Рази, Испания!

— Ну ма-а-м, па-ап, Чарли хороший, — канючила Каролина Роджерс, сидя на стуле и недовольно покачивая носком туфли. Элинор поморщилась. Мало того, что дочь притащила в дом игуану, так еще и назвала её... ну, так, как назвала. А все из-за того, что Вудс оставил на видном месте чертову «Микро...»* — как-ее-там — блядскую книгу о природе, заглянув в которую Лина увлеклась совершенно неподобающими для губернаторской дочки материями. Нет бы арифметику учила — пользы было бы куда больше! Вчера вечером Элинор обнаружила питомца дочери в кабинете — треклятая зверюга бог знает как взобралась на стол, устроила изрядный беспорядок в бумагах и в довершение всего опрокинула на них чернильницу, перемазавшись и сама. Верткой ящерке удалось удрать от разгневанной Элинор, но любимая карта Нью-Провиденса была безнадежно загублена, а прислуга еще долго оттирала чернила со столешницы красного дерева и следы лапок — с пола. Результатом происшествия стал семейный совет. Четырехлапую виновницу беспорядка найти не удалось . «Надеюсь, она от нас сбежала», — заметил ничтоже сумняшеся губернатор Нью-Провиденса, — зато Каролине, виновной в заселении к ним ящерицы, пришлось выслушать немало интересного и от отца, и от матери. Её старшая сестра, Марион, сидела рядом, одновременно обрадованная и недовольная: в кои-то веки распекают не её, но приходится присутствовать — а она ведь совсем-совсем ничего такого не сделала. На этот раз. Впрочем, у Элинор был на примете и другой виновник. Она кивнула мужу — мол, пойдем, выйдем. — Ты тоже виноват. Ты её разбаловал! — гневным шепотом постановила она, обличительно тыча в супруга пальцем, когда они оказались в коридоре. — Я пытаюсь дать девочкам нормальное образование. Ну, насколько это возможно здесь, — тоже шепотом ответил Вудс. ,— Это же ты все время боялась, что в Нассау у наших детей будет ужасная жизнь. Даже предлагала уехать. — Не преувеличивай, уехать я хотела всего один раз. Когда дела шли совсем плохо. И я не всерьез это говорила. Просто... я была расстроена. — Мам, а куда ты хотела уехать? — подала голос из-за двери Марион, отличавшаяся острым слухом. — Я хочу путешествовать! В Африку вот например. — Нет, точно не в Африку — там жизнь еще увлекательнее, — пробормотал себе под нос Вудс. — Марион, юные леди не подслушивают под дверью. И не вмешиваются в разговоры старших. — Пап, но у нас же ску-учно. Только и разговоров, что про контрабандистов, испанцев,долги, содержание гарнизона... — Марион, иди на место и не подслушивай! — Хорошо, папочка, — как-то уж очень поспешно согласилась девочка. Прислушавшись, Вудс с нажимом повторил: — Марион, не подслушивай! Из-за двери донесся недовольный вздох, бурчание и удаляющиеся шаги. — Да уж, так скучно, что кое-кто, чтобы развлечься, пачками заказывает из Лондона книги. Чтоб у нас стало совсем весело, — Элинор возвела очи горе. — Мало того, что этот хлам стоит кучу денег, занимает место, а годится только записки на вырванных страницах писать... На лице Вудса отразился священный ужас. — Только не говори, что ты это делала?!! — Нет, конечно. Я же знаю, как ты носишься со своей библиотекой. Но мысль такая была. Столько бумаги пропадает почем зря . Молчу уж про деньги. — Уф. — И мало того, что эта твоя литература стоит немалых денег, так еще девочки, обчитавшись всякой дряни, занимаются какой-то ерундой. Марион начала играть в пиратов, теперь Каролина пытается устроить дома зверинец. Ну куда это годится? Вудс поморщился — любимых карт, испещренных сделанными лично пометками, было отчаянно жалко, но направление разговора ему не нравилось: — Не стоит во всем винить книги. Не знаю, как ящерица взобралась на стол, но сначала-то ей пришлось попасть в комнату. Может, стоит закрывать за собой двери? — Я поговорю с прислугой. А ты — с ними. — Элинор кивнула в сторону закрытых дверей. — Сам разбаловал, сам и объясняй, почему нужно соблюдать порядок. Вудс в ответ только руками развел — мол, как скажешь. Рывком распахнул дверь. Марион и Каролина с визгами отскочили, застыв на приличном расстоянии от дверного проема. Элинор за спиной мужа не очень прилично подавилась смешком. — Отлично, — с сарказмом изрек Вудс. — Ваши манеры, юные дамы, воистину впечатляют. Кажется, ваша мать была права — вы неподобающе избалованы. Вас стоило бы отправить в Бостон, к прабабушке, но мне жаль престарелую бедняжку миссис Гатри — ей же придется терпеть вас, разбойниц. Элинор чуть не взвыла от хохота — видимо, представив в красках старую хрычовку, годами тиранившую родню, и её общение с правнучками. — Спасибо, дорогая, твоя поддержка воистину неоценима. Эти чертовки, похоже, сговорились против него. Все три. В его собственном доме. Ну что ж... — Так вот, юные дамы, раз у вас так много свободного времени на игуан и прочее баловство, надо чем-то его занять. Дайте подумать. Как насчет подучить испанский? Не латынь, конечно, но в нашем скучном захолустье пользы от него может быть куда больше. — Но пап, мы знаем испанский, — возмутилась Марион. — Здесь все хоть немного знают. Даже наш конюх иногда говорит vete al infierno** вместо... — Так, довольно. — К конюху надо будет присмотреться — уж не пошел ли парень по стопам миссис Хадсон? — Вы будете учить тот испанский язык, на котором говорят приличные испанские дамы. — Че-его? — не выдержала Элинор. — Вудс, ты видел в округе хоть одну приличную испанку? В борделе определенно водилось несколько неприличных, и с практической точки зрения их лексикон и впрямь мог быть весьма полезен — испанские моряки использовали похожий, но обсуждать подобные материи прямо сейчас определенно не стоило. — К тому же, — добавила Элинор, — наша гувернантка не говорит по-испански. Выучила только mierda** и что-то про Христа. Что? — В ответ на укоризненный взгляд мужа она лишь пожала плечами. — Наши дочери не глухие. — Тем больше причин заставить их выучить хоть какие-то подобающие слова. У меня есть «Завоевание Новой Испании» Берналя Диаса, уверен, ты сможешь им его почитать. На лице Элинор появилось то самое выражение, которое в переводе с элинорского на английский означало «иди нахуй». — Сам читай, — как подобает приличной даме, заявила она. Через месяц в гостиной губернаторского дома торжественно состоялось первое ацтекское жертвоприношение. Роль жертвы привычно играл Джерри, сын торговца. Вокруг него, разрисовав лица полосками — в ход пошли румяна и сурьма — отплясывали ритуальный танец Марион и пасторская дочка Флоренс. За пределами выложенного из ракушек и камней круга размахивала материнской шалью Лина — цветастая тряпка символизировала штандарты Кортеса.«¡Santiago у cierra, España!»*** — выкрикивала время от времени юная воительница. Впрочем, без особого энтузиазма: её отвлекли от наблюдения за улитками.