Малика с восточного побережья: исекай/попаданчество AU: Часть 1

— Думаю, Лакверцы уже догадался и подсказал тебе, что я действительно подумываю убить Бьянку с Маняки. Имена, произнесённые принцессой Динкой, принадлежали соответственно королю и королеве Оро. Вытерпев подаренную Маликой паузу, принцесса продолжила настаивать: — Что скажешь? — Есть кое-что, — медленно начала Малика, — о чём я не могла ни у кого спросить. Боялась навлечь подозрения. — Поверь мне, отмалчиваться в ответ на актуальные вопросы куда подозрительнее. Что ты не могла спросить? Малике потребовалась пара секунд, чтобы набраться уверенности. После этого она произнесла: — У вас есть смертники? — Ого, — ухмыльнулась принцесса, — так моя Малика неспособна придумать план, не требующий лишних смертей? — Пожалуйста, ответь. — Хорошо, — без дальнейших пререканий подчинилась принцесса. — Есть два ответа, и ни один из них не полон. Второй такой: да, есть, но любой план, в котором они задействованы и незаменимы, должен быть пересмотрен. — Почему? — Потому что человека нельзя натренировать умирать. Никто не знает, что сделает перед лицом смерти. — Резонно, — кивнула Малика. — А какой первый? — Первый ответ простой: нет. Их нет и быть не может. — Это к-как? — не поняла Малика. — Ты же уже сказала, что они есть... — А вот так, — почти торжественно ответила принцесса. — Мы лишаем людей жизней. Другие люди лишают людей жизней. Но никто не имеет права принуждать другого к греху — будь то преступление перед нами или убийство кого бы то ни было... пусть даже и себя. Малика пылом речи не прониклась: — Почему нельзя именно этого? И о каком праве ты говоришь? Перед кем? Принцесса Динка вдруг стушевалась, и Малика наконец начала соображать: — Динка-химэсама, ты что, веришь в церковных богов? Отчего-то всё это время Малика была уверена, что принцесса — атеистка, хотя в этом языке пока что не было даже слова «атеизм». Принцесса вздохнула: — Ну и как опять всё пришло к этому?.. — Ты сама заговорила о грехе и правах. — Точно. Извини, Малика, я не могу ответить на твой вопрос. — А что так? — хмыкнула Малика. — ...У меня была прекрасная духовная мать, — ответила принцесса после новой паузы. — Мы были очень близки. Единственным, что нас разделяло, была её безусловная преданность богу и богине. — ...И ты решила поверить из уважения к ней, — закончила Малика слегка раздражённо. — Нет, — вдруг возразила принцесса Динка. — Я действительно хотела бы узнать её чувства и разделить их. Я говорю о её преданности, потому что на самом деле не знаю, было ли у неё что-нибудь кроме этой преданности. Например... вера. — Ты что, предполагаешь, что она была предана пустоте? — кипящее раздражение наполняло маликины слова, но принцесса отчего-то проигнорировала его и ответила искренне: — Я не так уж хорошо знакома с религиями и религиозностью, но думаю, что это... не невозможно? — Хватит, — оборвала её Малика, которой надоело пустое обсуждение. — Лучше скажи, почему ты отказываешься от планов, в которых Полынья просто изображает готовность при первой возможности захватить Оро. — Ты не видела рецензию Чиши? Это просто отложит проблему на несколько лет. — И этого недостаточно? — Да. Малика подняла на принцессу взгляд, исполненный недоверия. Та добавила: — Тогда не будет ни амнистии заключённых, ни брака Оретты. Не говоря уж о том, что мы подложим большую свинью себе через несколько лет. — Потребовать амнистию отдельно взамен на мир? — предположила Малика. — И выбрать мужа принцессе тоже? — Со всеми этими антиполыньинскими настроениями? Первое ещё может прокатить, а вот со вторым будут проблемы. Это не кто-нибудь, а принцесса Оретта, посвятившая себя народу Оро. Почти что местный национальный символ. — Организовать принцессе Оретте любовь, о которой ты говорила? — Живая Маняки этого не допустит. Малика, довольно вопросов. Ты не задашь ни одного такого, которым ещё не задались мы. И вот наш вывод: заразу надо давить в зародыше. — И заразой ты называешь нынешнюю государственность Оро? — Заразой я называю всё, что помешает гражданам Полыньи жить спокойно и сыто. Малика откинулась на спинку скамьи, запрокинула голову, и её глазам предстало голубое облачное небо, часть которого была отсечена куполом беседки. — Динка-химэсама, я здесь не ради Полыньи. — А у тебя есть выбор, кому служить? — нежно пропела принцесса. — Да. Я могу потерять многое, даже жизнь, но это не значит, что я совсем не могу сбежать отсюда. — И куда же ты пойдёшь? — У меня полно вариантов, — серьёзно сказала Малика. Она не знала, обманывает ли этим кого-либо — возможно, принцессу или себя. — И чем же служение Полынье хуже служения Оро? — Я никогда не служила Оро. — Вот как? Принцесса Динка вдруг прильнула к маликиному плечу. Малика не видела её глаз, но представляла их полуопущенными, с едкой усмешкой во взгляде. Принцесса продолжила: — Дай догадаюсь: ты считаешь, что служила всему миру, а то, что ты делала это в Дарае — так это потому что далеко идти было не нужно. — Я никогда никому не служила, — возразила Малика. — О? — переспросила принцесса. — Считаешь, служба этому миру — недостойное занятие для тебя? — Нет. Это я та, кто недостойна служить. Мягкий локон белесого парика прощально скользнул по маликиной коже. Принцесса отпрянула от собеседницы, не то удивлённая, не то недовольная ответом. — Что ты имеешь в виду? Малика закусила губу. Пришло время признаться в том, что она копила в себе долгие годы. — Охимэсама, ты делаешь предположения, опираясь на то, что я стремлюсь совершать хорошие поступки. Но это не так. Я не хороший человек, и я не стремлюсь им стать. — Тогда кем же ты хочешь стать? — Я не хочу стать. Я хочу остаться — остаться человеком. — Малика замолкла; немного подождав, пока боль признания отступит от сердца, продолжила снова. — Я не снимаю последнюю рубашку — я просто отдаю то, что получила бесплатно и никогда не смогу исчерпать сама. Я не делаю ни хорошего, ни плохого — я просто остаюсь той, кем была. — Вот как? — вкрадчиво спросила принцесса. — Из твоих слов выходит, что тот, кто творит зло, перестаёт быть человеком? Малика запнулась. За тридцать один год своей жизни она не могла не задаться многократно этим вопросом — но сознание её так и норовило проскользнуть мимо, сделав вид, что никакого вопроса и вовсе не было. — Нет, — неуверенно сказала она, — он просто становится злым человеком. Но принцесса Динка, уже завладевшая нитью разговора, проигнорировала её слабые оправдания: — А если человек планирует зло? — продолжила она, не меняя мягкого ядовитого тона. — Скажем... развязать войну? Малика тяжело сглотнула. — Например, Маняки? А, Малика? Малика молчала, тем только раззадоривая свою августейшую собеседницу: — Поэтому ты так спокойна, подписав ей смертный приговор? Ведь нет ничего страшного в том, чтобы убить нечеловека. — Динка-химэсама! Маликино восклицание, должно быть, подействовало на принцессу отрезвляюще. Скосив глаза, Малика увидела, как её соседка, выпрямив спину, мотнула головой, чтобы произнести уже совсем другим тоном: — Мне не важны твои мотивировки. Как бы то ни было, ты не хочешь войны и мы не хотим войны. Этого достаточно.