***
В форте Локе Эсмелле идет ему навстречу, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле. Офицер выглядит таким серьезным, важным, таким... невервинтерцем, что она боится обознаться, оскорбить его вопросом. — Простите, сэр, но вас зовут не Кормик? — Да, мэм, вы нашли нужного человека. Если вы по поводу компенсации за разрушенные бандитами дома... — заученно произносит он, поворачиваясь к ней и осекается на полуслове, часто моргает, будто проверяя, не призрака ли видит. — Ба, да неужто землячка, из Гавани? — Да, сэр. Я... — Дочка Дэйгуна, верно? Мелле Фарлонг? — Кормик прицокивает языком, расплываясь в улыбке, тоже знакомой Эсмелле с детства. — Мы с твоим батей не одно приключение пережили в свое время: и от людоящеров отбивались, и на совомедведя ходили! Эх, давно это было... десять, двенадцать лет назад? Ты, небось, еще и не родилась тогда. Он подмигивает ей, будто предлагая посмеяться над удачной шуткой, и Эсмелле вежливо улыбается в ответ. «Очень смешно, сэр», — думает она про себя.***
В «Утонувшей фляге» дядя Дункан подводит Кормика к столу, сияя, словно Льюи Джонс, наконец-то вырастивший призового борова для Ярмарки Жатвы. — Смотри, какого рекрута я тебе нашел! — гордо говорит дядя. — Прекрасная девочка, в самый раз для стражи! Крепкая, сильная, а глазки-то как блестят! Эсмелле от души надеется, что Дункан не полезет ей в рот, чтобы похвастаться зубами. — Я служила в ополчении Гавани, сэр. Я знаю, это едва ли идет в сравнение с подготовкой новобранцев Невервинтера, но Георг Редфелл прилагал все усилия... Кормик с немного виноватым видом поднимает руку. — Э, боюсь, дела в невервинтерской страже обстоят не так уж радужно... Но я буду очень рад, если ты присоединишься к нам, Мелле. Мы, выходцы из Гавани, должны держаться вместе, — он перегибается через стол и шепчет с самым заговорщическим видом: — Вечно тут жалуются, что от болотных торфом разит. Так что чем сплоченней наши ряды, тем сильнее наш дух! — Я приму к сведению, сэр, что от меня воняет, — холодно говорит Эсмелле, и улыбка Кормика истаивает на глазах.***
Переулками они вместе возвращаются в «Утонувшую флягу», все еще пытаясь поверить, что банда Муар действительно уничтожена, — к разоренному логову тянет вернуться, как тянет ощупывать струп на месте затянувшейся раны. — Обязательно нужно это отметить. Я знаю, у дяди стоят в погребе два бочонка «Золотой росы»... Закатим пир горой! Эсмелле едва понимает, что говорит: в голове шумит и без всякой выпивки от того, что Кормик не случайно касается ее плечом, а придвигается ближе и ближе. Наконец он задевает ее запястье своим, и его кожа кажется необыкновенно горячей рядом с ее собственной. Их пальцы переплетаются. Эсмелле останавливается. Сердце вновь колотится в горле, как в самую первую встречу. Она заставляет себя поднять на Кормика взгляд. Что-то от прежнего мальчишки вновь появляется в его лице, впервые он выглядит настолько робким и нежным... — Ай-ай-ай, у кого это такие мокрые ладошки? Жар моего сердца растапливает ночь? Эсмелле молча вырывает руку и уходит вперед.***
Перед домом Алданона их разделяет пятнадцать шагов — непреодолимое расстояние. «Держитесь, сэр, только держитесь», — твердит Эсмелле, стараясь не смотреть лишний раз на распластавшееся на мостовой тело. Глаза Кормика полузакрыты, лицо лоснится от пота, над прожженной броней еще курится едкий магический дымок. Из-за дверей вновь кричат: — Еще один шаг — и он труп! У нас... это самое... еще целая палочка снарядов, и мы ее в ход пустим, вот! — Если бы вы еще пользоваться ею могли, недоумки, — вдруг произносит, четко и ясно, Кормик. — Столько зарядов извели зазря, а я быстрее от жалости к вам помру, чем от магии. — Да ты дымишься весь, — недоверчиво говорит бандит, выглядывая в окно. — Это я... — Кормик кашляет, хватая ртом воздух, — от ярости! — Просто заткнитесь, сэр, во имя всех богов! — Эти слова Эсмелле бандиты встречают одобрительным гулом. Она поднимается во весь рост. — Я лейтенант Фарлонг из городской стражи! С кем я могу поговорить? Обсудим условия, на которых сможем мирно разойтись и не выслушивать больше шутки инспектора Кормика!***
В лечебнице при храме Тира Кормик пытается приподняться, чтобы разглядеть свое перебинтованное тело, и бессильно валится на койку. — Теперь я знаю, как будет выглядеть мое надгробие. Честно говоря — не очень. Я думал, у меня более скульптурные формы. — Сэр... — начинает Эсмелле. — Если хочешь меня придушить, возьми подушку с другой койки. Я только-только удобно лег. — Почему вы не можете помолчать хоть немного?! На этот раз Кормик слушается. Ненадолго. — Наверное, это мое проклятье. Я встречаю красивую серьезную девушку, мне бесконечно хочется вызвать улыбку на ее лице... и что-то все время идет не так! Я идиот, да? — Есть такое, — безжалостно подтверждает Эсмелле, смахивая откуда-то взявшиеся слезы. — Я все думал: нельзя же просто так взять и сказать, какая она замечательная, и не выходит у меня из головы, и я хочу пригласить ее выпить... в смысле, поесть... в смысле, не в «Флягу»... Надо, чтобы это получилось легко и непринужденно, как бы само собой! — Действительно, сэр. — Ну, вот и дошутился, — Кормик едва заметно вздыхает. Он хочет еще что-то сказать, но Эсмелле прикладывает палец к его губам. — Да, сэр, и я говорю совершенно серьезно: ни слова больше. Только дела. И сама целует его, чтобы заглушить все возможные протесты.***
В постели Эсмелле обнимает Кормика сзади — маленькая ложка против большой — и сцепляет руки на его груди. Когда так делает он, ей жарко и щекотно, она лягается и вывертывается из объятий, а вот Кормик всегда лежит спокойно, может до утра проспать, ни разу не повернувшись с боку на бок. Кроме того, под его левой лопаткой есть три шрама, которые Эсмелле любит целовать, устраиваясь на ночь. Старые рубцы, толстые, страшные. — Откуда они у тебя? — шепчет она сонно. — Ооо, знаешь, какая была история: иду я по Хлебной улице, и тут мне на спину как скаканет ассасин в кошачьей маске, а когти у него... Эсмелле легонько толкает его кулаком в плечо. — Можешь просто сказать, что это не мое дело? — Как это не твое дело? Вдруг ты тоже неосторожно пройдешь вечерком через пустырь с кошачьей мятой, а потом за тобой погонятся Мурчальные Мучители Мунсалтира?.. — Ну все, следующая шутка — последняя! Эсмелле переворачивает его, подминает под себя, чувствуя, как вздрагивает грудь Кормика от сдерживаемого смеха. У инспектора Кормика ужасное чувство юмора. Для душевного спокойствия Эсмелле Фарлонг лучше как можно чаще держать занятым его рот.