***
В сгущающихся сумерках в лагере Света появился проповедник, которого никто здесь не знал. Бледное лицо его было вдохновенно и прекрасно, глаза горели, голос гремел пламенной ревностью — и никто не обратил внимания, что на груди у него нет креста. — Братья и сестры! — звучно заговорил незнакомец, собрав вокруг себя христиан. — Я слышал, вы бросили вызов самому Антихристу и намерены завтра биться с его воинством. Может быть, еще и надеетесь его одолеть? — С Божьей помощью! — отвечали воины Света. — Вот-вот, — значительно покачал головой проповедник. — «С Божьей помощью»! А теперь остановитесь и задумайтесь: с чего вы взяли, что Бог станет вам помогать? Верно, в древности Он помогал святым: но посмотрите на себя! Разве вы похожи на святых? Христиане начали оглядываться друг на друга. В самом деле, с величественными длиннобородыми людьми в хитонах и с сиянием вокруг голов, которых они привыкли видеть на иконах, сходства было маловато. — Дух открыл мне все ваши грехи, — сурово продолжал Лжепророк (а это был именно он). — Вот ты, например, — и он ткнул пальцем в толпу, — по десять раз в день оскверняешь уста непристойной бранью. Ты позавчера заглядывал на Порнхаб. А ты, злосчастная, вместо того, чтобы накануне Великой Битвы погрузиться в молитву и чтение Писания, вчера до трех ночи смотрела сериал, полный насилия и разврата, да еще и болела за язычницу Дейенерис! Он говорил — и один за другим христиане потупляли взор, угнетенные и пристыженные. — Жалкие грешники! — продолжал обличитель. — Как свиньи лежат в калу, так и вы погрязли в пучине греха! Не безумие ли — думать, что Бог, которого вы оскорбляете и предаете ежечасно, ежеминутно, кинется помогать вам по первому зову? Других дел у Него, что ли, нет, кроме как разбираться с вашими проблемами? Он, между прочим, на кресте висит, кровью истекает ради вас — а вам все мало, снова и снова вы к Нему лезете! Оставьте уже Его в покое и подумайте лучше о своих грехах! Лжепророк был сегодня в ударе. Он говорил долго, язвительно и красноречиво, подкрепляя ядовитые слова незаметным наложением черных заклятий; и к концу его речи враги, совершенно уничтоженные, лежали во прахе и обливались слезами. — Ты прав, святой человек! — вскричал предводитель христианского войска. — Горделиво и самонадеянно с нашей стороны было даже мечтать о победе! Спасибо, что открыл нам глаза на наше ничтожество. Победы мы недостойны: будем мечтать о поражении!***
Военная хитрость удалась даже лучше, чем предполагал Лжепророк. Битва не состоялась: на следующее утро силы Света в полном составе, плача и стеная, свернули лагерь и расточились в неизвестном направлении — видимо, ушли думать о своих грехах. Силы Тьмы торжествовали победу. Столы ломились от дорогих яств, отовсюду слышались радостные возгласы, звуки музыки и серебристый женский смех. Парочки уже уединялись по углам, а на расчищенной площадке посреди лагеря молодежь готовилась пуститься в пляс. В разгар веселья у входа в шатер Императора появились неожиданные гости: христиане, безоружные, бледные и изможденные, с воспаленными от слез глазами и следами мучительных раздумий на лицах. — Какие люди! — поднял бровь Император. — Что, сдаваться пришли? — Хуже! — торжественно и мрачно отвечал предводитель армии Света; и товарищи вторили ему вздохами и стонами. — Мы тут подумали и поняли, что вообще не имеем права называть себя христианами. Куда уж нам? Даже как-то неприлично. Таким безнадежным грешникам одна дорога — в Ад! Вот мы и решили перейти на сторону Тьмы, где нам, по нашим грехам, самое место. Где тут у вас приносят кровавые жертвы Сатане? «Смотри-ка, — сказал себе Император, — все обернулось еще лучше, чем я думал!» — Добро пожаловать, дорогие новые соратники! А мы как раз празднуем победу над вами. Кровавыми жертвами займемся ближе к полуночи, а пока проходите, присаживайтесь: вот коньяк, вот закуска, блудниц сейчас позовем… Но бывшие христиане отшатнулись в ужасе. — Празднуете?! — всплеснув руками, повторил их предводитель. — Коньяк? Да еще и закуска? Но… это все… это же… приносит радость! — Ну да, а что? Новообращенный служитель Тьмы смерил его суровым взглядом. — Как возможны радость и веселье в преддверии Геенны Огненной, откуда беспрестанно доносятся вой, плач и скрежет зубов? Где вечно стенают от невыносимых страданий грешники, а демоны, мучая их, мучаются и сами? Вы… то есть мы… победили на Земле — но Князь Тьмы по-прежнему пленен и унижен, и лишь силе его гордости равна глубина его отчаяния! Извините, но какие тут вообще могут быть пьянки-гулянки для порядочных дьяволопоклонников? Пепел Огненного Озера стучит в наши сердца! Помня о трагической участи нашего Подземного Отца, как можем мы распивать коньячок? «Да запросто — берите пример с меня!» — хотел ответить Император… но слова застряли у него в горле. Странное, неведомое прежде чувство охватило его; впервые в жизни ему стало стыдно. «И в самом деле, — подумал он, — Папа сидит там взаперти, и ему даже не нальет никто — а я тут как неродной…» И ощутил вдруг, что накрытый стол, музыка и белозубые улыбки блудниц меркнут и теряют свою прелесть. Слуги дьявола вокруг тоже смущенно переглядывались. Кто ел — положил вилки, кто пил — отставил бокалы. Музыка снаружи захлебнулась и смолкла. Все думали об одном: в самом деле, праздник и веселье — какое-то сомнительное, совсем не адское дело! Никто не заметил, как Лжепророк, по своему обыкновению, скромно примостившийся поближе к выходу, выскользнул из-за стола и начал пробираться наружу. «Переборщил я, ох, переборщил! — думал он. — Последний «mind warp» и три последних «moral damage» явно были лишними!» Лжепророк еще не понимал, что пошло не так, но чувствовал, что грядет катастрофа — и, когда она разразится, лучше быть от ее эпицентра подальше.***
В бунгало на отдаленном острове, на берегу теплого моря, зазвонил телефон. Лжепророк снял трубку. — Куда ты пропал? — как обычно, Император не утруждал себя приветствиями, и по тону чувствовалось, что он сильно обеспокоен. — Я в отпуске, — осторожно ответил Лжепророк. — Заканчивай отпуск и возвращайся, ты мне срочно нужен! То проклятие, что ты наложил на христиан накануне Армагеддона, оказалось заразнее коронавируса и страшнее чумы! — Я просто ввел их в грех уныния. Что дурного в том, что множество ваших подданных теперь предаются греху? — Да то, что они, ангелы их раздери, перестали предаваться всем остальным грехам! — рявкнул Император. — Они вообще ничему больше не предаются! Какой смысл править миром, если мир стал похож на кладбище? Империя словно вымерла: все сидят по домам, а если выползают, то с такими физиономиями, как будто похоронили всех своих родственников. Куда ни плюнь, попадешь в постную рожу! Экономика на нуле: производство, коммерция, шоу-бизнес — все остановилось, процветают только психотерапевты и гробовщики. Прекратились дьяволослужения — сатанисты хором твердят, что недостойны предстать перед Князем Тьмы и стесняются отвлекать его от важных адских дел. Оргию нормальную устроить нельзя — как посмотришь на эти рожи, все падает. Да что там оргии! Вчера в Новом Вавилоне снял я блудницу. Вроде ничего телочка. Но на лице вся скорбь вавилонского народа, в постели еле шевелится, а прямо посреди… ну ты понял… вдруг как разревется! Я, говорит, тут подумала и поняла, что я жирная прыщавая уродина, недостойная ублажать ваше величество на ложе. Присмотрелся я — а ведь верно!.. Короче, с грехом уныния пора завязывать, а то так и импотентом стать недолго! Лжепророк слушал, кусая губы. Он тоже не остался неуязвим перед собственным проклятием: его одолевал соблазн мрачно сообщить собеседнику, что секс — это низменное, слишком человеческое развлечение, недостойное сына Сатаны. — Повелитель, — сказал он вместо этого, — а уничтожить распространителей заразы вы не пробовали? — Разумеется, попробовал! — хмыкнул Император. — Как понял, что творится неладное — первым делом всех этих перебежчиков отправил в Ад! Но Папа тут же прислал их обратно. Сказал, слезами заливают адский огонь и деморализуют чертей. И что, раз они перешли под мои знамена, пусть я сам с ними и разбираюсь. — А если убедить их вернуться на сторону Бога, а потом сразу казнить? — И это пробовал, — вздохнул Император. — И так их уговаривал, и этак — и отступные предлагал, и мучениками их сделать, чтобы, значит, гарантированно в Рай. Хрен там! Уперлись и ни в какую. Мы, говорят, презренные отступники и недостойны быть в Раю. Мы уж как-нибудь так. А силой их не выгонишь — свобода воли, чтоб ее… В общем, на тебя вся надежда. Ты эту дрянь из бутылки выпустил — ты и должен знать, как загнать ее обратно! Наступило тяжелое молчание. Лжепророк трезво оценивал свои силы: вводить людей почти в любой грех он умел виртуозно, но ясно понимал, что вывести из греха не сможет. Не его это специализация, совсем не его. — Повелитель, — заговорил он наконец строго и скорбно, — я навлек на ваше царство страшную беду. И теперь вы хотите, чтобы я же, криворукий дебил, ее и исправлял? Да что я ни сделаю — выйдет еще вдвое хуже! Страшно виноват я и перед вами, и перед человечеством! Знаете, я тут подумал и понял, что опозорил честное имя Лжепророка, и единственный выход для меня — немедленно уйти в отставку. Прощайте, мой Повелитель. Не поминайте лихом. Пойду, пожалуй, в Огненном Озере утоплюсь! И повесил трубку.***
Священник и несколько прихожан маленькой катакомбной церкви, сокрытой глубоко в подземельях Рима, не удивились и не испугались, когда посреди службы в храм ворвался отряд императорской гвардии. Антихрист давно уже объявил христианство вне закона, и каждый из тех, кто пришел сегодня на богослужение, был готов погибнуть смертью мученика. Но христиане остолбенели от изумления, когда следом за гвардейцами в полутемном помещении, освещенном лишь огоньками свечей, показалась мощная фигура самого Императора. Он был в парадной черной мантии с кровавым подбоем, в сияющей многозубой диадеме, но ликом бледен, мрачен и угрюм, словно проклятие несостоявшегося Армагеддона всей своей мощью обрушилось и на него. Император шагнул к священнику, впился глазами ему в лицо — и тот, хоть и собрал все свое мужество, с трудом устоял на ногах под его тяжелым взглядом. Он ждал допроса, язвительных или гневных слов, быть может, пыток; но и в самом причудливом сне не мог вообразить того, что произошло дальше. — Где тут у вас с Богом поговорить можно? — мрачно спросил Император. Потеряв дар речи, священник молча кивнул в сторону большого распятия перед алтарем. Властелин мира остановился перед распятием. Долго молчал, словно собираясь с силами. Затем снял с себя диадему и, за неимением других подставок, пристроил ее на подсвечник. — Вот, — сказал он. — Ты победил, Назаретянин. Я тут подумал и понял, что недостоин быть Антихристом. Сбоку, где стояли под охраной гвардейцев схваченные христиане, послышался странный звук — то ли всхлип, то ли хрюканье. — Это кто там ржет? — рявкнул Император, покосившись в ту сторону. — Испепелю! — Что вы, как можно! — вежливо ответил священник. — Мы проливаем слезы благоговения при виде великого чуда, совершающегося сейчас перед нами! — А, слезы… ну тогда ладно… Опять слезы! Уж лучше бы ржали! — проворчал Император и, снова повернувшись к распятию, продолжал: — Облажался я по полной, чего уж там. Слыхал, что уныние — страшнейший из грехов, но кто бы знал, что он окажется настолько страшен? Короче, сдаюсь. Твоя взяла. Делай со мной, что хочешь; главное, с этими… страдальцами тоже сделай хоть что-нибудь! Забери их к Себе, или я уж и не знаю. Ведь сказано в Апокалипсисе, что Ты отрешь всякую слезу, и не будет больше ни плача, ни вопля… так, может, и против вот этого всего у Тебя найдется какой-нибудь способ? Молчание воцарилось в подземной церкви; а миг спустя — долгий, словно вечность, миг — от креста раздался глубокий мощный Голос: — ЗНАЕШЬ, — сказал Он, — Я ТУТ ПОДУМАЛ И ПОНЯЛ…