коуль

— Ты знаешь, существуют люди, которые перед собой, в зеркале, могут наблюдать нечто ужасающее взор их. Такие испытывают отвращение к отражению собственному. Что чувствую я? — Юнги отворачивается от глади сверкающей, смеряя собеседника взглядом поникшим. — На моей коже не распускаются пионов бутоны более. — Которые оставлял я. Каждую ночь, рисовал цветы на тебе, губами своими. — Младший краснеет, смущается малость самую, от глаз цвета латте не спрячешься никуда, от глаз, что рассматривают так пристально сейчас. — Их нет. — Вздыхает, — мои вдохи и выдохи отчётливо обречённым эхом раздаются, согласишься? Наверняка. Наверняка согласишься, но я совершенно наоборот, не чувствую никакой зависимости, мне незачем упиваться тяжестью состояния своего, нет её потому что. Возможно только груз собственного бездумья придавливает за плечи меня, назад тянет. — Тогда? — Но мне некуда, не к кому возвратиться. Никогда. — Пятерня зарывается в светлую копну волос, — после тебя, мои партнёры словно «перчатки»: сменяли друг друга, день за днём, ночь за ночью; сутки просто летели бешеным темпом мимо меня, я так и не смог наблюдать новых чувств за собой. Молчание. — Чонгук, я просто не чувствую. Смотря перед собой — вижу привлекательного, на внешность, мужчину, который любил, однажды. Он вручил своё сердце, с гордостью, с гордо поднятой головой вверх, твёрдо стоя на ногах. Но после, когда это сердце втоптали, когда раздавили под натиском ненависти, словами ненужности — земля ушла из-под ног, она не возвратилась более. — Блондин медлит, но всё же подходит к хорошо изученному парню, аккуратно кладёт руку собственную на плечо подрагивающее. Шепчет, словно в комнате есть более двух человек, более двух отражений, — никогда и не возвратится. С такими словами Мин покидает студию, покидает мир, сердце Чон Чонгука... ...которое биться не способно более.