсутствием у того какого-либо остроумного замечания. Он что, совсем никак не прокомментирует? Он думал было снова прилечь к нему поближе, но быстро раздумал. Андрес выглядел… напряженным? Что бы не являлось причиной его злости, Мартин не собирался это выяснять. — Иди сюда, Плюшевый Мишка! Возглас Найроби. Мартин снова взглянул на своих коллег. Бутылка Хельсинки указала на нее, и она как-то преувеличенно закинула голову, как в старых фильмах, что очень развеселило остальную команду. Хельсинки тоже посмеялся над этим, когда она выпустила его из своей железной хватки, но смотрел он только на Палермо. Если Мартин выживет в этой игре, то, может быть, навестит его попозже ночью. Милый утешительный приз. Глубокая, полная тишина наступила, когда бутылка Найроби указала на Токио, и Мартин может и яростный гей, но тоже заинтересовался. Андреса это хотя бы позабавило, он перестал быть таким напряженным. — Пристегни ремень, guapa, оно начинается.*красотка
Найроби, не жалея времени, положила ладони на лицо Токио, зарываясь пальцами в ее короткие волосы, а руки Токио обвились вокруг ее талии. Их губы встретились, и они слились в долгом поцелуе, на самом деле устраивая им шоу. Его чувственность заставили Денвера и Боготу покраснеть, но Берлин, к счастью, закатил глаза. Мартину понравилось, что тот не заинтересовался. Затем Токио крутанула бутылку, и, на секунду, Мартин почувствовал страх, когда та затормозила около него. Но она продолжила свой путь и замерла. Указывая на Берлина. — О, черт возьми, нет! — закричала она, эхом отражая внутренний голос Мартина. По крайней мере, нет никаких шансов, что они влюбятся. — Боишься, что только прикоснувшись ко мне, не сможешь остановиться? — поддразнил Берлин. Предсказуемая, как всегда, Токио поддалась на провокацию, схватила вельветовые лацканы его пиджака, и поцеловала со злостью. Она поедала его губы дольше, чем требовалось, а Андрес отвечал на все ее атаки с должной силой. Казалось, будто они наблюдали за двумя дерущимися за доминирование львами, но Мартин был уверен в победителе. В день, когда Берлин и Токио разделили страстный поцелуй, мы все стали лузерами. Берлин наконец-то потерял терпение, спокойно отстранился и хмыкнул, взглянув в ее яркие, дикие глаза. Он тихо сел обратно. Его неизменная манера поведения выглядела, как доказательство. Андрес разгладил свой помятый пиджак, что, казалось, раздражало его больше всего остального. — Аккуратнее с этим, — прошипел он. — Этот блейзер стоит больше, чем весь твой гардероб. — Просто, чтобы ты знал, я не была впечатлена, — прокомментировала она. — Я тоже. — Все еще твоя очередь, Берлин, — напомнил Денвер. Он позволил себе натужно выдохнуть перед тем, как крутить бутылку. Она остановилась на Боготе, который выглядел ошеломленным, будто никогда не думал о том, что это могло произойти. — Мы превосходим леди в два раза, — влез Мартин, потому что Андрес вот-вот поцелует другого мужчину на его глазах, и ему нужно было чем-то заполнить эту тишину. — Естественно, здесь будет парень-на-парня, мой друг! Богота лишь поворчал и выпрямился, устало, но не испытывая дискомфорта. Ммм. Если ничего не сработает с Хельсинки, Мартин мог бы попробовать свои чары на этом экземпляре. Он знал, что у Боготы огромная куча детей от нескольких шикарных женщин, но также он заметил какое-то бисексуальное настроение, так что, может быть, тут что-то и было. Интересно. Берлин, с другой стороны, выглядел абсолютно незаинтересованно. — Наш черед наслаждаться представлением, да, девочки? — отпраздновала Найроби, и обе, Токио и Стокгольм, поддержали их радостными возгласами. — Серьезно? — спросил Денвер. — Тебе понравилось смотреть на Токио и Найроби, не так ли? — объяснила Стокгольм без обиняков. Богота был сбоку от Берлина, так что ему не пришлось много двигаться, чтобы встретиться с ним лицом. — Ты не собираешься сначала спеть мне серенаду? — поддразнил Богота. — Не сегодня, cariño, — огрызнулся Берлин и прильнул к нему, прижимая их губы вместе.*дорогой
Угол, под которым на это смотрел Мартин, был ужасен, потому что ему надо было видеть все. Затылок Андреса давал очень мало информации. Огромная рука Боготы на его покрасневшей шее приводила в ярость. Мартин умудрился незаметно пригнуться к кровати, замечая проблеск улыбки на губах Андреса, когда Богота… это что зубы? Ебанный в рот, если это то, как Андрес обходится со старыми друзьями, почему Богота? Мартин совсем рядом, и он знал насколько прекрасно выглядел в своей черной футболке, довольно облегающей, а про все остальное даже говорить не стоило. Все это — вопиющая несправедливость. Мартин сражался со своим огорчением. Он правда боялся, что случится если ему придется поцеловать его на глазах у всех этих людей. Еще был взволнован. Но больше напуган. Берлин и Богота наконец положили конец его одиночеству и сели обратно. — Я бы предпочел песню, — пошутил Богота. Было видно, что он не врал. Хорошо. Потом он добавил для группы: «Он может таковым и не выглядит, но этот парень — романтик. Я был на его последней свадьбе, у него прекрасный певческий голос.» — Я возмущен выводами. Я, на самом деле, выгляжу, как романтик. — Конечно, выглядишь, — уверил его Палермо, хлопая по плечу, и, когда Андрес обернулся к нему, он снова был тем же Андресом. Найроби испустила громкий вздох, по которому Мартин понял, что ей выпал поцелуй с Боготой. Она затянула из этого целое шоу, будто бы заставляя себя это сделать. — Постарайся не очень-то наслаждаться, — сказала она. — Я видела, как ты только что лапал Берлина… Богота поднял руки в знак поражения и завел их за спину. «Я буду самым лучшим джентельменом.», уверил он. Поэтому ей пришлось делать всю работу, накрывая его лицо своими изящными пальцами, покрытыми кольцами, и наклоняя к своим губам. Это было удивительно мягко, пальцы Боготы дергались за его спиной, но он не двигался. Когда Найроби решила закончить и отстранилась, она странно на него посмотрела и воскликнула: «Богота!». Она не шутила. Он тоже. Они оба покраснели. Она быстро снова прокрутила бутылку. Та остановилась между Денвером и Стокгольм. — Ну, мне кажется, ближе ко мне? — пробормотал он. Стокгольм приподняла на него свою элегантную бровь. — О, правда? — Может и нет! Эй, решай ты, мне без разницы? — пошел на попятную он. Семейная жизнь. — Конечно, тебе без разницы! — засмеялась Найроби. — Иди сюда, chica. Мне хочется запустить руки в эти кудряшки.*детка
Денверу, на самом деле, очень даже нравится и так. — Ну что ж, леди, вот это игра! Стокгольм закатила глаза на выходки своего мужа. Обе девушки соприкоснулись губами, мягко и страстно. Найроби не врала о своей заинтересованности в светлых кудряшках. Она может стать и ее парикмахером в скором времени. Когда они закончили, Стокгольм и Токио обменялись ухмылками. — Да, она очень классно целуется, — подтвердила Токио. Найроби засмеялась и быстро глянула на Боготу, который тут же кивнул в согласие. Если этот парень правильно разложит карты, то, может быть, сегодня ночью будет очень удачлив. Токио игриво подтолкнула Стокгольм в спину. «Давай же, продолжай rubia!»*блондинка
Стокгольм встряхнула головой и улыбнулась Денверу перед тем, как запускать бутылку. Андрес засмеялся, блаженная мелодия, и Мартин понял, что бутылка замерла напротив него. А с этим можно и поработать. — Не бойся, влюбленный, — сказал он, улыбаясь Денверу. — Я не собираюсь воровать ее у тебя! — Я и не боюсь! — ответил он слишком громко и слишком быстро. Это может быть очень даже весело. Мартин слегка дотронулся до губ Стокгольм, заставляя себя продлить поцелуй подольше. Его руки так и остались по бокам, но он вполне справлялся с симулированием страсти. Он остановился, когда Денвер закашлялся. Когда она отодвинулась, он натянул серьезную мину и взял ее за плечи. — Ты классная девушка, и прости, что приходится узнавать это таким способом, но мне кажется… мне кажется, я — гей? Она подыграла, драматично положила руки на его и сказала: «Это очень неожиданно, я думаю, мне надо время, чтобы привыкнуть к этой мысли.» Он разразился хохотом и решил, что она ему очень нравится, когда потянулся за бутылкой для очередной прокрутки. — Ну? — набросился на жену Денвер, как только она села на место. — Ну, это было… — начала она, но до того, как успела закончить, ее прервал Палермо. — Ничего не говори, милая, он скоро сам все узнает. Денвер недоуменно к нему повернулся, а Мартин указал на горлышко бутылки. Его глаза расширились. — Что ты говорил девочкам? Вот это игра! Ага? Давай покажем им, как надо. Тот только неуверенно посмотрел на Стокгольм. — Это не так уж плохо, — уверила она его, но Мартин даже не стал обижаться на такое заявление. — Только не надо ничего вытворять, хорошо? — напряженно сказал Денвер. — Не искушай меня, — поддразнил Палермо, потому что он говнюк и потому что это Денвер, он не мог поступить по-другому. Поэтому он скопировал жест Боготы и завел руки за спину. — Видишь? Я до тебя пальцем не дотронусь. Ты все равно не мой типаж. Но когда тот приблизился, он прошептал: «Но ты можешь трогать меня везде, где только пожелаешь, я не укушу.» Денвер выглядел, как олень, попавший в ловушку, а Мартин вероломно воспользовался возможностью и нырнул к его губам, пока парень был растерян, страстно их целуя и удивляясь тому, что правда наслаждался. Денвер был не самым умным, но в каких-то вещах он все же преуспел. Наверное, мышечная память. Уже неконтролируемый, Мартин выпустил громкий стон прямо в рот Денверу, просто, чтобы выбесить его еще больше. Это было очень эффективно. Денвер отпрянул, грозно на него смотря. — Зачем ты это сделал? — А зачем ты полез с языком? — ответил Палермо. Раскатистый смех Берлина удивил всех и заставил Денвера покраснеть. — Я не вытаскивал язык. Это ты! Оо, это было еще лучше, чем он ожидал. — То есть ты хочешь сказать, что дал мне залезть к себе в рот языком, а, Денвер? Берлин взглянул на него с ухмылкой и похлопал по бедру, его молчаливое одобрение великолепной игры Мартина с Денвером. Но его рука так и осталась там, и Мартин, в своем нетрезвом состоянии, не мог сфокусироваться на чем-либо, кроме этого. Андрес был невероятно близко. Запах его одеколона и дорогого вина, что тот пил, заполонили нос Мартина, и он никак не мог насладиться этим вдоволь. Он не посмел взглянуть в глаза мужчине. Его собственные пальцы дергались в желании накрыть ладонь Андреса на своем бедре. Он рвано вздохнул и попытался снова сосредоточиться. Бутылка теперь указывала на Хельсинки, который уже в течение нескольких минут похрапывал возле Найроби. Она заботливо на него посмотрела и подложила подушку ему под голову. — Не буди его, он слишком устал, — объяснила она. — Мало спал в последнее время. — Мне еще раз крутить? — поинтересовался Денвер. — Я заменю, — доброжелательно предложила она. — Я ближе всех к горлышку. — Отлично! Денвер не выглядел расстроенным ни капельки. — Постоянно ты, Найроби! — проныла Токио. — Мой последний поцелуй был с Берлином… Как она посмела жаловаться о подарке, ниспосланном ей самими небесами? Шлюха! — Продолжай ты и целуй, тогда, Денвера? — предложила Найроби, и Токио задумалась. — Уже неважно. Мальчишка, на самом деле, выглядел облегченным. Мартин не мог его винить. Эта женщина — опасная территория. Минное поле, если он такое когда-нибудь видел. Жена, которую Денвер выбрал в сравнении — чистое блаженство. Наверное, его единственный излюбленный сорт. Денвер наклонился для поцелуя с Найроби, но его сердце, очевидно, не было заинтересованно, все еще ошеломленное после событий с Мартином. — Серьезно? Вы с Палермо разделили французский поцелуй, а меня ты целуешь, как шестиклассница? — рассмеялась она. — Почему ты ему веришь? Он первый начал стонать, как порнозвезда, — закричал Денвер, отчего Мартину почти что стало его жалко. Но, в свою защиту, Денвер правда использовал язык, так что он не побежит его спасать. Найроби начала ползти к нему, и только тогда он понял, что бутылка указывала снова на Андреса. Фантастично. Как же прекрасно он проводил время. Веселье, игры, и никаких страданий для старого-доброго Палермо. Берлин предательски убрал руку с пылающего бедра Палермо, и аккуратно обрамил обеими ладонями лицо Найроби. Мартин ненавидел тот факт, что эта парочка выглядела очень классно. Они разделили долгий, томный поцелуй, и Мартин не мог не вспомнить ту судьбоносную ночь пять лет назад. Это первый поцелуй за сегодня, который напомнил ему об этом. Он нервно сжал свой подбородок, почти ощущая прикосновения пальцев Андреса к своей щеке. Когда они оба вдоволь насладились поцелуем, Найроби аккуратно отстранилась от лица Берлина, преувеличенно сильно потрясла рукой и сказала: «Осторожнее, люди! Чуть не порезалась об этот подбородок!» Некоторые посмеялись над этим. Мартин не стал. Она села обратно к Токио и добавила: — Знаешь что, Берлин? В следующей жизни я, может быть, даже заведу от тебя детей. Это заставило их засмеяться еще больше. — Я думал, что matriarcado означало, что ты не нуждаешься в мужчинах, — сказал Берлин, но выглядел он при этом довольным.*матриархат
— О, я не нуждаюсь в них, — уверила она. — Но это не значит, что я не могу насладиться одним разок-другой. Она подмигнула куда-то в сторону Боготы, и Мартин мог поклясться, что тот чуть не упал с кровати. Андрес снова раскрутил бутылку и, еще перед тем, как что-либо произошло, Мартин уже знал, что должно произойти. Вот просто знал. У него во рту пересохло, появилось тянущее чувство глубоко в желудке. Как предчувствие, которое появляется перед разрушительной климатической катастрофой. Он должен был броситься на бутылку, как на активированную гранату. Подорваться и молиться, что Андрес был благодарен его жертве. Он не мог пошевелить пальцем, все заледенело. Комната наполнилась охами, а Палермо уставился на бутылку, предательски указывающую на него. Ни рядом с ним, ни куда-то между ним и Стокгольм. Прямо на него. Мартин хотел кричать. Девушки начали посмеиваться, потому что им удастся увидеть еще одну пару целующихся мужчин, а Мартин не чувствовал ничего кроме напряжения в плечах. Андрес снова положил руку на ногу Мартину, заставив его чуть не вздрогнуть. Он скорее ожидал, что его друг на всех парах выбежит из комнаты. Они не целовались с той ночи. Годами ранее. Андрес никогда даже не рассматривал такую возможность, и Мартин повиновался этому. И вот опять, эта постыдная ошибка, пятнавшая пространство между ними. Поэтому, это успокаивающее прикосновение Андреса было сюрпризом. Собравшись с силами, Мартин посмотрел на него. Токио неправильно расценила жест Берлина, как отказ от поцелуя, и бросила: — Эй, не труси. Мне пришлось выстрадать это, значит надо и тебе. — Это не так уж и плохо, Берлин, — к удивлению, произнес Денвер. Андрес не отвел взгляда от пылающего лица Мартина и ответил: — Не понимаю, почему вы считаете, что я буду тем, кто пойдет на попятную. Мартин ощутил, как его глаза расширились. Андрес ухмыльнулся. Вызов. Давай же, Мартин, я знаю, что ты этого хочешь. Посмотрим получится ли у тебя поцеловать его напротив всех этих людей и притвориться, будто ты этого не хотел. Мартин поднялся на колени, точно также, как Андрес, неуверенно кладя руки на его подбородок. Новизна и знание этого ощущения появились одновременно. Это происходит. Андрес придвинулся еще ближе, оттесняя его. Посмотрел на него из-под полуопущенных век, ухмыляясь, когда его глаза спустились к губам Мартина. — Сегодня я не собираюсь быть трусом. А ты? До того, как он смог удержать самого себя, Мартин впился в губы Андреса, чьи слова разбудили в нем ту жажду, которую он так умело и так долго сдерживал. Он целовал Андреса яростно, блуждая пальцами в волосах мужчины, все еще злясь на то, что тот использовал его же слова против него, но при это наслаждаясь каждой секундой. Это было слишком. И даже близко не достаточно. Ощущение губ Андреса. Его теплое дыхание на лице. Его запах. Пальцы Андреса на его шее, лице, в волосах. Андрес везде. Он не давал забывать ни на миллисекунду, что это его губы целовали Мартина, наполняли его чувством. Их тела мягко соприкасались, от бедер до плеч. Тепло Андреса опьяняло. Мартин знал, что был слишком очевиден, даже не притворялся, что сдерживается. Но, после того, как Андрес оттянул его нижнюю губу, даже сама идея о сокрытии своего желания вылетела в окно. Когда Андрес робко облизнул губы Мартина, тот ответил, ни на секунду не сомневаясь, и почувствовал теплый, дразнящий язык во рту. Он мог поклясться, что слышал стон мужчины. Губы Андреса были податливые и мягкие под ласками Мартина, и одно это заводило его больше всего в жизни. Это не было похоже на прошлый поцелуй Андреса у стены, требовательный и отчаянный. В этот раз Андрес позволял Мартину целовать его, быть главным. Давал ему знать, что он наслаждался этим. — Ебанный в рот! — вылетело у Токио, и, краем глаза, Мартин увидел, как Найроби шлепнула ее по руке за грубое встревание. Вот блять. Мартин почувствовал, как Андрес очнулся еще до того, как его губы пропали. В напряжении его подбородка. В вялости его рук — обе из которых медленно соскользнули с его щек. ВОТ БЛЯТЬ. Андрес рвано выдохнул, когда отстранился, а Мартина будто окатили из холодной бочки. Боже, что же он наделал? Он видел слишком много целующихся с Андресом людей, и он сам из первых рук видел, как он хорош в притворстве. Его бой за доминирование с Токио. Игривый поцелуй с Боготой. Блять, то, как страстно он целовался с Найроби вот, только что! Чем это отличалось от других? То, что Мартин увидел что-либо в реакции Андреса не означало, что это было правдой. Но все же, когда их взгляды встретились после поцелуя, его сердце пропустило удар, как будто на что-то коварно надеялось. — Понравилось шоу, леди? — поддразнил Андрес, медленно покидая личное пространство Мартина. Он снова оставил ладонь на бедре, не прерывая контакт насовсем. Так только хуже. Мартин отодвинулся от его руки. Ему нужно было выйти. Все лицо горело. — В общем, да. Не настолько, насколько вам, впрочем. Черт, Берлин! — поддержала Найроби. У Берлина была таинственная улыбка, и Мартин никак не мог понять, что означал румянец на его щеках. — Правда? — Говорил вам, он с языком целовался, — встрял Денвер, никак не помогая. Берлин посмотрел на него с пренебрежением. — На самом деле, Денвер, боюсь, в этот раз это был я, — повседневно сообщил Андрес, укладывая рукой растрепанные волосы. Неудачно кстати. Он все равно выглядел абсолютным грешником. Мартин не знал, что делать с этим мягким, расслабленным Андресом. Он готовился к гневу. Он ожидал холод и дискомфорт. Не это. Не шуточки и посвящения группы в детали. Это приводило в ярость. — Ну что, Палермо, это было тем, что ты так хотел? — начала его пилить Токио. — Ты ждал этого очень долго, не так ли? Но, не успел он придумать скользкий комментарий, Андрес встрял между ними. — Не понимаю, почему ты думаешь, что это первый раз, когда такое происходит. Что за… Мартин услышал шлепок и следующие за ним несколько громких выдохов. Только тепло щеки Андреса на его ладони дало понять, что это сделал он. Андрес посмотрел на него ошеломленно и… весело. Не говоря ни слова, Мартин вышел за дверь. — Мне кажется, это мой выход, — услышал он Андреса, вырвавшись из комнаты и топая в конец коридора. — С игрой для нас на сегодня покончено. Мартин не успел достичь своей комнаты, когда почувствовал, как сильная рука развернула его на 180, заставляя встретиться лицом к лицу с запыхавшимся и растрепанным Андресом. Его друг схватил другую руку Мартина, пригвождая того к месту своими крепкими тисками. В наступающей темноте он был похож на сумасшедшего. Мартин не мог собраться, чтобы посмотреть ему в глаза. — Отпусти меня, — скомандовал он. Он только понял, что был зол. В абсолютной ярости на Андреса за такую повседневность в разговоре об этом, информировании всех о их поцелуе, как будто бы это была самая смешная вещь, что с ним когда-либо происходила. За то, что он подбадривал их смешки и подтрунивания. — Ты не уйдешь, — возразил Андрес. Это был приказ. Мужчина нерешительно отпустил его руки, и Мартин хотел было сбежать. Но, вместо этого, он спросил: — Что это было, Андрес? Это был шепот, но тот его услышал. Андрес провел рукой по лицу и вздохнул. — Это то, чего ты хотел, нет? Когда ты настоял на том, чтобы я сыграл в эту нелепую игру. Ты надеялся на это? — На тебя, выставляющего меня на посмешище? — огрызнулся Мартин. Нас на посмешище. — Никогда, — тут же сказал Андрес. Он ответил так быстро, так искренне. Теперь, когда его глаза привыкли к темноте, он увидел лицо Андреса, его яркие глаза, глядящие на него. Привязанность. Дружба. Любовь. Мартину было страшно спросить. — Это было всерьез, да? Ты не устраивал для всех представление? Андрес засмеялся. Этот красивый звук разнесся дальше по коридору. — Конечно, нет, Мартин. А ты? В мозгу Мартина произошло короткое замыкание. Андрес, умный, красивый, великолепно целующийся Андрес думал, что он был тем, кто притворялся? Что Мартин его разлюбил? Будто бы он мог когда-то перестать чувствовать то, что чувствовал, находясь рядом с ним. Как будто он уже не знал. Как будто это не было написано у Мартина на лице. Его любовь и преданность. Но нет, он понял, что Андрес не знал. Он думал, что Мартин с ним игрался. Это должно быть какая-то шутка. Заместо ответа, Мартин сделал шаг к Андресу, затем еще один, и оттеснил его к стене. Он не толкал его, но Андрес все также отходил. Такая жажда. Мартину хотелось закричать. Андрес выжидающе на него посмотрел. Медленно и неуверенно, Мартин потянулся к его лицу, снова соприкасаясь с Андресом губами. Без того голода и искусственности, что он показал пару минут назад. Это было просто короткое, мягкое соприкосновение их губ. Я люблю тебя, хотел сказать этим Мартин. Живи теперь с этим. Андрес машинально ответил на поцелуй, давая ему выбирать, как себя целовать. Это было так чувственно. Так затягивало. Когда он хотел отстраниться, Андрес не позволил этого сделать. Он притянул его и снова поцеловал. И еще раз. И еще. С той же мягкостью, которую только что выказал Мартин. Без языка, без зубов. Ничего, кроме многих и многих лет любви, лежащей теперь на поверхности. Мартин почувствовал слезы, выступившие в глазах, и не стал уходить. Они целовались, до того момента, в который Мартин смог поверить, что они правда это делали. Что они еще раз это сделают. — Ты же не играешь со мной, да? — он не мог не проверить. — И никогда не играл. — И тебе понадобилось столько, чтобы это признать? Пять лет и одна блядская игра на вечеринке? Сукин ты сын! В этом не было никакой злости, это был почти что шепот. — Не думаешь, что мы могли бы обсудить это где-нибудь еще? Лучше, где-нибудь наедине? Только это дало Мартину заметить зрителей, обступивших порог двери Токио. Достаточно далеко, чтобы не слышать слов, но достаточно близко, чтобы видеть, даже в темноте, положение в котором они стояли. Мартин проигнорировал их, переводя взгляд обратно на Андреса. — Что должен сделать парень в этом монастыре, чтобы его затащили в постель?***
На следующее утро… Когда Палермо осторожно преодолевал аллею позора от одной спальни к другой, чтобы умыться и переодеться к завтраку, он наткнулся на Найроби, которая в буквальном смысле врезалась в него, выходя из комнаты Боготы. Они кивнули друг другу с пониманием, и оба разошлись в разные стороны, молча сговариваясь никогда этого не упоминать. Это все равно не имело значения, потому что Мартин был абсолютно весь покрыт засосами и укусами, которые он никоим образом не постарался скрыть (на самом деле, он надел свой самый глубокий у-образный вырез). Он носил их, как знак почета, и никто не мог посмотреть ни в глаза ему, ни на гребанное самодовольное лицо Берлина. Серхио подавился тостом, когда они появились на завтраке, приклеенные друг к другу. Он единственный был действительно удивлен.