***
Проходит больше года. Он все также спокоен, хладнокровен и иногда заботлив, как был в день ее прихода. Но Элизабет точно знает, что их отношения больше походят на братско-сестринские (Или на отношения отца и дочери? Друзей?). Это совершенно отличается от ее отношений с Франциской. Девочка даже боится себе признать, что иметь старшего брата нравится ей больше, чем старшую сестру. А что чувствует Элизабет? Она растет и Ханно это замечает. И в отличие от него, ее сердце – наивное сердце маленькой девочки, которая когда-то верила в принцев до всего этого апокалипсического дерьма, оно теплое, светлое и пластичное. Элизабет по уши втрескивается в ее покровителя. В этом можно узнать отблески первой любви, самой сильной и вечной. Она не понимает почему так происходит с ней, и поэтому боится своих чувств. Естественно девочка никогда не расскажет ему об этом. Кто она и, кто он в этом мире? Такой зрелый, серьезный, всегда решительно настроенный и с планами в голове. Иногда ей кажется, что он пришелец с другой планеты, или странник из другого мира. Элизабет даже представить стыдно, если она вдруг пишет ему такое на бумаге, а он в ответ будет смотреть на нее с выражением «Серьезно?», и, громко, надрывисто закатится в смехе, эхо от которого разлетится по всем стенам пещеры и по стенкам ее черепной коробки, когда позже она будет просыпаться от этого, как от кошмара. Она прямо сейчас готова сгореть от стыда только об одной мысли об этом. Ни за что. Ханно и не подозревает об этом, потому что ведет она себя как обычно. Он слишком озабочен другими проблемами. Он все еще думает о Йонасе, болтающемся в петле. Иногда она странно отводит взгляд, если он вдруг подловил ее на том, как она пристально на него смотрит. Ей нравится его разглядывать – это все, что Элизабет может себе позволить. Но глаза девочки очень выразительные. В них все написано, поэтому она старается делать это украдкой. Она ведет счет времени. Не тот календарный счет с помарками красным маркером – это было одно из ее любимых занятий прошлой жизни. Папа часто поднимал ее на руки, чтобы она могла вывести красный круг, обозначая значимые даты их семейной жизни. Сейчас она отсчитывает дни, месяцы и года со дня, когда потеряла все в своей жизни, но обрела нечто другое, пока не полностью ей доступное. Она крепко хранит свои чувства на замке много лет. С течением времени они только расширяются, и, кажется, скоро для них уже не будет места, и тогда они с силой выльются наружу, как когда-то вылилось на печь бурлящее молоко, про которое она забыла, когда варила какао для Франциски в знак примирения. Однажды произошло кое-что подобное. Это был один из самых лучших моментов в ее жизни. Зима в то время, когда ей уже было четырнадцать, была аномально холодной. Каждый из выживших мог поспорить, что последствия взрыва на АЭС теперь хозяева этого мира, а не люди. У них было недостаточно теплой одежды. Костер горел, но пламя было слишком слабым. Холод сразу пробивал эту хлипкую защиту со стороны промерзшей земли и одного покрывала, на котором они спали уже несколько лет. Ханно видел, как она тряслась всем телом, что заставляло его самого еще сильнее чувствовать мерзкий холод. Он думал, что, наверное, треск ее зубов, который разлетался по всей пещере, сведет его с ума. - Иди сюда, - прожестикулировал он, когда их взгляды наконец столкнулись. Элизабет не могла понять, чего он хочет. Она тихонько встала и сделала несколько шагов, пока не оказалась рядом с ним, смотря в ожидании вниз на его бледное лицо. Ханно сидел, уперевшись в твердый высокий камень спиной с согнутыми ногами и руками, которые покоились на коленях. Парень немного расставил ноги и раскрыл руки в приглашающем жесте. Элизабет уставилась на него ошарашенными и вопрошающими глазами. - Садись ко мне. Удар в левой части груди. - Ну? – он вскинул брови вверх. Еще один. Он села между его ног и осторожно прижалась к теплой груди. Парень окутал их еще одни одеялом, и прежде, чем прикрыть глаза, опустил взгляд на белую макушку Элизабет, которая в это время тоже подняла голову. Он слабо ей улыбнулся. По крайней мере, он больше не слышит этот ужасный стук. Тем временем, девочка молилась всем богам, чтобы он не услышал другой стук - стук ее сердца, которое билось ненормально сильно, быстро и громко. Ханно все еще был слеп к переменам в ее отношении. Он даже начал сомневаться во всем этом, сомневаться в словах другого себя. Иногда, все казалось настолько глупым. Он ведь старше ее почти в два раза, что из этого может получиться? Он и раньше не особо верил, но слепо следовать планам сродни быть марионеткой. Кукловода сейчас не было рядом (никого не было рядом, кроме нее), и ему не особо теперь хотелось быть предметом манипулирования чьих-то эфемерных рук. Неважно, сейчас он слишком устал и замерз, чтобы думать об этом. Прежде чем они оба провалились в глубокий сон, он успел подумать о том, что им необходимо было перебраться куда-нибудь из пещеры. В дом, например.***
В ее семнадцать он все еще хотел (хотел! Не слепо следовал плану Sic Mundus) оберегать и заботиться о ней, хотя теперь он не мог не замечать, как сильно она изменилась. Элизабет стала такой взрослой не по годам, закаленной жизнью в аду и выносливее его самого. Она и не могла стать другой. Он часто вспоминал, как Элизабет рассказала ему о смерти Петера Доплера. Что она сделала тогда. Все эти годы она несла переживания и ответственность за смерть того человека. Тогда он тоже решил открыться ей и рассказал о смерти Бартоша. Можно сказать, у них было достаточно много общего. А еще она стала очень красивой. Таубер никогда не видел таких красивых девушек, пусть в памяти сохранились только образы матери, Агнес и проституток, иногда заглядывающих в таверну. И, самое страшным для него был тот факт,что она теперь могла сама о себе позаботится. Да, Ханно почему-то теперь боялся, что он стал ей не нужен. Но он не понимал, что момент, когда она захочет покинуть его никогда не наступит. Потому что она не захочет, даже если вдруг все разом в Виндене, станет хорошо как раньше (А было ли в Виндене раньше хорошо? И было ли раньше?). Нити ее судьбы крепко переплелись в замысловатом узоре с нитями его судьбы. Теперь она рассматривает его без утайки. Даже наоборот, хочет, чтобы он это замечал. Ей нравится этот озадаченный и ничего не понимающий взгляд. Как-будто у него на голове свили гнездо, о котором знает только она, а он как дурак ходит с ним, пока она с наслаждением от его глупого вида наблюдает за этим зрелищем. Его взгляд, обращенный к ней, немного изменился сквозь времена. Сохранилось все то, что было раньше, но теперь появилась теплота, большая озабоченность и какая-то тоска. Она чувствует свое необъяснимое преимущество над ним в этом плане. Он просто как и все мужчины, проигрывает в попытках понять женский разум. Еще больше ей нравится смотреть на него за какой-то физической работой. Наблюдать за вздувающейся линией вен на руке, смотреть на напрягающиеся от напряжения мышцы, на грязный лоб и капли пота по нему стекающие. Вообще-то они теперь никогда не были достаточно чистыми здесь, но Элизабет старалась сделать все так, чтобы у них всегда был «приличный» по меркам апокалипсиса туалет. - Почему ты смотришь на меня? - Ханно положил топор и вытер полотенцем пот с лица. - Просто так. Мне нравится. – сквозь времена она вдруг почувствовал острую необходимость взять старое хобби ее матери. Сейчас она вырисовывала тонкие линии прядей его волос в старом блокноте Шарлотты Допплер. Даже общаясь жестами, они никогда не прерывали зрительный контакт. Это было жизненно необходимо для них обоих. - Что тебе может нравится в том, как я рублю дрова. Если я не подготовлю все впрок, будем кутаться как тогда в пещере. Ханно и сам не знал, что он ожидал увидеть в ответ. Но ему очень хотелось это увидеть. - Ты. Мне нравишься ты. - Ее четкие и спокойные жесты. Вот так вот просто. К семнадцати лет весь этот глупых детский страх улетучился. Будучи теперь уверенной в себе и почти независимой, она не боялась сказать этих слов (даже не написать, а сказать!). И она знала точно, он не будет сейчас смеяться. И кошмаров никаких у нее не будет. Уж этого Ханно точно не мог предвидеть. Он как-то глупо улыбнулся закрытым ртом, сам того не желая, посмотрел по сторонам и обратился вновь к топору – своему спасительному плоту посредине океана. Нервничать вообще, и нервничать, когда причиной этого была Элизабет, было совершенно новинку для двадцатипятилетнего парня. - Некогда мне с тобой бездельничать. – Ханно вернулся к работе, пытаясь не дать застать себя врасплох еще больше. Элизабет улыбнулась. В этот вечер они в первый раз (не считая того случая в пещере) заснули вместе.***
Проходит еще немного времени. Почти ничего не меняется в их отношениях. Теперь Ханно и Элизабет знают, что они не безразличны друг другу немного в другом смысле. Но это не нарушает привычный ход событий в их жизнях. Они стараются придерживаться своей привычной рутины. Иногда только подолгу засматриваются друг на друга, давая этим зрительным контактам определенный смысл, и заставляя кого-нибудь рядом с ними (особенно Йонаса) чувствовать неловкость и напряжение. Касаются рук друг друга и засыпают вместе. Элизабет думаете, что она никогда не была и не будет так спокойна и счастлива, как в эти дни. И Ханно чувствует тоже самое. Только для него это в новинку, ведь у него никого не было такого детства, как у Элизабет. Жизнь могла бы пойти по другому пути, если бы его мать не умерла так рано. То, что он чувствует по отношению к Элизабет, это чувство ново. Оно странное, немного пугающее, но в тоже время — это то, что дает ему безграничную силу для того, чтобы идти дальше. Один из дней середины лета выдался необыкновенно солнечным и теплым тогда. Элли была на ногах с самого утра, пробудившись от необыкновенно яркого света солнечного луча, что ударил ей в глаза сквозь грязные занавески из старого нового дома. Она вдруг решила, что хочет, чтобы этот день был особенным. Она хочет сделать его особенным. Когда Ханно проснулся, все уже было для этого готово. - Собирайся, мы идем к озеру, - вывела она руками, сидя рядом с ним, пока он еще не отходил от крепкого сна. - Что, зачем? – тот самый сконфуженный взгляд, которым он теперь часто ее одаривал, с тех пор как она начала меняться. - Пикник, мы идем на пикник. Он все равно ничего не понял, но спорить ему не особо хотелось. Пусть будет как она хочет, чтобы она там не придумала. Они пришли на то озеро, на то самое знаковое озеро. Конечно, для них оно не было таковым. Пока. Казалось, это озеро сохранило свою силу притягивать всех влюбленных Виндена даже после конца света. Здесь жила любовь. И здесь же покоилась смерть. У них был не особо разнообразный стол. Но все же, пара сэндвичей с арахисовой пастой, одно маленькое яблоко, орехи, вода – особенно редкие продукты в эти времена. Тоска по старым временам вдруг окутала Элизабет с новой силой, и она вспомнила, как малышкой брызгалась водой в сестру, когда они вот так же выбирались с семьей на природу. - Ты пойдешь купаться? – спросила девушка. - Не думаю, как-то не хочется. - Ханно не мог понять смысла этого странного развлечения. - Ладно, а я пойду. На ней было легкое летнее белое платье. Она не носила лифчиков, хоть ее тело уже давно позволяло ей. Она не видела в этом смысла. Почему Франциска испытывала такой энтузиазм, когда попросила маму купить ей первый лифчик? В этом мире уже никому не должно быть дело до чужих тел, думала она, и до чужой внешности. Она быстро скинула с себя белую ткань. Ханно, который итак находился в странном состояние от этого дня, такого поворота событий, видя ее хрупкую спину, прикрытую лишь блондинистыми прядками, ожидал меньше всего. Он беззвучно поперхнулся и застыл в молчаливом изумлении, чего Элизабет не видела, но могла представить. Она погрузилась в воду, давая мутной воде озера полностью накрыть ее как одеяло. Девушка вдруг представила, что она русалка. - Вода теплая! –размашисто и резко прожестикулировала она, чтобы Таубер смог различить ее жесты. И хоть он ясно понял, что она там пыталась ему сказать, парень еще минут десять отходил от шока, уйдя глубоко в себя и о чем-то размышляя. Наверное, он пытался понять логику сегодняшних событий и ее поведения в последние дни. Все же позже он решил присоединиться. Он скинул свою старую одежду. Ту, которую принес из своего прошлого. Он захотел надеть ее сегодня, потому что она так подходила к платью Элли. Медленно, давая участками тела привыкнуть к воде, он приближался к девушке. Таубер почему-то не мог сделать это так же быстро, как она. Вода была холодная. - Ты умеешь плавать? - спросила она, когда вода достигла его предплечий. - Да. - Давай на перегонки до центра озера? – с энтузиазмом выводила девушка. - Что за игры, Элизабет, ни за что, – его взгляд вдруг стал намного серьезнее. - Но я отлично плаваю! У нас в школе были уроки плавания на физкультуре, - она искренне не понимала, что было плохого в небольшой шалости. - И все же, я отказываюсь. - Боишься не справиться и проиграть мне? - ее старый метод манипулирования. - Это хитрый ход, но он не сработает… Ты знаешь, что я не за себя волнуюсь. Когда он говорил такие слова, она всегда чувствовала себя той маленькой девочкой, которой была шесть лет назад в трейлере и которой решили воспользоваться для удовлетворения своих плотских утех. Она не могла не чувствовать себя маленькой девочкой рядом с ним. И это ее раздражало и злило. Хотелось ударить его грудь, чтобы выплеснуть свои чувства. Он смог разглядеть эту злость в ее глазах. Ее надбровная дуга, которая соединялась в одну кривую, говорила о том, что сейчас она разразится в непрерывном потоке речи бунтующего подростка. - Хватит! Хватит вести себя так, как будто я никчемная маленькая заноза в заднице. Я выросла, и не только физически. Я могу, и я хочу быть опорой для самой себя… и для тебя тоже. Я не слабая и не беспомощная, но что больше всего меня раздражает, это то, что ты все прекрасно понимаешь. И ты не даешь мне шанса! У тебя есть там какой-то большой план и ты следуешь ему, но я тоже хочу быть частью этого. Не как камень на твоей шее, который тебе приходится таскать, а как…как... большой воздушный шар, который поднимает тебя ввысь. Все ее мысли вдруг разом разлетелись, когда она осознала, что смысл метафоры вряд ли дойдет до него. Что за черт возьми воздушный шар такой, подумал Ханно. За столько лет, проведённых с ней, когда больше не было других для общения, а лишь одна маленькая глухонемая девочка, он успел привыкнуть к тому, как она часто остервенело пыталась донести свои мысли. Поэтому он отчётливо понял эту яростную тираду. Да ей и не нужно было все это говорить, ведь он итак это прекрасно понимал, только вот ей признаваться не хотел. Ханно вдруг вспомнил глаза Ноя. В его взгляде, когда он говорил об Элизабет, можно было прочитать, как особенна она для него была, как отчаянно он заботится о ней. Шесть лет назад он не мог понять, почему, но сейчас его разум был открыт для осознания, чтобы увидеть, что в будущем у него будет точно такой же взгляд, когда он сам будет говорить о ней. - Ты часть моего большого плана. Точнее ты есть мой план, моя цель, мое предназначение. Взрослый я послал меня за этим. Сначала я просто слепо придерживался его словам, и планам Адама на меня. Но сейчас вещи повернулись другой стороной. Все вдруг обретает смысл, все слова, которые говорили мне они… люди из будущего. Понимаешь, для меня это совсем по-другому. Это не совпадение, не случайная встреча. Это больше, чем чувства… Она давно начала подозревать о более глубоком смысле их встречи. Особенно после того, как он постепенно начал посвящать ее во все эти вещи, связанные с путешествиями, Адамом, Sic Mundus и раем. Живя в таком мире, нельзя быть в чем-то уверенным. И Ханно, их встреча в бункере, убийство отца - все это никогда не было случайность. Но его слова и то, что он наконец решил открыться, заставили ее испытать наиглубочайшую нежность по отношению к этому уже мужчине. Это как всегда было написано на ее лице. Такое же выражение лица у нее будет через 13 лет, когда она снова попросит рассказать о рае. Когда они оба снова потеряют все в один миг. Она подошла ближе, протянула руку и коснулось его щеки. Элизабет могла видеть отблеск его глаз, как будто он собирался заплакать. Это был первый раз с того разговора с самим собой, после убийства Бартоша. - У тебя губы синие, – теперь он протянул свою руку, не пытаясь перевести фразу для нее, осторожно взял ее подбородок и провел большим пальцем по нижней губе. Он никогда не сделает первый шаг. Так что это сделала она. Ее губы соприкоснулись с его в осторожном мягком поцелуе. Хоть они и стояли по плечи в воде, он старался отбросить мысль о том, что ее совершенно голове тело касается его груди под водой. Это казалось таким неправильным, но желанным. Как яблоко Эдема. Как связь Марты и Йонаса. Но это есть и это будет с ним навечно. Он первый прервал особенный для них момент. - Я выхожу. Отвернись, пожалуйста. – показала она. Они вернулись на берег, чтобы дать своим мыслям небольшую передышку. Элизабет легла на бок, подперев голову руками и задержала глаза на узоре пледа. Так похож на ее старый плед, доставшийся семье еще от Таннхауса. Ханно же сидел к ней лицом, скрестив ноги. Девушка подняла свои большие светлые глаза на него. Снова их зрительный контакт, их маленькая тайна. - Я тебя люблю. – ей хватило одной руки, чтобы показать это. Ему же хватило ее первого жеста, чтобы понять, что она собиралась показать то, что так часто показывала его мать. - Я тебя люблю. – словно отражение в зеркале повторил Ханно.