sᴏ ʜᴀᴘᴘʏ ᴛᴏɢᴇᴛʜᴇʀ

Imagine me and you, I do. I think about you day and night, it's only right To think about the girl boy you love and hold her him tight, So happy together.  If I should call you up, invest a dime, And you say you belong to me and ease my mind, Imagine how the world could be, so very fine, So happy together. ♫♪ Happy Together, The Turtles ♪♫ ═══════════

      Комнату, в которой он был, он прежде ощутил, чем увидел; сухой воздух, намёки на соль, слабый оттенок лимонов. Запах чистый, почти стерильный.       Незнакомый.       Ещё не раскрыв глаз, Кайл сумел различить в ушах слабый гул, низкий и непрерывный. Не то стон, не то вой, звук, доносившийся глубоко из чьего-то горла. По обыкновению, он, этот скулёж, шёл рука об руку с болью, но не пронизывающей — нет, пульсирующей, как с воспалённого зуба или от рваной, только зашитой раны. Спустя пару мгновений сумел осознать, что издавал этот жалкий звук никто иной как он сам, чувствуя, как вибрировала гортань от поднимающегося по ней воздуха. От осмысления этого по позвонкам пробежал холодок, бдительность, доселе спавшая, проявила себя в тройной мере.       Он с трудом разлепил глаза: каждый лоскут кожи, весив, казалось, с тысячу тонн, ощущался, как склеенный или отягощённый оковами. Свет в комнате бил в глаза; яркий и белый, чистый, как и сам запах в воздухе, но слишком резкий, слишком едкий. Тут же захотелось спрятаться от него. Стон сделался громче, зрачки — уже. Мельком подумалось, что лежать он мог только под мощным светом ламп или прожекторов, вскоре дошло, что это солнце, солнце лилось на него сквозь полупрозрачные занавески, кремовую дымку, застилавшую два высоких окна на стене.       Масса вопросов, прозвучавших в его голове в тот момент, настигла его в манере отчаянно-лихорадочной; потоком, пугающим, но неотвратимым:       Где я?       Как?… Как я сюда попал?       Не могу двигаться… Почему? Почему, чёрт возьми, я не могу двигаться?!       Почти веря, что всё это — дурной сон, он предпринял попытку повернуть голову; увы, по ощущениям он старался сдвинуть валун с места. Пульсация коснулась его висков, когда он, наконец, преуспел — немного, но от усилий он остался пыхтеть-сопеть и впал в сильное раздражение. Пот начал скапливаться у него на лбу, и Кайл ощутил новый, неприятный запах; собственный, порождённый медленно растущим ужасом. Стреляя взглядом по сторонам, он, как мог, различил своё окружение, желая сориентироваться, но ничего не узнал. Он был здесь впервые — вот и всё, что он понимал.       Он смотрел на выбеленный потолок, медленно вращающийся вентилятор, лопасти из тёмного дерева, что заставляли синие тени по углам бежать. Оглядел стены вокруг себя, белые и пустые, кровать, на которой лежал — большую и покрытую толстым одеялом, тоже белым. Опустив глаза, Кайл заметил, что ноги его, резко выделяясь на светлом фоне розоватой кожей, были босы. В остальном, он был одет в то же, что носил в баре: угольно-чёрные брюки, сужающиеся к лодыжкам, строгую белую рубашку (выправленную из-под пояса, хотя, помнилось, та была заправлена раньше), даже его ремень остался на месте.       Но носки и туфли его исчезли, ровно как и галстук с пиджаком. Титаническим усилием приподняв левую руку, он обнаружил, что его часы (скромной цены Fossil) всё ещё были на нём. Облегчение было мгновенным, он едва не вздохнул; не потому, правда, что у него были причины огорчаться потере, а потому, что всё, что было знакомо в этот момент, приносило некую долю умиротворения.       — Очнулся наконец, — услышал он низкий голос кого-то, кто был вне пределов его зрения; рядом, справа от места, где он лежал. — Это славно. Я уже начал переживать.       Голос тот будто эхом донёсся сквозь долгие годы — годы, о которых Кайл не вспоминал очень давно — вызывая колебание струн его души в глубине, где шевелился и произрастал сам его страх. Был словно камнем, брошенным в источник, столетиями неприкасаемый, тонущим, но поднимающим всё большую и большую рябь. Он ведь знал его, так ведь? Он был слишком необычен, чтобы его забыть, но и слишком далёк, чтобы вот так, в момент его вспомнить.       И вдруг Кайлу захотелось кричать от того, какими непослушными и вялыми ощущались его конечности, тело, едва реагирующее, когда он попытался перевернуться и обнаружить источник голоса. Стиснув зубы, сжимая руки в плотные кулаки, он дрожал от игл страха и злости на свою беспомощность, сокрушающее бессилие. Как могли плоть и кости предать его в тот момент, когда нуждался он во всей своей силе, во всех доступных способностях? Насколько Кайл понимал, его похитили, будут пытать и в итоге убьют, а он был не в состоянии даже набраться сил, чтобы перевернуться со спины на бок. От жестокости ситуации ему хотелось кричать, но он не мог и голос подать, маленькими рывками выдавливая из себя лишь тихие водянистые стоны.       — Тише, всё хорошо. Я уже иду, — голос силился успокоить его, и теперь он становился ближе. Сперва Кайл услышал тихий шлепок, словно что-то отложили в сторону, затем шелест, шаги, и наконец край матраса прогнулся под новым весом. Внезапное присутствие кого-то, кто был очень близко к нему, сопровождалось теплом, незнакомым, проникавшим сквозь тонкую ткань рубашки. Кайл поёжился против воли, но рука — мягко и явно пытаясь унять страх его — легла ему на руку.       — Я не наврежу, обещаю. Можешь посмотреть на меня?       Кайл прикусил губу, попытал счастья иной раз: голова повернулась лишь чуть правее, глаза напряглись, пытаясь уловить человека на периферии. Но даже тогда он видел только незначительную часть его, тень. Всё это было каким-то пыткой.       Я словно парализован… Случается, мозг просыпается прежде самого тела. Вот и у меня сейчас.       — Вот, позволь мне помочь тебе. — Холодные руки легли на обе щеки Кайла, повернув рыжую голову ровно настолько, чтобы лицо незнакомца вошло в кадр — как и тот уникальный голос, оно было столь же ему знакомо. И всё же Кайл не мог понять, кому оно принадлежало, что только ухудшало ощущение беспомощности, гнетущее и всепоглощающее. — Так лучше?       — Я тебя знаю, так? — едва-едва проскрипел Кайл — одно только шевеление языком истощало силы. Он чуть не скривился от звука собственного голоса; древнего, надтреснутого, словно принадлежащего кому-то на полвека старше.       Человек над ним казался удовлетворённым его реакцией, вопреки тому, что в глазах его читалась печаль. Кайл посчитал, что виной тому эффекту был их цвет, серебристо-серый, почти оловянный отлив. Когда он смотрел в них, мысли устремлялись к зеркальным водам, рекам и озёрам под зимними небесами; не сказать что холодным, но кристально чистым и далёким, глухим. Лицо его было угловатое: острые скулы, открытый лоб. Чёрные как смоль волосы убраны с глаз до последней пряди, тщательно уложены. Челюсти, тронутые щетиной, придавали её обладателю толику мужественности, нос же его был покатым, немного длиннее необходимого. Кайл подумал, что такого мужчину по справедливости можно было бы счесть красивым. Да и потом, было в нём что-то такое, что напоминало ему о другом, но, по правде, ему не хотелось думать о нём в такое время… Ему уже было страшно; не хотелось бы, чтобы было ещё и тоскливо.       — Я скажу тебе кто я, если желаешь, — заговорил мужчина с внезапной косой улыбкой, блеснул жемчужного цвета зубами. Один из его резцов был слегка искривлён, но эффект производил не отталкивающий — чарующий. — Но да, Кайл, ты меня уже знаешь.       Он похолодел от звука собственного имени, вздрогнул. Всё было бы иначе, знай он этого человека, но он не знал его, не мог вспомнить, и потому незнакомец обладал большим преимуществом перед ним; вот так, просто имея возможность использовать против него его имя. Была в этом слове некая сила, доля интимности, от которой на висках у Кайла каплями выступал пот.       — Что произошло? — спросил он, горло не поддавалось, сжималось, словно его душили. — Как я попал сюда? Какого чёрта тут происходит?       Мужчина молчал, безучастно наблюдал за ним, в то время как путы, что окружали его, начали ослабевать, медленно, конечности, хоть и были будто свинцом налиты — теперь отвечать ему, прикованному к кровати. Мозг умолял его оставаться в покое: резкая боль, что собралась в черепушке, вызывала у него тошноту, и постепенно он начал распознавать во рту задержавшийся привкус старого виски, наряду с тем, чего он понять не мог. Некий лекарственный, горький осадок. Мышцы шеи его, рук, ног стали напряжены, тупые боли ожили в тех местах, какие он до сих пор игнорировал.       — Я ничего не помню, — простонал Кайл, тщетно пытаясь восстановить в памяти события прошедшей ночи. Всё оставалось туманным. Он припоминал, как, прежде чем сбежать со свидания от парня из Тиндера, он, разочарованный и обманутый, пригубил последний стакан в баре, в спешке сглотнул, подхватил сумку под мышку и направился прямиком домой. Да, он, конечно, порядком напился, но не до такой ведь степени, чтоб не добраться до своей квартиры… Он было почти решил вызвать Убер, но предпочёл такси пешую прогулку: вечер был таким славным, да и гавань — полна света, людей. Он был уверен, что всё будет в порядке. В конце концов, он сотни раз ходил тем путём… Огибая воду и проходя мимо гладкого зелёного слоёного пирога — района Федерал-Хилл. Его дом был прямо за ним… Он и во сне нашёл бы к нему дорогу.       Ладно, может, вставлять наушники в уши и заглушать музыкой окружающий мир было не самой лучшей идеей, но это было привычкой. Он часто ходил на своих двоих — на работу, из бара в бар… Музыка была необходима. Конечно, затыкая уши, он не мог сказать, что был готов к любым неожиданностям, но ему это и не было нужно; он всегда чувствовал себя в безопасности, какой-никакой.       — Спокойно, — мужчина положил руку Кайлу на лоб, вытер пару солёных росинок. — Ты же не хочешь перенапрячься? Нет, после той ночи, что у тебя была.       Рыжеволосый сощурился, вновь сместил фокус на тот кривой зуб… Он наводил на дикие мысли о том, что в нём, именно в нём, а не в его знакомых чертах или голосе, крылась разгадка к тому, кем он и был. В белом солнечном свете клык казался острее оружия, словно принадлежал он не человеку, а зверю — хищнику. От мыслей этих Кайлу свело живот, сухой рвотный позыв пробился сквозь его губы.       — К-кжется, меня сейчас вывернет, — выдавил, пытаясь протянуть руку, чтоб ухватиться за футболку другого. Но нет же; рука осталась недвижимой — бесполезной деревяшкой у него на боку. — Пожалуйста, я не хочу… — он умолк — тошнота накатила вновь, закрывая глаза, когда в них собрались невольные слёзы.       — Тише, всё будет хорошо. — Мужчина осторожно скользнул рукой ему под лопатки, другую опустил, чтоб обхватить неподвижные ноги. С лёгкостью, словно Кайл и не весил ничего, он поднял его, повернув так, что измождённое лицо, целованное солнцем, прижалось к его груди. Яркий одеколон, тянущийся от одежды мужчины, заполонил чувства Кайла диким, насыщенным ароматом.       Он и опомниться не успел, как его отнесли в прилегающую к спальне ванную — белую и стерильную, как и комнату позади. Там пахло лимонами, а на столешнице рядом с раковиной стояло блюдце с декоративным мылом-ракушками. Единственным, что придавало месту красок и пестроты, были шторка душа и ковёр на полу, оба тёмно-синего цвета. Стены же были абсолютно пусты.       — Вот так, — произнёс мужчина, со всей аккуратностью опустив Кайла на пол перед унитазом. Он поднял стульчак, провёл рукой по рыжим кудрям, убирая со лба взмокшие волосы. — Справишься или мне остаться?       Тот нависал над унитазом, цеплялся за него; холодный пот окатил его, когда тошнота усилилась. Со стоном он опёрся головой о разящий хлоркой фарфор и, прежде чем заговорить, сделал несколько глубоких, долгих вдохов.       — Мне бы хотелось уединиться, пока меня тошнит, — просипел он, после чего другая волна оборвала его на полуслове. Желчь и старый виски обжигали горло. — Мне просто нужна минута… Это же ничего?       — Конечно… Зови, если что понадобится. — Незнакомец постоял так ещё мгновение, просто смотря на него, прежде чем развернуться и наконец уйти. Дверь он не закрыл.       — Господи. — Кайл чуть было не всхлипнул, когда дурнота нашла на него вновь, и, на сей раз склонившись над унитазом, распрощался со скудным содержимым желудка. Стыд поглотил его: неосознанная потребность скрыть свою болезнь, уязвимость заставила сильней сомкнуть руки вокруг сидения. Он молился, чтоб яд полностью покинул его организм, чтобы всё это кончилось, и он мог сосредоточиться на том, что сейчас было важно по-настоящему — где он был и как там оказался.       Но, пока он мог только давиться и корчиться, прохлада керамической плитки под коленями пробиралась сквозь тонкую ткань его брюк. Его тошнило, пока внутри, казалось, не стало совсем пусто и он, тяжело дыша, не выдохся. Дрожащая рука потянулась, чтобы спустить воду, закрыла крышку. С последними силами он подтянул слабое тело, опершись на сидение, и, расслабив веки, унёсся куда-то, считая пятна перед глазами. Вдохи и выдохи дребезжали в его пересохшем горле, воспроизводя звуки загруженного, ржавеющего механизма.       — Давай-ка уложим тебя в постель, — донеслось до него, как только незнакомец вошёл в комнату. Перед глазами рябило, когда Кайл вновь ощутил на себе те же руки.       — Постой. — Он слабо воспротивился хватке. — Мне нужно… — щёки залила краска, когда он кивнул в сторону унитаза; страшно униженный, низведённый до уровня беспомощного, хнычущего ребёнка. — Нет сил терпеть.       — Мне следовало догадаться, прости. – Крышка вновь поднялась. Мужчина помог Кайлу расстегнуть ремень, брюки, учтиво отвернулся, когда тот сел справить нужду. Как только дело было сделано, а Кайл — приведён в порядок, он снова оказался в сильных руках странного мужчины, с одним желанием — провалиться сквозь землю. Когда они подошли к зеркалу, он, едва повернув голову, ужаснулся увиденному.       — Как я?… — прошептал он, оглядывая свою бледную кожу; с синяком вокруг левого глаза она казалась только бледней. Нижняя губа была рассечена, разбита.       — И на затылке здоровая шишка, — хмуро добавил мужчина, выключая свет. — Твоё счастье, что я появился в нужный момент.        — Что произошло? Прошу, просто скажи мне.       — Думаю, сон сперва. У тебя такой вид, словно ты вот-вот коньки отбросишь. — Уложив Кайла в постель, взяв в руки влажное полотенце, незнакомец принялся стирать пот с его лица, лба, щёк. — Воды?       Кивнув, Кайл тут же пожалел об этом: голова поплыла, в висках запульсировало-застучало, словно в них бились крошечные сердца. Он раскрыл рот в отчаянии, ощутив настоящую жажду, чуть ли не лихорадочно, когда бутылка была поднесена к губам; сухой рот всасывал влагу, словно выжженная земля, впитывающая воду животворящую. С тяжёлыми веками, утоляя потребность в питье, он наблюдал за другим человеком, вновь посматривая на резец и удивляясь выражению мягкости, снисходительности на его лице… Словно выхаживал он раненного птенца.       — Скажи хотя бы своё имя, — пробормотал Кайл сквозь тряпку, когда мужчина вновь принялся обтирать ему лицо. — Я всё думаю, что вспомню, но сил нет.       Игривая ухмылка пересекла его губы, прежде чем тот ответил ему. Он отложил полотенце в сторону.       — На деле, я думаю, будет забавнее, если ты сам вспомнишь его. Разве так не будет веселее, Кайл?       — Что тут весёлого? — раздражённый, Кайл попытался сесть в запальчивости. Лёгким тычком мужчина уложил его обратно да между делом набросил на него одеяло.       — Спи, — просто сказал он. — Я буду рядом. — Сев в кресло в углу, он подобрал книгу и раскрыл её, потрёпанный экземпляр “Дерево растёт в Бруклине”.       — Пожалуйста, — взмолился Кайл на грани слёз. — Мне надо знать, что происходит… Как я могу спать, даже не…       — Достаточно. — Незнакомец сместил положение, положил ногу на ногу. Он не поднял взгляда, но тон его обрёл непреклонность. — Я же сказал, пора спать. Это тебе же на пользу, а как проснёшься, я отвечу на все твои вопросы, обещаю.       — Но…       На сей раз мужчина поднял глаза, от которых в горле его замер голос. Ледяные. Обещающие. Был в них оттенок того, что, должно быть, представлялось тихой и твёрдой угрозой, что затопляла рассудок другой мощной волной ужаса. Он едва не отпрянул, плотно сжав челюсти, наблюдал, что будет дальше. Сердце болезненно колотилось о рёбра. Мельчайшая дрожь пробежала по телу, встретившись в одной точке, когда их взгляды сошлись, слились. Когда же тот улыбнулся, Кайл едва сдержал крик – так внезапно всё это было; так стремительно произошла перемена.       — Спи, — повторил он. — Поверь мне. Так будет лучше.

***

      В конце концов, Кайл поспал, но, вопреки смертельной усталости, то была тяжёлая борьба. Он то и дело просыпался в полудрёме, приоткрывал глаза, смотрел, как свет за окном становится всё тускнее. Когда же он померк совсем, солнце на небе сместила лампа на ближайшей тумбочке. Во мраке сияние её достигало мужчины, ухаживающим за больным, бессвязно бормочущим, ворочающимся, прежде чем ему предложили воды и, в какой-то момент, и миску дымящегося овощного супа. Ткань прижималась к его лицу исправно, избавляя кожу от липкости, и незнакомцу даже хватило учтивости предложить от болей Ибупрофен.       Тогда лишь, когда болеутоляющее подействовало, Кайл, в некотором роде, смог спокойно поспать, в себя придя почти отдохнувшим, расслабленным от лекарств. Он видел сны, но те не помогли, не утешили. Если уж на то пошло, они лишь обострили страх — одни только видения о зубах, длиннющих, выпадающих и вырастающих из раза в раз. Очнувшись, он уставился в потолок, что был золотистым, затянутым тенями, всецело ожидая, что мужчина придёт к нему тут же, как он заскулил. Он не приходил.       Слабо он повернул голову, увидел, что тот, сидя в кресле, дремал: голова его покоилась на руке, пока он тихо посапывал, на коленях забытой лежала раскрытая книга. Кайл глазел на него, ожидая, что он проснётся, но он не шевелился – явно крепко заснул. Лицо его было пустым и до раздражающего знакомым, но рыжеволосый так и не припомнил, где он видал его. Как обрывки из сна, воспоминания мелькали в памяти, но, когда бы он не пытался припомнить их, ухватить, они ускользали от него, затягиваемые тёмными водами разума.       Отведя взгляд, Кайл собрал в кулак всё свою волю, прежде чем предпринять попытку поднять руку — слёзы радости едва ль не нашли на него, когда удалось это. Он продержал руку в воздухе, пока дрожь не взяла её, и, опустив её, испытал и другую. Как и первой он, к счастью, мог управлять ей, но даже малейшее усилие изводило. И всё ж, он счёл то достижением, и большим. Робкая надежда шевельнулась за пазухой, когда он сумел медленно скинуть одеяло с себя, пока, что ж, не обнаружил, что раздет был до боксёров и белой майки. Даже часы пропали.       — Какого?… — выдохнул Кайл голосом таким тихим, что слова его были не словами — шорохом прерывистого дыхания.       Он вновь зыркнул на мужчину и, с облегчением отметив, что тот и не шелохнулся, принялся покачиваться из стороны в сторону — наконец поворачиваться всем туловищем, подбираясь к краю кровати. Опустив ногу, он нащупал пол, ступня нашла ковёр, шероховатый к коже. Собравшись с духом, задержав дыхание, он приподнялся; стоять не было сил, но опуститься на пол он был в состоянии. Ныне кровать стояла между мужчиной и ним, скрывая его из виду. Негромко ахнув, он на мгновение присел — упёрся руками перед собой, ссутулился, переводя дыхание. И лишь тогда, когда он повернул голову, глядя в окно, он ощутил тяжесть на шее, что заставала врасплох.       Ищущие пальцы отыскали металл, обвивающий горло, гладкий и скользкий, и врезающийся в кожу, когда он силился понять что это. Он дёрнул за него — тот не поддался, и воздух разом вышел из лёгких его, когда он наткнулся на замок, твёрдо удерживающий это на месте, тяжёлый, внушительный. Предназначен он был, очевидно, для того, чтобы держать чемоданы и склады плотно закрытыми, потому-то обнаружить сие висящим меж своих ключиц для Кайла было уже слишком. Прикусив кулак, он едва сдержал рваный крик ужаса, абсолютного, убедив себя не шуметь и прочтя молитву о том, чтобы выбраться живым из этой ситуации.       Преодолев до костей пронизывающую усталость, поднявшись на четвереньки, к окну Кайл подполз скоропалительно, чтобы узнать, что ожидало за ним. Он отодвинул занавеску, и… Ему не мерещилось? Он видел пляж — песка полоску, бьющийся о берег океан. Луна висела над волнами, как моргановский доллар; вздувшийся, серебряный. Он моргнул раз-другой, но картинка осталась прежней: опускалась ночь тёмная, был отлив. Вид синей воды морской дразнил его, ударяясь о сушу.       — Завораживает, скажи? — заговорил за его спиной голос, и он, зажав рукой рот — едва крик подавив, обернулся на все сто восемьдесят. Темноволосый стоял позади, тоже любуясь волнами, глаза мечтательны и издержек сна полны. — Никогда не устану от этого. А ты?       Кайл замотал головой безмолвно, двигаясь вдоль стены, спиной к ней — всё, чтоб сохранять дистанцию между ними. Глаза его метнулись к двери на дальней стороне, к куску коридора видимому. Когда ж внимание его вернулось к мужчине, тот знаючи улыбнулся ему.       — Как понимаю, полегчало? Видишь? Говорил ведь, что сон поможет.       — Д-до океана меньшее три часа пути, – заговорил Кайл, вновь уставился на искривлённый резец. Взблеском полароида вспыхнул образ перед глазами — мальчик с полным ртом серебряных, блестящих скоб. Он отмахнулся от него, слишком напуганный, чтобы зацикливаться на том. – Почему я здесь? Что ты, блядь, по-твоему вытворяешь?       Тот цокнул языком — картина недовольства.       — Не нравится мне твой тон, и, Кайл, слова такие тебе не к лицу, — отчитал его он. — Ты ведь знаешь.       — О, пошло оно, — гаркнул тот, схватившись за замок. Он потряс его. — И что это, а? Почему оно на моей шее?!       — Веди себя подобающе и ты никогда этого не узнаешь. Ни что это, — он подёрнул плечами, — ни какой цели оно служит. Звучит резонно?       — Ты… Ты ж это не вправду, да? — вполголоса ответил Кайл. Медленно он начал влачиться по периметру комнаты, не спуская глаз с незнакомца с невозмутимым лицом. — Я хотя бы знаю тебя, или ты об этом соврал?       — Мы знакомы. Как бы я ещё узнал твоё имя?       — Из моего бумажника, гений. Боже, у меня ведь и карта соцстраха там… Ты мог бы узнать обо мне всё, если бы пожелал.       — Это так, — признал мужчина, присел на кровать, но не сделал ни движения, чтоб ему помешать. — Правда, мы знаем друг друга, даже если ты и не помнишь меня. Во всяком случае, пока.       — Надо мне тебя вспоминать, — сплюнул он. Он оттолкнулся от стены, пополз по полу. От того, что тело боролось с ним без продыху, хотелось кричать. — Я хочу убраться отсюда. Сейчас!       — Кайл, – ответил мужчина иным голосом, извиняющимся, запустив руку в карман. Он выудил пульт маленький, поднял его к глазам. У Кайла кровь в жилах застыла от одного его вида; он не знал что это, знал только, что ничего хорошего он не предвещал. В своём положении он добра не ждал.       Замерев, он жёг взглядом ПДУ, как заворожённый, глазами изумрудными порой встречаясь с парой оловянных глаз.       — Я не хочу причинять тебе боль, — тихо продолжал незнакомец. — И никогда не хотел, понимаешь? Ты здесь лишь потому, что я хочу помочь тебе. Ты не позволишь мне?       — Ты чокнутый, — ответил Кайл, пятясь к двери. — Не надо мне твоей помощи… Мне ничего от тебя не нужно. Я ухожу.       Черноволосый вздохнул, провёл рукой по глазам, губы сжал плотно. Кивнул.       — Я знал, ты не поймёшь, не сразу. Что ж, пусть. — Он повернулся и махнул на дверь. — Решение за тобой, раз уж мы оба здесь взрослые люди. Можешь прислушаться и делать, что говорят, а можешь стоять на своём с риском столкнуться с последствиями.       Он сделал паузу, чтобы Кайл впитал сказанное, паника разгоралась в нём, как лесной пожар.       — Что будешь делать, Кайл?       В момент когда слова осели тяжестью в воздухе — они не сводили друг с друга глаз — сознание его, казалось, расщепилось надвое. Кондиционер, с жужжанием включившись ни с того ни с сего, напугал Кайла, и вскрик, что в груди нарастал, сорвался с губ, заполнив тишину, пошёл от стен рикошетом. Рукой он захлопнул рот, но лишь тогда, когда тряхнуло от толчка столь сильного, что сперва он и не понял ничего, сбился с дыхания. Будто электричество прошло сквозь него. Боль была безмолвной, ужасной. С раскрытым ртом, дыша тяжело, он походил на пса под палящим солнцем.       — Чт… — выдавил он, заторможённо, вместо костей вату чувствуя, когда боль отступила. Он поднял голову, уставившись на мужчину, глазами умоляя об объяснении, каком-нибудь. Когда ж он не дал ничего, Кайла прошиб пот холодный. Мурашки побежали по коже, когда он вновь взялся за металл, и он знал… Он просто знал, и пониманье то, как кинжал, вонзилось во внутренности.       — Ошейник… Шоковый, — прошептал Кайл с глазами широко раскрывшимися. Мгновение он сидел, сознавая то, затем забился, запаниковал, словно окружённое, загнанное в угол животное; глупое и обуянное страхом таким, что сердце могло бы лопнуть от одного только живого ужаса. Он дёргал-тянул за него, хоть и знал, что так он от него избавится, но попытаться он обязан был, на первобытном уровне понимая, что, закуй кто-нибудь ему руки, железные придатки он бы просто-напросто обглодал.        — Кайл! Хватит! — вмешался мужчина, на ноги вскочив, когда Кайл как с цепи сорвался. – Ты навредишь себе, если не перестанешь! Он реагирует, если кри…       — Не приближайся! — оскалился рыжеволосый, когда незнакомец подступил на шаг, тут же сбился с дыхания, когда током ударило в иной раз. Но, чтоб остановить его, этого было мало. Если на то пошло, то разжигало его, пока он и видеть не смог толком, шевеля губами, городя чепуху, чтобы кто-нибудь, где-нибудь услышал его, спас его. — Помогите! Я здесь, с сумасшедшим! ПОМОГИТЕ! ПОМОГИТЕ! Кто-нибудь, чёрт, ПОМОГИТЕ ЖЕ МНЕ!       Руками обхватив себя, Кайл затих – боль стала невыносима, и, скрючившись на полу, свернулся в позу зародыша. Удары казалось что не кончатся никогда, накатывая волнами-судорогами, бессвязное бормотанье из-за губ вытягивая. Мужчина стоял над ним, мрачнее тучи.       — Что ж ты не послушал меня? — спросил он тихо. — Ты навредишь себе, я ведь не врал!       — Да замолчи! Замолчи же! — кричал Кайл, предпочитая ток электрический его голосу. Неистовствовать он не перестал, даже когда в глазах темнеть стало: всё кричал и кричал, словно не мог перестать, по-первобытному бесновал, как пробудил животную часть себя. Лимбическая часть мозга его, выживанием и сырым, неподдельным страхом лишь движимая, твердила команду одну — кричать, даже когда мир принялся погружаться в кромешную тьму, сознание — отключаться. По-своему и в мере небольшой он счёл то за краткое, блаженное освобождение.