Machinist

Все знали, кто такой Чхве Ёнджун. Две учебные программы, на высоте в каждой. Одинарные веки, привлекателен, несмотря на это (из-за этого, как считал Субин). У него было, как выразилась бы мать Субина, лицо средневекового придворного — бледное и красивое, с маленьким ртом, похожим на нераспустившийся цветочный бутон. Когда Ёнджун улыбался, он выглядел невообразимо хитрым, словно он хранил какой-то большой секрет. Многие девушки с его курса бегали за ним. Ходили разные слухи, но ничего конкретного: никаких укусов. Ну конечно же Ёнджун ещё не стал бы остепеняться. Он был атлетично сложен и красив. Достаточно обаятелен, чтобы закрывали глаза на некоторую надменность. Образец современного альфы, как думали все. А теперь Ёнджун стоял здесь, на работе Субина, облокотясь о барную стойку, сверкал застенчивой улыбкой и пах алыми яблоками и угольным дымом. — Привет, — сказал он, передавая фиолетовую кредитку через липкую стойку. — Могу я получить виски с колой? Омега. Ёнджун был омегой. Субин сглотнул. Его ладони мгновенно намокли от пота, и он схватил ближайшую чистую тряпку, притворяясь, что протирает последний высокий стакан. Омеги нередко старались оставаться в тени, хотя обычно они и предпочитали притворяться бетами. Законы в последние годы были лучше, менее ограничивающими. Министерство даже сформировало комитет для рассмотрения жалоб, связанных с гендерной дискриминацией. До идеала было, конечно, далеко, но куда лучше, чем прежде, как считал Субин. Его собственную мать не приняли в Ёнсе только потому, что она была омегой. Ей пришлось остановиться на двухгодичных курсах в омежьей высшей школе, учась заботиться о детях и заготавливать кимчи. Она всегда говорила, что не жалеет об этом, но иногда Субин думал о том, что произошло бы, сложись обстоятельства по-другому. — Конечно, — сказал он, задержав дыхание. Он упорно старался смотреть на меню, на кассу, на музыкальный автомат, что играл старую запись Ким Ду Су. Куда угодно, кроме Ёнджуна, который улыбался, склоняясь ближе через барную стойку, опираясь на локти, рукава чёрной футболки закатаны прямо над изгибами бицепсов. — Вы собираетесь открыть счёт? — Может быть, — Ёнджун облизнул губы. — У меня праздник, так что... Могу и выпить. — С днём рождения. Ёнджун фыркнул. У него был забавный смех, больше воздуха, чем звука. — Сегодня не мой день рождения. — Все равно поздравляю. — И даже не спросишь почему? Ёнджун не выглядел оскорбленным. Субин скосил глаза на начальника. Сокджин-саджанним, устроившись на стуле за стойкой, спорил с постоянным посетителем о лучшем бренде персиковых мармеладок. Похоже, это надолго. Если говорить о боссах, Сокджин был вполне неплох. Он не ворчал, когда Субин отпрашивался на вечер, чтобы позаниматься перед экзаменом или успеть в лабораторию. Иногда Субину казалось, что для Сокджина «Арми Бар» был скорее забавой, развлечением, чтобы убить время. Посетители были редки, оживлялся бар разве что по субботам, но и тогда сюда забредали разве что обитатели офисов средних лет, которым было куда интереснее устраивать баталии за доступ к музыкальному автомату и спорить о политике, чем что-либо ещё. Про себя Субин думал, что Сокджину и выручка от бара была не особенно нужна. — Вы мне сами расскажете, если захотите, — сказал Субин. Он перевернул стакан из пирамиды ему подобных, поставил его на салфетку и вскрыл банку колы. Ёнджун огляделся по сторонам. Не было похоже, что он пришёл с друзьями, но его волосы были убраны с лица назад и блестели от воска. На веках Ёнджуна темнела растушёванная подводка, словно он начал подводить глаза, а потом вдруг передумал. — Сегодня у меня первый день, — сказал он. — Ну, ты понял. Без блокаторов. Открытой бутылки виски нигде не было. Субин сконцентрировался на том, чтобы надеть на новую бутылку насадку, чувствуя странное тепло. — Это здорово, — сказал он. — Большинство не рискуют до того, как выпустятся и уедут подальше. Ёнджун пожал плечами. — Я просто устал от этого, — сказал он, с кивком принимая стакан. — Вранья. — С вас семь тысяч, — сказал Субин, и, отважившись, добавил: — Было бы, но сегодня за счёт заведения. Поздравляю. С каминг-аутом и остальным. Улыбка Ёнджуна стала шире. — Спасибо, Субин, — ответил он. Запах алых яблок, свежий и сладкий, усилился, заполняя пространство. Субин моргнул. — Ты знаешь, как меня зовут? Ёнджун запрокинул голову и рассмеялся. Бездумно качнул стаканом, заставляя жидкость завернуться в маленький водоворот. Пальцами другой руки он барабанил по стойке, не в такт писку музыкального автомата. Ёнджун, музыкальный гений, танцор от Бога. Идеальный альфа. — Ага, — сказал он, смотря Субину прямо в глаза — смело, самоуверенно и так притягательно, что Субин не смог отвести взгляд.         — Чёрт, — шикнул Ёнджун, задохнувшись, когда Субин вжал его в дверь его же студии. Ёнджун был мокрым насквозь, Субин это чуял, и это осознание сладким эхом отдавалось через всё его нутро. Ёнджун всю ночь ошивался в баре, оккупировав стул у края стойки, и лениво скармливал раз за разом по тысяче вон в музыкальный автомат, заставляя его играть американский рэп, который никому больше не нравился. Никто из его друзей не явился. Подошедшего было альфу Ёнджун вежливо отшил парой слов о том, что хочет сначала получить образование и просто не ищет сейчас никого. У Ёнджуна были большие планы и стажёрство в крупном музыкальном агентстве этой весной. Связь могла подождать. Многие омеги вообще не находили пару до двадцати пяти или тридцати. Так, Ёнджун хотел чего-то без обязательств. Субин мог с этим смириться. — Ёнджун-а, — сказал он, задевая губами чувствительные железы у основания чуть большеватых ушей. — Я могу пойти домой. — Что, почему? Субин притормозил. Глаза у Ёнджуна были широко распахнутые и тёмные, зрачок затопил радужную оболочку, будто тот был под кайфом. Его рот покраснел по краям, словно он растирал губы пальцами, медленно, всю ночь. Пока они шли, спотыкаясь, полупьяные, от бара к дому, они не разнимали рук. — Это много для одного раза, — сказал Субин. — Ты просто...ты же знаешь. Только начал открыто быть омегой. — Ммм-хммм, — промычал Ёнджун, кивая. И ему пришлось продолжить: — И я не хочу, чтобы ты пожалел об этом, понимаешь? Ёнджун повёл бёдрами, вжимаясь в Субина. Удачно — шов джинс надавил, мучительно медленно прошёлся по налившемуся члену. — А ты из тех альф, что ждут до свадьбы? — сказал он, сверкая смеющимися глазами. Субин резко отстранился. — Откуда ты знаешь, что я альфа? — Да ладно, — Ёнджун склонился вперёд, медленно, давая Субину шанс остановить себя. Он взялся зубами за горло Субина, повёл вниз, чуть прикусывая, пока не дошёл до конца, уткнувшись в ямки ключиц. Возможно, это все эти годы игр в альфу, всплыло в затуманенном мозге Субина, сделали его таким агрессивным. — Кто угодно скажет, что ты весь альфа, целиком и полностью. Несмотря даже на то, что ты никогда... Никогда, подумал Субин. Он думал об этом, конечно. Смотрел видео, стыдясь самого себя, сжимая рукой член, пока хрупкие омеги на экране стонали об узле, о вязке, альфа. Ёнджун не был похож на тех омег. Он был жилистым и сильным, под кожей перекатывались мышцы — доказательство тяжёлой работы, проделанной для сохранения альфа-фасада. Большинство омег не набирали мускулатуру так легко, как альфы. А ещё он был высоким, ростом почти достигая Субина, независимым, с привычкой гордо вскидывать подбородок и блеском в глазах, полных лукавства. Совсем не тот, кто уступит, раздвинет ноги и закроет глаза для какого-либо альфы. — Откуда ты знаешь, что я не? — с искренним любопытством спросил Субин. И был вознаграждён, наблюдая за тем, как краснеет Ёнджун. Румянец с его шеи переполз на щёки, окрашивая его в прелестный светло-алый. — Я поспрашивал по кампусу, — признался он чуть слышно, впиваясь взглядом в Субина. Он был так близко, Субин мог почувствовать яблоки на своём языке, их сладость, упругую мякоть и то, как они подадутся под его зубами. — Неужели. — Возможно, — ответил Ёнджун, поднимая подбородок. Приглашая, понимал он сам то или нет, обнажая длинную шею, беззащитное горло. — Не так уж и много они могли рассказать. — Всё равно было поучительно, — сказал Ёнджун, нашаривая рукой дверную ручку, чтобы впустить их обоих внутрь.       Если быть честным, у Субина было не так уж много опыта. Он встречался с несколькими омегами в стиле романтических дорам про университетские романы, ни разу не зайдя дальше лиричных пикников под цветущей вишней и свиданий за чашкой кофе. Он регулярно дрочил. И был подписан на форум, на котором омеги оплакивали скончавшиеся ещё до зарождения постельные умения своих партнеров-альф. «Он даже с навигатором клитор не нашёл бы», — писал один аноним. «Я лучше газету почитаю, чем его ещё раз до себя допущу. Пользы будет больше». Ёнджун был необыкновенным. У него были широкие плечи и узкая талия, которая подалась, стоило Субину положить на неё обе руки и потянуть на себя. Они прошли студию Ёнджуна насквозь, пятясь мимо сушилки для белья и учебников, разбросанных по полу. Сквозь жалюзи балкона просачивался свет полной луны, оставляя на них острые полоски света, пока они добирались до кровати, целуясь. — Хён, — протянул Субин, мгновенно пожалев об этом, но Ёнджуну обращение, похоже, понравилось. — Ах, Субинни, — сказал он, позволяя своим коленям удариться в край кровати. А потом они упали. Субин — на выставленные локти, чтобы не расплющить Ёнджуна, чувствуя, как перехватывает дыхание. Они целовались, глубоко и медленно, пальцы Субина вплелись в волосы на затылке Ёнджуна, потягивая, удерживая его на месте. Ёнджун был влажным, сладкий запах висел в воздухе неоспоримым доказательством того. Но это ещё ничего не значило. — Хорошо? — сказал он, кладя большой палец на пуговицу ширинки. Ёнджун кивнул. Он выглядел так, словно не вполне доверяет своему голосу, и какая-то часть Субина решила, что это не к добру. — То, что ты омега, — начал он мягко, — не значит, что ты обязан спать с альфами. Ёнджун закатил глаза. — Я в курсе, — ответил он, настойчиво толкаясь бёдрами. — Я не сплю с альфами, я сплю с тобой. Это заявление заставило Субина притормозить. Он и Ёнджун были на разных программах, больше того, на разных курсах. У них не было общих друзей, и жили они в разных районах. Субин отказался от общежития, предпочитая найти собственную маленькую студию на Синчоне. Ёнджун наслаждался популярностью, был участником многих спортивных клубов и был известен тем, что держал градус круче, чем многие старшекурсники во время весенних тимбилдингов. Ёнджун был восхитительным и уверенным в себе. Даже если учитывать социальный переход из альфы в омегу, у него были бы толпы альф, готовых предложить ему свои услуги, только позови. Субин сделал глубокий вдох. — Ты не в течке? — Неа. — И это не... какой-то вид бунтарского периода? — с сомнением поинтересовался Субин. — Ты не пожалеешь о том, что сделал это с каким-то незнакомым альфой? — Я знаю, что делаю, — заявил Ёнджун и подтянулся, ворочаясь, выше по матрасу. Протянув вслепую руки над своей головой, он нащупал изголовье и сжал его. В этой позе он выглядел странно уязвимым — вытянувшийся на кровати во всю длину, ждущий. Он отвёл глаза, продолжив: — И ты не совсем незнакомый. Субин сглотнул. — Серьёзно? — Ты был на футбольном матче в прошлом году, — сказал Ёнджун. — Ты сидел на трибуне с двумя друзьями, я тебя видел. Они были в цветах университета, а ты нет. Тебе двадцать четыре и ты только что вернулся из армии. Ты принимаешь блокаторы как омега и никто не понимает почему, разве что из вежливости. И все омеги с твоего курса говорят что ты нормальный, — Ёнджун ухмыльнулся. — Для альфы. — Так ты всё знаешь, — сдерживая улыбку, сказал Субин. — Ага, — сказал Ёнджун, лениво глядя на него сквозь ресницы. — И не забывай об этом. Ну хорошо. Субин склонился над ним, чуть медля, пока его нос не коснулся живота Ёнджуна. Он вдохнул: через хлопок, запах яблочного сока, тлеющие угли, солёный дым... — Хорошо, — сказал он и расстегнул ремень Ёнджуна. Если быть совсем честным, Субин уже представлял это, хотя в его фантазиях Ёнджун всегда был альфой. Он думал о том, как скользнул бы рукой в брюки Ёнджуна, подцепляя эластичную резинку белья. Как стащил бы с него не только одежду, но и всякий стыд, отдрочил размеренно, твёрдо, пока тот не кончит, дрожа, заливая собственные живот и грудь спермой. Как использовал бы эту тёплую влагу, чтобы растянуть Ёнджуна для себя. Но Ёнджун был омегой. Должно быть, он был в ужасе, когда всё выяснилось. Чувствовал себя преданным собственным телом, неожиданно розовым и нежным отверстием, раскрывшимся между ног. Означавшим, что им будут распоряжаться, смотреть сверху вниз, как на существо второго сорта. Всю оставшуюся жизнь. Субин дотронулся до ноги Ёнджуна, чтобы тот поднял бёдра. И то, что Ёнджун подчинился немедленно, ему понравилось. — Ты раньше этого не делал, — сказал Субин, и Ёнджун помотал головой. — С этим что-то не так? Ну конечно нет. Субин потянул белье с Ёнджуна вниз, осторожно расправляя, чтобы не спуталось у лодыжек. Его запах был сильнее, не скрытый одеждой, с тёплой кожной нотой в глубине. — Раскрой, — сказал он, и когда Ёнджун не ответил достаточно быстро, Субин просто положил руки на чужие колени и толкнул их, раздвигая. Вздох, вырвавшийся из Ёнджуна, был сладким — возбуждение и возмущение, смешанные в равных пропорциях. — Вот так, — сказал Субин, размещаясь между ног старшего. Его бёдра медленно двигались, побуждая Ёнджуна раздвинуть свои шире. — А- Но вместо того, чтобы толкнуться внутрь, Субин склонился, сползая ниже, оставляя засосы на животе Ёнджуна, ровном подъеме лобка. Он обвёл языком кожу вокруг отверстия, чувствуя соль. — Ты знаешь, анатомия омег куда сложнее, чем многие думают, — непринужденным тоном продолжил он. — Многие считают, что на капюшоне все и заканчивается, но на самом деле чувствительная зона продолжается дальше и глубже вокруг прохода — примерно отсюда. Ёнджун еле слышно застонал, поднимая бёдра. — На самом деле не слишком отличается от узла, — сказал Субин, медленно поглаживая отверстие, чувствуя, как пульсирует и течёт Ёнджун под его пальцами. — Но узел снаружи, а у омег все нервные окончания скрыты под кожей. Должно быть, поэтому говорят, что все мы начинаем как омеги в утробе матери. Что бы ни собирался сказать Ёнджун в ответ, было потеряно навеки, когда Субин опустил голову и начал лизать, медленно. Лекции по вводной медицине показывали себя на удивление полезными. Кроме стандартной проблемы с тем, что все учебники использовали альф для своих графиков и иллюстраций (что потом нехорошо аукнулось им во время курса гинекологии), информация, полученная на занятиях, Субину сейчас пригождалась как никогда. И та, что он почерпнул из порно. Словно есть перезревший плод, подумал Субин, чувствуя, как приливает к ушам кровь. Он осторожно раскрыл Ёнджуна двумя пальцами. Там он был темнее, алее, разбухший от прилившей крови, блестящий от пота и смазки. Если бы Субин сейчас взял себя, направляя в Ёнджуна, толкнулся внутрь, наполнил его своей спермой, он мог бы иметь на него право. Он мог бы пометить Ёнджуна, взять его себе, омегу с множеством достоинств, желанного для многих других. Он мог бы заставить Ёнджуна бросить учёбу, несмотря на то, что тому оставался год до выпуска. Он мог зарегистрировать их как пару, заполнить несколько бумаг, которые смогут гарантировать ему, что судья (застрявший в прошлом, полный предубеждений судья, но такой обязательно нашёлся бы) аннулировал бы любые возражения Ёнджуна, признавая за Субином право распоряжаться его имуществом, его временем, его телом и его потомством. Полный контроль. Абсолютная власть. Его омега. И когда Ёнджун застонал, Субин резко тряхнул головой, отгоняя эти мысли. Ничего из этого он не хотел. Он не хотел видеть Ёнджуна сломленным, скрытым от солнца, изолированным в стенах дома Субина. Он не хотел бы, чтобы его пара всегда отвечала согласием, кивала в ответ на что угодно, всегда улыбаясь одинаково вежливо и сладко. — Я, — сказал Ёнджун, дотрагиваясь до плеча Субина. Он хотел сказать: мокрый, готовый, раскрытый. — Ты можешь... — Нет, — ответил Субин, и снова склонился над Ёнджуном, скользя языком внутрь и посасывая нежную кожу, пока Ёнджун не прогибается, испуская короткий вой. — Ты не готов. Субин с силой провёл языком по отверстию, один раз, и ещё, застонал, посылая внутрь мелкую вибрацию. И почувствовал, как сжимаются вокруг головы сильные бёдра Ёнджуна, когда тот кончает в первый раз, а затем снова. — О мой бог, — произносит Ёнджун таким шокированным голосом, Субину хочется рассмеяться. — Что ты, о боже мой — боже — Если Субин ещё не забыл то, чему его учили, у омег есть три чувствительных точки. Первая — низко, близко к входу, вторая — на передней стенке, легко стимулируемая сзади. Последняя располагалась глубоко, далеко достаточно, что некоторым альфам требовались игрушки, чтобы удовлетворить своих омег. Не все омеги были устроены одинаково. Иногда, как бы альфа не имел своего омегу, до той точки он не доставал. У тощих омег самые длинные вагины, проскользнула в голове Субина истерическая мысль, отрывок сплетни, услышанной от одногруппников на одной из практик по биологии. — Нам нужен презерватив, — сказал он, и лицо Ёнджуна просветлело. Тот скатился с кровати, небрежно размахивая конечностями и заставляя матрас скрипеть. Из женщин-омег эту дикую беспорядочную энергию вытравляли ещё в детском саду. Но, если Субин был прав в своих предположениях, Ёнджун прожил большую часть своей жизни, получая обращение, достойное альфы. — Я бренд наугад выбирал, — сказал Ёнджун, подцепляя ногтем плёнку на коробочке. — Они все почти одинаковые, — сказал Субин, просто чтобы поддержать разговор. Его член счёл лицо Ёнджуна чрезвычайно увлекательным зрелищем — то, как последний сосредоточенно свёл брови и сжал губы, чуть выставляя нижнюю. — Одна компания владеет большинством брендов. Просто некоторые они продают за большую цену. — Хах, — Ёнджун оторвал один презерватив от ленты, посмотрел на Субина и оторвал ещё один. — Держи. — Ты не собираешься надеть его сам? Ёнджун по-кошачьи склонил голову вбок, словно такая идея не приходила ему в голову. — Это, — он облизнул губы, — это что-то вроде кинка, или — — Стелсинг, — сказал Субин. Его взгляд продолжал сползать вниз, с лица Ёнджуна на его грудь и дальше, к еле заметной дорожке волос над лобком. — Многие омеги этого опасаются. — Что такое стелсинг? Субин поморщился. — Некоторые альфы не любят использовать презервативы. И они притворяются, что использовали, или незаметно снимают, не предупредив, и тогда... Большинство омег не могли забеременеть вне течки, но это не было уж совсем невозможным. Прилив гормонов в неудачный момент или даже просто атипичный цикл. И хотя условия для одиноких омег с детьми улучшились, они не были прекрасными, общество все ещё воротило нос. И несколько социальных выплат не могли стереть шепотки и предубеждения, что будут преследовать всю жизнь. Ёнджун нахмурился. — Это отвратно. — Законодательство нужно менять, — ответил Субин. — Ты всё ещё хочешь — ? — Да, — твёрдо сказал Ёнджун, втягивая Субина в поцелуй. Субин насмотрелся на голых людей. Уставший, недосыпающий, он провёл бесчисленное количество ночей над анатомическими атласами. Тазовая кость соединяется с — Под конец семестра окружающие люди переставали восприниматься как что-либо кроме мудреного комка систем обращения, сосудов и органов, запихнутых в большой мясной карман. Обнаженным, Ёнджун был ослепительно красив. — Что? — спросил Ёнджун, беззвучно смеясь, когда Субин потянул их обратно на кровать. — Ничего, — сказал Субин, целуя его снова. Под ним возился Ёнджун, не в силах лежать спокойно, похоже, и не осознавая, как его ноги обхватывают Субина, прижимая его ближе в поисках трения. Запах сладких яблок, трескающихся от сока, был сильным, и становился только сильнее, когда Субин скользнул языком в рот Ёнджуна. На вкус тот был как крепкий алкоголь, почти горький, и контраст с запахом был странным, но оттого лишь труднее было оторваться. Шея и грудь Ёнджуна покрылись румянцем, соски напряглись, выделяясь маленькими алыми пятнами на бледной коже. Субин кожей чувствовал, как бьется от возбуждения и нервов пульс в бедре Ёнджуна. — Перевернись, — сказал он. Его голос прозвучал глухо, словно издали, как будто пропущенный через громкоговоритель. Ёнджун подчинился, сползая назад, пока большие пальцы его ног не коснулись пола. Он поднял бёдра, сдвигаясь так, что его ступни оказались примерно в метре друг от друга. У него были очень чистые ступни, с мягкими и розовыми пятками. То, как Ёнджун выглядел сейчас, было очень интимным — Субин положил большие пальцы на ямочки внизу его спины и приблизился, проходясь головкой члена по входу. — Прогни спину, — попросил Субин и рассмеялся. — Нет, в другую сторону — Он положил руку на спину Ёнджуна, чувствуя под пальцами тонкую вязь позвонков. — Ты уверен, хён? Может начать кровить. — Сильно? — Скорее нет. — Давай. Субин медленно вошёл, застывая на полпути. Изнутри Ёнджун был упругим и нежным, словно он ткнулся в бок латексного шара, наполненного тёплым кремом. Было некомфортно — мягко и мокро, и Ёнджун держался на одной руке, прижав вторую к рту, сдерживая стон. Удовольствия или боли, Субин не имел понятия. — Подожди, — сказал Ёнджун, потянулся назад, цепляясь за Субина. — Постой — Субин не двигался. Он думал о дедлайне по химии, истекающем в понедельник, о билете на поезд домой, который он ещё не купил, о том, стоит ли попробовать оттереть белые кроссовки той старой зубной щёткой. Ёнджун пульсировал вокруг него, и, если закрыть глаза, Субину казалось, что его ритмично сжимает рука, покрытая скользким маслом, словно пытаясь выдоить из него сперму. Я не кончу, подумал он. Не кончу, не кончу — — Окей, — хрипло сказал Ёнджун. Субин двинулся. И то, как Ёнджун заскулил... О чём его учебники умолчали, подумал Субин, так это о том, как реально это было, как телесно. Ёнджун был невероятно мокрым, почти слишком мокрым для того, чтобы создать достаточное трение, и при каждом толчке получался неприличный порнографический хлюп. Его яйца шлёпали по заднице Ёнджуна, и Ёнджун издавал тихие горловые стоны, ун-н, унн, в ритме, настолько точно совпадавшем с толчками Субина, что казались практически фальшивыми, полуосознанным изображением удовольствия. Субин внезапно остановился. — Ун-н, — сказал Ёнджун и скривился. — Что? Почему ты остановился? — Тебе не нравится. — Я мокрый, — ответил Ёнджун, не осознавая, похоже, что это не то же самое. — Значит мне нравится. — Это тело отвечает на стимуляцию, — сказал Субин, осторожно вынимая член. — Я мог бы пощекотать тебя, и ты все равно бы потёк. Ёнджун надолго замолчал. Он перевернулся на спину, свёл ноги. Длинные и изящные, почти без волос. Если подумать об этом теперь, было даже странно, как Ёнджун сохранял свою маску альфы. Ёнджун был красивым, а не маскулинным, резким и грациозным, но не особенно сильным. Субин уселся на край матраса. Презерватив, мокрый от смазки Ёнджуна, быстро остывал в прохладном воздухе студии. Он стащил его и связал на конце, заметив, что Ёнджун не возражает. Через несколько минут Ёнджун предложил: — Мне нравилось, что ты сделал раньше. — Когда я тебе отлизал. — Боже, — просипел Ёнджун, краснея. — Окей, да. Это было — Он затих, облизнув губы. — Лучше? Глаза Ёнджуна сверкнули. — Что-то вроде того. — Иди сюда. Субин лёг на спину, впечатывая пятки в матрас, переползая к изголовью. Его член уже обмяк, но заинтересованно дернулся, когда он сказал: — Тебе следует сесть. — Сесть, — сказал Ёнджун и чуть сжал свои колени вместе. — Чтобы я мог сделать это снова. Ёнджун глубоко вдохнул и выдохнул. — Ты хочешь, чтобы я сел тебе на лицо. Субин кивнул. — Вот так... Просто? Субин пожал плечами. — Если ты хочешь. Его сердце оглушительно колотилось. — Ты можешь не делать ничего, чего ты не хочешь. Ты же знаешь, верно? Ёнджун рассмеялся. Смех преображал его лицо, превращая из хитрого, почти кошачьего, в нечто куда более нежное. Думал ли Ёнджун, что окажется альфой? Субин читал о таких трагичных случаях в интернете. Взращённые для жизни, полной привилегий, для власти, только затем, чтобы все это отобрали на пике юности. «Когда я изменился, я едва ли не вечность пытался это принять», — писал один на форуме. «Даже сейчас я иногда дотрагиваюсь рукой до того, что там, внизу, ожидая почувствовать что-то другое. Я что, сумасшедший?» Субин мог это представить. Популярные и любимые толпой в школе, наследники долгой линии альф. Все это, только чтобы пережить первую течку и получить ровно противоположное будущее, предназначенное для них. Еще один комментатор, с 6114 дислайками (наверняка от альф), писал: «Вы вообще представляете, насколько уязвимым себя чувствуешь, когда кто-то внутри тебя? Не говоря уже об узле, когда этого не ожидаешь?» Вязка родственных душ. Что за глупый миф. Все говорят, что с «истинной парой» природа проявит себя в виде узла даже вне течки. Не то, чтобы Субин не верил в возможность такого, вязка могла просто случаться внезапно, как неожиданно появившаяся аллергия на еду. Генетическая предрасположенность — столь же вероятное объяснение, как и волшебное предназначение. Ёнджун медленно выдыхает. И говорит: — Я не думаю, что мне это понравится. Но я хотел бы знать точно. Во рту Субина совсем пересохло. — О чём? — О том, каково чувствовать в себе узел. — Почему ты решил, что вязка случится? — сказал Субин. — Наши шансы 1 к 245,000. Или даже хуже. Ты вообще знаешь кого-нибудь, кто повязался и остался парой? — Никого. Из подтвердивших, — сказал Ёнджун, пожимая плечами. — Но это довольно личное. Может, они просто не хотели делиться. Он ухмыльнулся. — Мы можем хотя бы попробовать. Даже не думай говорить, что не хочешь в меня кончить. Ты пялился на меня каждый раз, когда мы сталкивались в кампусе. Я же не идиот. Субин покраснел. Все знали Чхве Ёнджуна. Всем известный альфа кампуса, член братства. Лучший студент на современном танце, исполняющий соло каждую весну, осень и лето на шоу, устраиваемых отделением. Субин присутствовал на всех, скрываясь на балконе, сжимая программку в мокрой от пота ладони. Он знал, что это глупо. Ёнджун найдёт себе омегу, заведёт с ней кучку детей, завоюет мир и все такое прочее. Субин, наблюдающий за ним издалека, ему не нужен. Не было смысла в этой его привязанности. Или так ему казалось. — Я не сверхперспективный альфа, — предупредил Субин. — Я не собираюсь возглавить инвестиционный фонд или что-либо подобное. — Но ты собираешься стать доктором, — сказал Ёнджун. — Педиатром. Почему-то улыбка Ёнджуна стала только шире. — Видишь, мне нравится. Значит, хоть кто-то из нас будет знать, что делает, заводя семью. — Семью, — повторил ошарашенный Субин. Ёнджун провёл рукой по губам Субина. Руки у него были красивые, с чуть длинными ногтями. Его большой палец задержался на нижней губе, слегка надавливая и оттягивая мягкую плоть. — Я соврал, — шёпотом сознался Ёнджун. Он улыбался так, словно делился секретом. — Мне не говорили, что ты неплох для альфы. Они говорили, что ты самый лучший человек из всех, кого они встречали, — он прямо смотрел на Субина, не отводя глаз. — Они говорили, что ты не злой, не тупой и не жестокий. Что ты улыбаешься всем и обо всех думаешь хорошо. Многие из них и не подозревают, что ты альфа. Он обдумал услышанное. — И ты именно этого хочешь. — Я не...стесняюсь того, что я омега, — произнёс Ёнджун медленно, что было необычно. Однако он и не сказал, что гордится этим, и по тому, как покраснели его щёки, он сам слышал это так же отчётливо, как и Субин. — Я просто не привык открыто это показывать. Никто в университете не знает. — И все думали, что ты альфа, — сказал Субин. — И, конечно, не следили за языком рядом с тобой. — Точно. Он мог представить, что именно они несли. Большинство университетов Сеула запретило ночные студенческие сборища после серии скандалов с отвратительной игрой под названием «омежья рулетка». На медицинской программе была только одна омега, и Наён делилась с Субином планами сменить программу на медицинское сестринство осенью. На общих обязательных курсах омег было много, иногда больше, чем бет и альф. Омеги становились учителями, медсёстрами и (кем в конце концов стала мама Субина) иногда агентами по недвижимости. Не было какого-то драконовского запрещающего закона, но и не нужно было. Общество и так отлично справлялось с обеспечением сохранения гендерных предрассудков. — Но ты всё ещё хочешь, — Субин неопределенно кивнул на себя, на основание своего члена, где должен набухнуть узел. Ёнджун покраснел. Он прерывисто выдохнул, выдавив: — Ага. Я не — когда мы увидимся на публике, я не хочу, чтобы ты заговаривал об этом при других людях. Типа, не хвастался об этом. «О, да я его на узле вертел, что за тупая сучка». Вроде такого. — Ты довольно уверен в этом волшебном узле, — сказал Субин, пытаясь не улыбаться. Теперь Ёнджун снова был на своей территории. Он приподнялся и на коленях, по-кошачьи, нарочито медленно пополз к Субину. Он всё ещё был мокрый от смазки, и еле слышный звук, издававшийся при соприкосновении его бёдер напомнил Субину о том, как он впервые вошёл в Ёнджуна, о жаре и влажности, и о, кажется, Ёнджун сделал это нарочно, так? — Между нами есть химия, — уверенно сказал Ёнджун. Субин рассмеялся. — Мы ни разу не говорили друг с другом до сегодняшней ночи. — Но меня к тебе тянет, — возразил Ёнджун, целуя щёку, ухо Субина. — А тебя ко мне. Так оно и работает. Его глаза превратились в пару полумесяцев, из озорства или от самодовольства, Субин не знал. Это все равно было очаровательно. — И мы уже разговаривали. Ты просто не помнишь. Субин потянулся за поцелуем в губы, улыбнувшись, когда Ёнджун увернулся. — Когда? — В студенческом кафетерии, — сказал Ёнджун, по уши довольный своим превосходством. — У тебя был поднос, полный хлеба, ты столкнулся со мной и извинился. Субин замер, ожидая продолжения. — И всё? Ёнджун пожал плечами. — И всё. Субин такого не припоминал, но он всегда легко относился к неловким ситуациям. После того, как его ударил скачок роста, он долго не мог привыкнуть к собственной длине. Да, если бы он врезался в кого-то в заполненном людьми кафетерии, он бы точно поклонился, пробормотал извинения и поспешил бы дальше, даже не взглянув. То, что Ёнджун это запомнил, было — что ж. Ёнджун, наконец, снизошёл до долгого поцелуя, с таким энтузиазмом впиваясь губами в Субина, что едва не расплющил их носы. Оторвавшись, он сказал: — Ты очень хорошо пах. Даже сквозь блокаторы. Друзья говорили, что я крышей поехал, что ты ничем не пахнешь, но я знал. Его губы распухли, и Субин едва поборол в себе желание положить большой палец между губами Ёнджуна, почувствовать мелькающий кончик языка. — Как сосновое дерево. И горение. В школе одноклассники часто говорили Субину, что он пахнет как Рождество, но — — Горение? — Как это называется, — протянул Ёнджун задумчиво, легко перекидывая через него ногу и устраиваясь у Субина на бёдрах. — Пепел. Вот чем ты пахнешь. Он быстро вскрыл упаковку другого презерватива, разрывая фольгу поперёк. Ловкими, уверенными пальцами. — И это, — Субин старался говорить ровным голосом, пока Ёнджун, взяв его в руку, держал его член, раскатывая по нему резинку, — хорошо. — Да. — Это — о, — Ёнджун садился на него, мышцы его ног видимо напряглись, пока он медленно опускался. Он снова был узким, может, слишком узким, и Субин положил руки ему на бёдра, поддерживая. Ёнджуну незачем было ему что-либо доказывать, Субин не ждал, что тот начнёт сейчас скакать на нём как в каком-нибудь порно. Ёнджун поцеловал его, покачиваясь на пробу, Субин застонал, сильнее сжимая руки на его бёдрах. Ёнджуну, кажется, это понравилось, потому что он сделал это ещё раз, для устойчивости упираясь коленями в матрас по обе стороны Субина. Он поднимался и опускался вниз грациозными движениями, что чувствовались как горячая, мокрая от смазки рука, сжимающаяся вокруг Субина. — Хён, — полуумоляюще протянул он. Ёнджун вздохнул. Он улыбался, говоря: — Я запаздывал с половым созреванием. Все просто решили что я альфа, потому что мужчины в моей семье всегда оказывались альфами. Но ничего не происходило, пока я не столкнулся с тобой. Я должен был встретиться с другом, но это напрочь вылетело у меня из головы. Я просто вернулся в свою комнату, снял штаны и начал — ну ты знаешь. Твой запах был таким сильным. Может, мне только мерещилось. А потом ты начал мне сниться. Вот так, — он сменил угол, глубже загоняя в себя член, вырывая из них обоих стон. — Ты заваливал меня на какую-нибудь горизонтальную поверхность, и трахал меня с узлом, и это было... Я никогда и не думал до этого, что я омега. Но после нашей встречи я просто знал. Ёнджун дышал все чаще. Субин смотрел, зачарованный тем, как его член входит и выходит из тела Ёнджуна. Сквозь прозрачный от смазки презерватив были видны изгибы и вены, и их резкость захватывала. Это то, что чувствовал Ёнджун внутри себя, что раскрывало его изнутри, раздражая нервные окончания чувствительных стеночек. — Ты меня повяжешь, — сказал Ёнджун, двигаясь с ещё большим рвением, острее насаживаясь и поводя бёдрами. — Я получу твой узел. — Хён, — простонал Субин, уже зная, что потерян, потерян навсегда, когда Ёнджун прикусил его ухо, сильно, до крови, и сказал: — Выеби меня — Уже через мгновение Ёнджун оказался лежащим на спине. Всю его жизнь рост для Субина был досадным недоразумением, злой шуткой генетики. Его ноги были слишком длинными, и он часто спотыкался просто о воздух, не говоря уже о других препятствиях. У него была куча привычек, что считались позорными для альфы: то, как он прикрывал рот, смеясь, его аккуратный почерк, даже то, как он уступал дорогу другим на тротуаре. Он начал сутулиться, с семи лет возвышаясь над одноклассниками, застенчивый, прячущий руки в карманах (вынь свои руки и прекращай дрожать, все ещё слышал он голос своего учителя, разве альфы так себя ведут?). Ни его родители, ни доктора не сомневались, что он станет альфой — правда, зачастую это говорилось с замешательством или удивлением, косо глядя в сторону, словно природа явно ошиблась, одарив столь неуклюжего растяпу. Прямо сейчас, глядя в распахнутые от шока глаза Ёнджуна, Субин мог признаться: он был в восторге от того, что Ёнджун был меньше него. Ему нравились хрупкие запястья Ёнджуна, то, как легко его было прижать к постели. Его ноги раскинулись для Субина, и их нежная бледность была доказательством их новой близости. Никто другой не видел Ёнджуна таким. Был один Ёнджун, который спешил днём по своим делам, безукоризненно одетый, улыбающийся, походя флиртующий с кем ему заблагорассудится. И был этот Ёнджун, тот, который принадлежал только Субину. С закрытыми глазами и распахнутым ртом, тихо скулящий от удовольствия. Он выглядел так, словно целиком погрузился в себя, полностью сконцентрировавшись на том, как член Субина заполняет его, проникая с каждым разом глубже. У него были узкие бёдра, с выступающими тазовыми косточками. Субин держал его, натягивая Ёнджуна на себя в такт толчкам. Самое чувствительное место в омеге это, подумал Субин и толкнулся так резко и глубоко, как мог. Глаза Ёнджуна распахнулись, спина выгнулась, поднимаясь с матраса, и он издал короткий придушенный крик, кончая. Его бёдра дёрнулись, и он скользнул рукой по животу, останавливаясь между ног, пальцы раскрылись вокруг отверстия, словно желая почувствовать собственную дрожь. Субин продолжил двигаться сквозь чужой оргазм. Он не отводил глаз с лица Ёнджуна, того, как едва заметно сокращаются мышцы его живота. Когда дрожь чуть спала, Субин потянул один из сосков Ёнджуна, наслаждаясь зазвучавшим стоном. Ёнджун выглядел милым и сонным, грудь его поднималась, пока он приходил в себя. У кромки волос блестел пот, и он рассеянно потянулся стереть его. Его глаза покраснели, и Субин внезапно осознал, что они начали слезиться во время секса. Так случалось с некоторыми омегами. Это была инстинктивная реакция, защитный механизм, помогающий справиться с волной гормонов и эндорфинов. Слишком много стимуляции слишком быстро. И когда Субин подумал, что он хочет заставить Ёнджуна рыдать от удовольствия, это была та самая мысль, что стала последней каплей. Он почувствовал, как изливается в презерватив, и шипит под ним Ёнджун, чувствуя в себе внезапный жар. — Давай, давай же, — шептал Ёнджун словно самому себе, и на секунду Субин успел почувствовать прилив разочарования и вины. — Ах — а — да-а... Так было не у всех, но Субину всегда было больно, когда у него распускался узел. Сначала приходило давление, сильное, словно его перетянуло сжимавшимся железным кольцом. А за ним — чувство натяжения, неправильности, к которому Субин так и не смог привыкнуть, как в тех детских кошмарах, где ведьма растягивала ему кожу на лице, словно полотно на раму. Ёнджун хватал воздух широко распахнутым ртом, чуть покачиваясь, словно проверяя размер узла. Испуганными глазами он нашёл глаза Субина. — Всё хорошо, — сказал Субин, морщась от того, как в презерватив снова хлынуло семя. — Расслабься, всё хорошо. Я с тобой. Он расслабился, чуть сильнее придавливая Ёнджуна к кровати, а затем перекатил их обоих на бок, укладывая голову рядом с лицом Ёнджуна и вдыхая. Субин чувствовал свой запах на шее Ёнджуна, и это его умиротворяло. Сладкие алые яблоки и дым, сосна и тлеющий пепел. Сложно было не вообразить чего-то большего. Сложно было не думать, что это — самое правильное. Не истинные, напомнил себе Субин. Внезапный узел вне течки. С кем угодно могло случиться. И они лежали. Долго, молча, Субин гладил волосы Ёнджуна каждый раз, когда тот начинал вздрагивать. На столике у кровати стояли часы в виде совы, которые казались Субину одновременно милыми и жуткими. С циферблатами на месте глаз, они тихо щёлкнули, когда час ночи превратился в два. — Больно? — спросил он. Ёнджун медлил с ответом. У него была привычка проговаривать слова про себя, думая, отбрасывать их, и начинать заново. Наконец, он сказал: — Это странно, потому что это чувствуется... как быть раскрытым. Знаешь, когда ранишься чем-то, первым делом закрываешь порез. Но я так сделать не могу, потому что ты, ну, — он усмехнулся. — Это чувствуется как что-то, что не должно происходить. Но это ещё и приятно. Субин моргнул. Голос Ёнджуна упал на пару октав, так, что Субин почувствовал его собственным животом. — Словно твой альфа может сделать с тобой что захочет. И ты не можешь его остановить. С точки зрения Субина звучало просто ужасно, и он это высказал. — Нет, — сказал Ёнджун, жмурясь. — Это не плохо. Если ты ему веришь. И он не делает тебе больно. Достаточно ли Субин постарался? Сделал ли первый раз Ёнджуна приятным? Это все же был и его первый раз, и все знали, какая он ходячая катастрофа. Но, возможно, это были просто отговорки. Многие альфы разглагольствовали об инстинктах так, словно они все по-прежнему занимались охотой и собирательством по лесам. — Прекращай так громко думать, — пробормотал Ёнджун. Его глаза всё ещё были закрыты, и его лицо смягчилось, разгладилось, как это бывает перед сном. — Альфьи муки совести не считаются за АСМР, если ты не знал. Субин двинулся, шипя от того, как потянуло узел. — Мы все ещё... — Само пройдёт, — сказал Ёнджун, вслепую, не поднимая головы нашаривая выключатель лампы. — Сейчас спать. Мыться завтра. Купить тебе завтрак в кафетерии кампуса. Одну из твоих штук с красной бобовой пастой. Субин начал протестовать — Ёнджун ничего ему не должен, и сам Субин ни за что не навязал бы ему обязательную кормёжку, исполняя очередной дурацкий пункт традиционного альфа-ухаживания. Не говоря уже о том, что все всё поймут, стоит им только войти. Все смогут почувствовать их запах, того, что они сделали. Кем был Ёнджун. А. — Хорошо, — сказал он, ловя руку Ёнджуна и укладывая её рядом с собой. — Я выключу свет. Последним из того, что он увидел перед тем, как комната погрузилась в темноту, были губы Ёнджуна, изогнувшиеся в улыбке. И в ней, показалось Субину, больше не было секретов.